СВЕТЛЫЙ И МУЖЕСТВЕННЫЙ ТАЛАНТ
Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.
Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем» (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.
Первое произведение Пуймановой, сборник рассказов «Под крылышком» (1917), — книга о детстве. Часто к этой теме обращаются писатели, детство которых было тяжелым, но ранняя пора жизни Пуймановой прошла необыкновенно счастливо. Она родилась в 1893 году в Праге, в семье университетского профессора, и на всю жизнь сохранила самые светлые воспоминания о родительском доме, где она была окружена людьми, увлеченными литературой и искусством. Впрочем, в идиллическом мирке, изображенном в первой книге, может быть, не столько воссоздана реальная обстановка, окружавшая писательницу, сколько воплощена ее мечта о гармонической, ласковой человечности. Однако этот мирок очень скоро показался тесен писательнице, и она выбилась «из-под крылышка». Этому способствовали и обстоятельства ее личной жизни. Брак с сыном богатого промышленника, за которого она вышла в девятнадцать лет, оказался неудачным; Мария переезжает из Чешских Будейовиц, где она жила с первым мужем, в Прагу и вскоре выходит замуж за режиссера-драматурга Фердинанда Пуймана, уже в то время связанного с прогрессивными кругами, и начинает принимать активное участие в литературной жизни столицы. Между первой книгой Пуймановой и ее вторым сборником — «Рассказы из городского сада» (1920) — прошло не много времени, но произошли решающие исторические события. Сама писательница вспоминала: «Все так изменилось за годы войны. Мы очутились как будто на другом берегу, война пролегла как естественная граница на карте души… Проблемы исключительных индивидуумов и всякие личные неурядицы были оттеснены страшными бедствиями масс…»[1] За этой границей у Пуймановой лежит область широких социальных интересов. Впрочем, она не сразу находит возможность художественно воплотить то, что ее теперь волнует. Попытка создать широкое полотно общественной жизни, которую она предпринимает в 20-е годы в задуманном и незавершенном «Романе школьного класса», не увенчалась успехом. Сама писательница объясняла это впоследствии тем, что у нее в то время не было еще «твердой почвы под ногами» и ясных общественных взглядов.
В многочисленных очерках, опубликованных в 20-е годы, Пуйманова как бы накапливает наблюдения, которые потом будут использованы в трилогии. Среди забавных и метких зарисовок уже в этих очерках прорываются важные для писательницы мысли, которые многое определяют в ее творческом и жизненном пути. Так, в фельетоне «Ожирение сердца» неожиданно звучит такое бескомпромиссное утверждение: «Достаточно попасть на дачный пляж летом и увидеть толпу раздетых буржуа: мужчин, женщин, целые семьи, — и вам сразу же откроется истина… этот класс обречен, он сам себя осудил».[2]
Первое крупное произведение — повесть «Пациентка доктора Гегла» (1931) — это своеобразный этюд психологического микроанализа, который впоследствии сослужил писательнице добрую службу при создании трилогии.
В 20-е годы Пуйманова регулярно выступает в прессе с рецензиями и статьями на литературные темы. В них чувствуется влияние талантливого чешского критика Ф. Шальды, с которым писательница была дружна. В работах Шальды идеалистические концепции сочетались с тонким литературным вкусом и живой симпатией ко всему подлинно прогрессивному в искусстве. И Пуйманова уже в эти годы формулирует многие положения, которые определят ее эстетические взгляды в период создания трилогии. Так, она критикует тех авторов, которые выступают «как хроникеры, а не историки своего времени», и замечает, что «хорошая книга — это отрывок из непроизвольно созданной истории современности».[3]
Тридцатые годы оказались переломными в жизни и творчестве писательницы. Пережив краткий период радостного опьянения после образования в 1918 году независимой Чехословакии, Пуйманова, как и многие прогрессивные чешские писатели, уже в 20-е годы начинает осознавать социальное неблагополучие в новой республике. Но именно в начале 30-х годов, в период острого экономического кризиса, когда обнажились скрытые до той поры социальные противоречия, Пуйманова сближается с ясно обозначившимся революционным лагерем чешской литературы. В 1932 году она принимает участие в организованной Юлиусом Фучиком поездке писателей в угольный район, где бастовали горняки. В своих репортажах Пуйманова рассказывает о безработице, о стачечной борьбе горняков, о стрельбе жандармов по толпе бастующих. Эти впечатления нашли свое непосредственное отражение в трилогии. Тот же 1932 год оказался чрезвычайно знаменательным для писательницы и в другом отношении: она совершает поездку в СССР. По возвращении Пуйманова пишет книгу «Взгляд на новую землю», в которой заявляет о своей вере в «свет с востока». Многие из этих впечатлений писательницы также найдут свое место в «Людях на перепутье».
Антифашистская борьба в годы, предшествовавшие началу войны, еще более сближает Пуйманову с коммунистами, она регулярно печатается в центральном органе КПЧ газете «Руде право» и в руководимом Фучиком журнале «Творба». Эстетические взгляды писательницы, складывавшиеся в то время, ясно выражены в простой фразе: «Зачем мы пишем книги? — Чтобы жизнь стала лучше».[4] Этим стремлением проникнут опубликованный в 1937 году роман «Люди на перепутье».
Сразу же по выходе книги чешская прогрессивная критика отметила значительность романа, выступавшую ясно даже на фоне общего подъема чешской прогрессивной литературы 30-х годов, когда создавались лучшие произведения Майеровой, Ольбрахта, Ванчуры, Чапека. Если буржуазные критики отнеслись с нескрываемой враждебностью к «причуде» талантливой писательницы, взявшейся изображать фабрику и рабочие демонстрации, то С. К. Нейман озаглавил свой отзыв о книге — «Самый важный роман», подчеркивая, что Пуйманова одержала победу на труднейшем для чешской литературы участке — изображения современности.
Между первым романом и его продолжением «Игра с огнем» прошло одиннадцать лет. Это были годы потрясающих событий в истории родины писательницы. Мюнхен и фашистская оккупация. Незабываемый май 1945 года — советские солдаты на улицах ликующей, освобожденной Праги. Напряженная политическая борьба между 1945 и 1948 годами и февральская победа народа в 1948 году.
В мрачные годы фашистской оккупации Чехословакии Пуйманова вынуждена была, как и другие чешские писатели, ограничиваться самой «невинной», по преимуществу камерной тематикой. Она пишет главным образом стихи. Большинство стихов Пуймановой было опубликовано только после освобождения. Это — исповедь человека, переживающего трагедию родины как большое личное горе, но не теряющего веры в будущее. В единственном вышедшем за эти годы прозаическом произведении — повести «Предчувствие» (1942) — писательница снова обращается к светлому миру детства.
С первых же дней после освобождения она активно включается в борьбу за социалистическое преобразование страны. М. Пуйманова становится членом КПЧ. В центре ее творческого интереса в послевоенные годы — работа над второй и третьей частями трилогии.
* * *
В романе «Игра с огнем» есть сцена, когда Нелла Гамзова, подхваченная потоком людей, участвует в демонстрации против капитуляции правительства осенью 1938 года. Хрупкая, утонченно интеллигентная женщина, бледневшая при одном виде вооруженного человека, теперь, судорожно сжимая ручку маленького внука, с которым она вышла погулять, бежит вместе с толпой к Граду; она чувствует, что ее сердце бьется в унисон с тысячью обезумевших от боли и ярости людей, и с ее уст срывается тот же страстный крик: «Оружия!» В этой сцене, как в клеточке организма, отражается художественная структура трилогии. Для Пуймановой-романистки история не отделена непреодолимым барьером от частной жизни героев. Грани между «макромиром» и «микромиром» в ее романах условны. Именно такое понимание человека и действительности дало писательнице возможность с подлинной художественностью осуществить ее поистине грандиозный эпический замысел — осмыслить судьбы народа Чехословакии в важнейший переломный момент истории страны — с 1918 по 1945 год.
Трудно говорить об едином замысле трилогии уже в момент создания «Людей на перепутье». Первоначально писательница предполагала поставить в центре романа конфликт в семье фабриканта. Видимо, речь шла о семейном романе, каких немало появлялось в чешской литературе. Однако она тут же предостерегает себя и записывает: «Обратить внимание, чтобы не получился банальный роман поколений».[5]
