Элизабет Гаскелл - Руфь (Без указания переводчика)

Въ одномъ изъ восточныхъ графствъ находится провинціальный городокъ, пользовавшійся большимъ расположеніемъ государей изъ дома Тюдоровъ, и благодаря ихъ милостямъ и покровительству, достигшій до степени значенія, удивляющей современнаго путешественника.

Сто лѣтъ тому назадъ этотъ городокъ имѣлъ живописно-величавый видъ. Старинные дома, временныя резиденціи тѣхъ фамилій графствъ, которыя довольствовались развлеченіями провинціальнаго города, загромазживали улицы, придавая имъ тотъ неправильный, но благородный видъ, который мы еще донынѣ видимъ въ бельгійскихъ городахъ. Дома по обѣимъ сторонамъ улицы имѣли затѣйливый видъ отъ узорчатыхъ навѣсовъ и отъ рядовъ трубъ, выдѣлявшихся на голубомъ фонѣ неба; пониже также бросались въ глаза разнообразные выступы въ видѣ балконовъ и навѣсовъ. Весело было глядѣть на безконечное разнообразіе оконъ задолго до налога Питовыхъ временъ. Всѣ эти выступы и балконы вредили нижней части улицъ, которыя были темны и плохо вымощены широкимъ, круглымъ и неровнымъ камнемъ, безъ тротуаровъ; онѣ не освѣщались фонарями во время долгихъ зимнихъ ночей и не предоставляли никакихъ, удобствъ для людей средняго сословія, у которыхъ не было ни экипажей, ни слугъ, чтобы приносить ихъ въ носилкахъ къ самому крыльцу ихъ знакомыхъ. Ремесленники и торговцы со своими жонами и весь подобный людъ долженъ былъ ходить по городу пѣшкомъ, подвергаясь значительной опасности какъ ночью, такъ и днемъ. Широкіе, тяжелые экипажи принимали ихъ къ самымъ стѣнамъ домовъ въ узкихъ улицахъ. Непривѣтливые дома выдвигали свои подъѣзды почти до середины улицы, подвергая пѣшеходовъ на каждыхъ тридцати шагахъ новой опасности. Единственный свѣтъ давали по ночамъ масляные фонари, мерцавшіе надъ подъѣздами самыхъ аристократическихъ домовъ, давая ровно настолько свѣта, чтобы показать прохожихъ, прежде чѣмъ они снова исчезнутъ въ темнотѣ, гдѣ нерѣдко случалось, ихъ караулили воры.

Преданія объ этихъ прошлыхъ временахъ, даже до малѣйшихъ общественныхъ особенностей, даютъ намъ возможность яснѣе уразумѣть обстоятельства, подъ которыми сложился національный характеръ. Вседневная жизнь, среди которой народъ родился, которою онъ былъ поглощонъ прежде нежели сталъ въ нее пристальнѣе всматриваться, образуетъ цѣпи, которыя развѣ одинъ изъ тысячи имѣетъ довольно нравственной силы разорвать, когда наступаетъ пора, когда возникаетъ внутренняя потребность независимой, личной дѣятельности, осиливающая всѣ внѣшнія условія. Теперь всѣмъ намъ хорошо извѣстно каково рода цѣпи домашнихъ обычаевъ служили естественными помочами нашимъ предкамъ, прежде нежели они выучились ходить сами.

Нынѣ живописность этихъ старинныхъ улицъ совсѣмъ исчезла. Знаменитѣйшія фамиліи того округа: Астлей, Дометены, Уавергемы, стали какъ водится ѣздить на зиму въ Лондонъ и продали свои дома въ провинціальномъ городѣ лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ или болѣе. А если городъ этотъ утратилъ прелесть для Астлеевъ, для Донстеновъ и для Уавергемовъ, то какже стали бы ѣздить туда Домвили, Бекстоны и Уильдсы, въ свои второстепенные дома, при возраставшей ктому же дороговизнѣ? Такимъ образомъ старинные дома простояли нѣкоторое время пустые, потомъ спекуляторы рискнули купить ихъ и обратить пустынные покои въ нѣсколько мелкихъ квартиръ для ремесленниковъ и даже (наклоните ухо, чтобы насъ не услышала тѣнь Мармадюка, перваго барона Уавергемъ) даже въ лавки!

Но все было еще сносно въ сравненіи съ другимъ нововведеніемъ, унизившимъ эти гордые хоромы. Лавочники нашли, что когда-то аристократическая улица слишкомъ темна и не выказываетъ въ выгодномъ свѣтѣ ихъ товаровъ; зубному врачу не видно было вырывать зубы, юристъ былъ вынужденъ требовать свѣчей цѣлымъ часомъ ранѣе, нежели онъ привыкъ дѣлать это живя въ плебейской улицѣ. Однимъ словомъ съ общаго согласія весь фасадъ по одну сторону улицы былъ сломанъ и перестроенъ въ плоскомъ, вульгарномъ и фидельномъ стилѣ Георга III. Корпусъ домовъ былъ слишкомъ проченъ, чтобы подвергнуться передѣлкамъ и потому посѣтителя неожиданно поражало, когда пройдя сквозь пошлаго вида лавку, онъ видѣлъ себя вдругъ у подножія большой дубовой лѣстницы съ рѣзьбою, освѣщонной окномъ съ цвѣтными стеклами, испещренными геральдическими узорами.

Надъ одною изъ такихъ лѣстницъ, за однимъ изъ такихъ оконъ, по которому лунный свѣтъ расписывалъ блестящіе узоры, Руфь Гильтонъ проводила безсонную ночь въ январѣ мѣсяцѣ, нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Я говорю ночь, но вѣрнѣе то было уже утро. На старинныхъ часахъ сен-Севіура уже пробило два часа утра, а между тѣмъ болѣе дюжины дѣвушекъ сидѣли еще въ комнатѣ, куда входила въ эту минуту Руфь, и торопливо шили будто на цѣлую жизнь, не смѣя ни зѣвнуть, ни выказать иного какого либо признака усталости. Онѣ только слегка вздохнули, когда Руфь, посланная узнать который часъ, исполнила свое порученіе; онѣ очень хорошо знали, что какъ бы ни было поздно, а на слѣдующій день работа должна начаться въ восемь часовъ утра, хотя молодые члены ихъ были очень утомлены.

Мистриссъ Мезонъ трудилась не менѣе всякой изъ нихъ, но она была старше и сильнѣе ихъ, а главное — барышь былъ весь въ пользу ея. Но наконецъ и она замѣтила, что пора дать отдыхъ.

— Дѣвицы! сказала она: — теперь вы можете отдохнуть съ полчаса. Миссъ Соттонъ, позвоните, Марта принесетъ вамъ хлѣба, сыра и пива. Вы потрудитесь ѣсть стоя, подалѣе отъ работы и къ моему возвращенію чтобы были уже вымыты руки и готовы къ работѣ. Полчаса! повторила она выразительно и вышла изъ комнаты.

Любопытно было наблюдать какъ молодыя дѣвушки немедленно воспользовались уходомъ мистриссъ Мезонъ. Одна изъ нихъ, полная, тяжеловатая дѣвица положила голову на сложенныя руки и въ минуту заснула. Она отказалась отъ своей доли въ скромномъ ужинѣ, но съ испугомъ вскочила, едва послышались шаги мистриссъ Мезонъ, хотя они раздавались еще далеко по лѣстницѣ. Двѣ или три другихъ тѣснились къ узкому камину, вдѣланному съ величайшею экономіею мѣста и безъ всякихъ претензій на изящество, въ тонкую, простую перегородку, которою настоящій владѣлецъ дома отдѣлилъ эту часть большой, старинной залы. Нѣкоторыя ужинали хлѣбомъ и сыромъ, жуя точно также медленно и ровно и почти съ тѣмъ же тупымъ выраженіемъ лица, какое вы видите у коровъ на первомъ попавшемся лугу.

Иныя приподнимали любуясь нарядное бальное платье, тогда какъ другія изучали Эфектъ его артистическимъ порядкомъ, отступивъ на нѣсколько шаговъ. Кто потягивался, расправляя усталые члены, кто зѣвалъ, кашлялъ, сморкался, удовлетворяя потребностямъ, столь долго сдерживаемымъ присутствіемъ мистриссъ Мезонъ. Одна Руфь Гильтонъ, влѣзши на широкое, старинное окно, жалась къ стеклу, какъ птица жмется къ рѣшоткѣ своей клѣтки. Она отодвинула ставень и всматривалась въ тихую, лунную ночь. Ночь была вдвойнѣ свѣтла, почти какъ день, потомучто на всемъ лежалъ густой слой снѣга, падавшаго съ самаго вечера. Окно выходило на пустынный дворъ; мелкія стекла, стариннаго, страннаго вида, были замѣнены другими, дававшими болѣе свѣта. Разросшаяся неподалеку лиственица тихо покачивала пушистыми вѣтвями подъ едва замѣтнымъ ночнымъ вѣтеркомъ. Бѣдное, старое дерево! Было время, что оно стояло среди красиваго луга, среди мягкой травы, нѣжно обвивавшей его стволъ, но теперь лугъ былъ раздѣленъ на грязные, задніе дворы, а лиственица окружена и сжата каменными плитами. Снѣгъ густо ложился на ея вѣтви и по временамъ беззвучно падалъ на землю. Старыя конюшни также были измѣнены и образовали грязную улицу некрасивыхъ домовъ, рядомъ со старинными дворцами. И надъ всѣмъ этимъ поруганнымъ величіемъ склонялся въ неизмѣнной красотѣ пурпуровый горизонтъ неба!

Руфь прижала горячее лицо къ холодному стеклу и всматривалась утомленными глазами въ ночное, зимнее небо. Ей сильно хотѣлось набросить на голову платокъ и выбѣжать на дворъ полюбоваться луннымъ свѣтомъ. Было время, когда за желаніемъ тотчасъ же послѣдовало бы исполненіе, но теперь глаза Руфи наполнялись слезами и она неподвижно стояла, мечтая о минувшихъ дняхъ. Кто-то дотронулся до ея плеча въ то время, какъ мысли ея унеслась далеко, и она припоминала ночи прошлаго января, которыя хотя и походили на эти, но были далеко не тѣ.

— Руфь, милая! шепнула ей дѣвушка, невольно отличавшаяся передъ этимъ сильнѣйшимъ припадкомъ кашля: — приди, поужинай. Ты еще не знаешь какъ это подкрѣпляетъ на ночь.