Лея Гольдберг - Два рассказа

В этом номере журнала читателю предлагаются два перевода рассказов Леи Гольдберг: «Счастье» и «Визит вежливости». Поэтому моё предисловие будет относиться к ним. Насколько я знаю, рассказы до сих пор на русском языке не печатались. В данном случае они расположены по времени их написания.

Этот рассказ Лея Гольдберг написала в 1938 году, в возрасте 27 лет. К этому времени она жила в Израиле 3 года. Проведя своё детство в Литве, она не переставала скучать по её природе, а может быть не только по ней. Все мы родом из детства. Об этом своём чувстве она, хотя и вскользь, всего одной фразой упоминает в рассказе. Её главный герой, находясь в считанных шагах от моря и ощущая «вкус морской соли на его губах, почему-то думает о лесе после дождя, где-то там, на севере Европы».

В Израиль Лея Гольдберг приехала в 1935 году, уже имея степень доктора философии, полученную в Боннском университете за два года до отъезда.

Её заслуги как ученого в Израиле были оценены высоко. Она была известна как театральный критик, была членом Академии Языка Иврит, профессором Еврейского университета. Там она организовала, а позже возглавляла отделение сравнительного литературоведения. Её поэзия покоряла не только сердца взрослых читателей, но и детские души. Особая мелодичность стиха поэтессы завораживала и композиторов, её стихи положены на музыку и стали классикой израильской песни. В этом юбилейном году в центральных залах страны прошли концерты песен на стихи поэтессы. И не просто песен. Песен с двойной мелодией: мелодией музыки и мелодией стиха. За заслуги перед Израильской культурой в 1970 году она стала лауреатом премии Израиля. К её юбилею в 2011 году, в Еврейском университете открыт музей её памяти.

Гольдберг была знатоком мировой литературы. Но все-таки большýю часть своего творчества она посвятила русской литературе. Её переводу на иврит, её исследованию. Нельзя не отметить хотя бы некоторые её работы: перевод на иврит «Войны и Мира» Толстого; исследование «Единство человека и мировоззрения в творчестве Толстого»; переводы из Чехова, Горького, Гоголя, Пушкина. Вместе со Шлёнским она редактировала антологию переводов русской поэзии на иврит в 1942 году.

Рассказ «Счастье» написан от лица мужчины и посвящён вечной проблеме отношений мужчины и женщины, причём независимо от женского статуса последней. Всё женское племя рассматривается в нём одинаково: мать, девушка, жена, сослуживица и даже маленькая неродная дочка должна стать враждебной ему, мужчине, как только подрастёт.

Автор рассматривает здесь обратную сторону великого чувства, которое дано каждой женщине — чувства Матери. Это чувство, по мнению писательницы, мешает женщине прощать. Она живёт в мире вечного беспокойства и неверия, её душа полна страха и боли. Она закрыта для остального мира, мира радости и счастья. А потому женщина не может понять душу мужчины, открытую миру, свету, душу, в которой живут покой и вера в счастье. Мужчина, в противовес женщине, убеждён, что душа — не только страх и боль. Что душа, освещённая солнцем — это ещё и радость (См. сказку, рассказанную для Дорит). В этом писательница видит причину всех бед людских. Женщина не способна понять и принять даже самых дорогих для себя людей: ни мужа, ни сына, ни любимого, ни просто сослуживцев. Их веру в счастье женщины принимают за святость, называя своих близких блаженными и тем самым глубоко оскорбляя.

Я не считаю возможным комментировать мнение писательницы, но позволяю себе привести небольшое стихотворение, написанное женщиной, израильской поэтессой Лилах Тавор (לילך תבור) спустя 70 лет. Это стихотворение было опубликовано в газете הארץ 06.06.2011. На иврите оно называется שברים של דאגה. Здесь я привожу его в моём, не претендующем на поэтичность, переложении.

Эта женщина не в меньшей степени, чем герой сказки Леи Гольдберг, открыта миру, солнцу и свету. Свет вытесняет все её заботы и тревоги, вызывая покой и радость. Более того, она знает, что даже само понимание заботы не вечно и то, что сегодня мешает жить и тревожит, завтра может быть воспринято совсем по-иному.

«Визит» написан в 1949 году, когда Л. Гольдберг находилась на пороге своего сорокалетия, возрасте человеческой и поэтической зрелости.

На первый взгляд кажется, что «Визит» рассказывает о человеке, пережившем катастрофу. И об этом тоже, но не только об этом. Всего несколькими предложениями автор рассказа намечает жизнь главного героя до войны и его предательство по отношению к любимой.

Естественно, что всё пережитое героем рассказа во время катастрофы описывается с заслуженным уважением, болью и сочувствием. Даже попытка героя объяснить проявление его настоящего характера катастрофой, не заставляет Л. Гольдберг изменить это уважение и сочувствие.

А вот последняя сцена жестокой картины современности возвращает нас к истинному характеру героя, к исконным чертам его характера: неспособности контролировать свои поступки, к безответственности, к импульсивности. В конце концов — к предательству чувства, долга, любви, любимой, да и самого себя.

Лилия Креймер

Мать ходит медленно. Её маленькое и худое тело раскачивается при ходьбе. Маленькие и худые женщины двигаются быстро. Но здесь её сын. Он лежит пластом в шезлонге. И она ходит медленно. Когда она подходит к нему, наклоняется над его головой, поправляет подушку, то Шани видит тонкую сетку морщин, которая покрывает её ещё округлую щеку. Её волосы, волосы редкие, волосы седые, натянутые на её голове, как нитки на катушке, касаются его шевелюры, черной и непослушной. Свет заката придаёт её седине лёгкую розовость. Эта розовая голова принадлежит его старой матери. Шани видит эту голову, склонившуюся над слабой шеей — увядший и тяжелый цветок на тонком стебле.

«Тебе так удобно, сын?», — спрашивает мать.

«Я очень счастлив, мама», — улыбается Шани.

Она в недоумении пожимает узкими плечами, поднимает голову и качает ею, изображая полное бессилие. Она обижена. Она ждёт стонов и жалоб. А он улыбается. Она снова нагибается, склоняется к его ногам. Её худые руки с острыми локтями, руки девочки, которая всё ещё не повзрослела, протянуты вперёд. Её быстрые руки поправляют там, внизу, в конце длинного шезлонга протез его ноги. Она хочет спросить его ещё раз, хорошо ли ему, но так и не решается.

«Мама, мне очень хорошо», — снова возвращается Шани к своим словам с тихим упрямством.

Она выпрямляется и уходит. Уходит медленно, на цыпочках, будто боится разбудить его. Шани лежит и улыбается.

Пара кипарисов, растущих возле низкого забора, чернеет на фоне розового моря и неба. Ворота открыты. Белые каменные ступеньки спускаются к морю. Его взгляд витает в высоте. Желтый змей в прозрачной синеве. Детская радость оглашает берег. И Шани кажется, что его ухо различает в этом хоре ликующий крик Дорит. Он касается языком губ и чувствует тонкий и острый вкус морской соли.

За ним, за стеклянной дверью дома — шаги матери. Сейчас они быстрые и легкие. Он слушает. Она ходит туда и обратно по комнате. Туда и обратно как маятник. Он думает о ней: маленькая женщина с большими тревогами. Беспокойство и неверие женщин. Таковы они — матери, любимые, девушки. Она обижена. Старая мать. Этот закрытый мир. Мир молчащих мужчин. Они не плачут. Не выплескивают наружу свои заботы. И так всю жизнь. Всю жизнь. Этот взрослый сын и его спокойствие. Его ужасающее спокойствие. Она не прощает. Не прощает ему, что он любит прозрачный свет этой страны. Что ему хорошо здесь. Хорошо ему и сейчас, после того, что Юля ушла и оставила у него на руках Дорит, хотя она и не дочь ему; потому что он, сын старой матери и отец чужой девочки, дочери Юли, смеет быть счастливым в своём одиночестве, и сейчас, после того, как ему отрезали ногу. Счастье и покой калеки. Он обманывает её. Она уверена, что он издевается над ней. Он скрывает от неё своё отчаяние и боль, свои тревоги, чтобы она оставалась вне его жизни. Она не прощает. Матери, живущие в женщинах, не умеют прощать…

Он закрывает глаза и пытается убедить её мысленно: «Но мне, действительно, хорошо, мама! Мне очень хорошо».

В ответ он слышит её сдавленный голос, сдерживающий раздражение, пытающийся преодолеть обиду и обижающий: «Я знаю, ты блаженный… как и твой отец».