Глава 9
В один день, когда Дон-Жуан де Геррера разъезжал близ Гибралтара и скрежетал зубами, что не встречаются корабли, громовая туча собралась над его главою, буря взволновала море, высокие пенящиеся валы, воздымаясь до облаков, низвергались и разделяли воду до самого дна. В это время сердце человеческое является без всякого покрова и обнаруживает чувства свои: любовник устремляется к предмету своей страсти; чувствительное, исполненное религии сердце повергается в ее недра и ожидает лекарства для застывающей крови от смертного хлада; скупой с трепетанием сердца и с сокрушением души озирает глазами сундуки свои. В это время Жуан перебегал из одного места в другое и не сводил глаз с сундуков своих. Треск, происшедший от сломившейся мачты, принудил его выбежать на палубу. В это время Коррадо, видя счастие, благоприятствующее его предприятию, ибо ветер начинал утихать, вздумал произвесгь его в действо. Жуан был на палубе и давал матросам некоторые приказания; Коррадо берет длинный шест и — о, злодейство! — сталкивает его в море. Природа содрогнулась от ужаса, небеса разверзлись, молния рассекла воздух, ударил страшный гром, и раздробленный корабль был поглощен волнами. Но небо, верно, для показания людям чудовища, сохранило жизнь Дон-Коррада. Он, ухватившись за бревно, плавал долгое время; наконец силы его истощились, он начал глотать воду, но волна выбросила его на берег. Лежавши долгое время без чувств и опамятовавшись, он увидел себя в руках дворовых людей, которые были из свиты одного аглинского милорда, неизвестно по какому делу жившего в Кадиксе[31]. Они представляют его своему господину. Милорд хочет знать, кто он, и Коррадо говорит ему, что будто он сын бедного гишпанского купца, жившего несколько лет в Италии, который, заплативши несколько пиастров[32], ехал в свое отечество, но буря разбила их корабль, и что в глазах его отец был поглощен волнами, и что он много старался помочь утопающему отцу, но тщетно.
— Волны, — говорил он, — в глазах моих его поглотили, а я был выброшен на берег Кадикса.
Сердце чувствительного милорда чрезвычайно было тронуто описываемым положением Коррада, и милорд, лишившийся любезной супруги, милорд, не имевший по сю пору сладостного удовольствия быть отцом, не имевший удовольствия изливать отеческой нежности, оказал оную недостойному Корраду. Возвратившись в Англию, он воспитывал Коррада как своего сына и сам старался образовать грубое его сердце, его разум, помраченный невежеством; он старался и не жалел ничего, чтобы образовать и просветить его. Но можно ли тигра превратить в агнца? Можно ли было Коррада, с молоком всасывавшего злобу и ненависть, Коррада, взросшего между злодеями, можно ли было сделать его добрым, чувствительным? Правда, его разум был образован, за что он был обязан милорду, но в сердце его осталась прежняя жестокость, остались злодейские склонности. Коррадо был в тех летах, в которые обнаруживаются страсти: ему исполнилось девятнадцать лет, и он чрезмерно распутствовал. С этою страстию родилась в нем ревность и подозрение. Не один раз он бывал на поединках, и по большой части победа оставалась на его стороне. Он полюбил одного человека двумя годами его старее, и как подобный ищет подобного, то и друг его, или носивший имя друга, был человек одинаких мнений, одинакого сердца, только превосходил Коррада в сребролюбии и, способствуя ему во всех его распутствах, набивал себе карманы. Страсть, его волновавшая, страсть, которой он жертвовал всем бытием своим, была жадность к богатству; она, подобно великому камню, подавляющему траву, подавила в нем семена чувствительности и возродила скупость и бесчеловечие. Милорд, будучи не из последних фамилий в Англии, доставил Корраду чин капитана и по просьбе его доставил чин порутчика[33] другу его, называемому Ричардом. Дон-Коррадо приближился к полдню жизни — все порочные страсти в нем возобладали, и он совершенно преклонил выю под железную ногу порока. Уже слава его не занимала; он смотрел на нее обыкновенными глазами и говорил, что она подобна водяному пузырю. Он сделался так суров, так мрачен и нечувствителен, что никогда улыбка радости не изображалась на устах его; видя бедного, он пожимал только плечами; слезы жалости никогда не показывались на глазах его, а ежели необходимость заставляла плакать, то он выжимал их и его плач был плач крокодила, его смех был смех сирены[34]. Милорд делал уже тысячу нежных планов для благополучия Дон-Коррада. Чтоб не пресеклась его фамилия, он избрал ему невесту из знатной аглинской фамилии, но Дон-Коррадо за его нежность доставил ему горесть.
Одна из тех дам, которые артиллериею вздохов атакуют мужчин и которые говорят глазами, так умела обворожить Дон-Коррада, что он совершенно сделался ее пленником. А она если и казалась соответствующею, то единственно для карманов Дон-Коррадовых. Карточная игра сделалась первым и приятным препровождением его времени, и он мало-помалу совершенно проигрался; вексель был дан на пять тысяч фунтов стерлингов; возвратившись домой и не находя средства достать оные, он пришел в отчаяние. Ричард, видя его в таком положении, но не могши или не хотевши помочь ему, искренно советовал попросить у отца, а если не даст, так и самому взять. Дон-Корраду нетрудно было на это согласиться; он обокрал отца и, увидя в своих руках более пятнадцати тысяч фунтов стерлингов, захотел сделаться самовластным господином. Ввечеру, севши с Ричардом на корабль, отправились в Германию. Вот чем заплатил Дон-Коррадо милорду за его отеческие благодеяния.
Глава 10
Побег Коррада приписывали любви и обвиняли несчастного милорда. Есть многие, которые винят любовь в том, что должны бы приписать единственно ветрености, своевольству или глупости. Дон-Коррадо, приехавши в Германию, купил небольшое поместье возле Лимбурга[35]. Намерение жениться заставило его купить хороший экипаж. Он посещал собрания, и между дамами, более всех ему понравившимися, была Шарлотта, дочь Августа Фон-Райдрифа, недоверчивого, честолюбивого и жестокого отца; при всём этом она наслаждалась некоторою вольностию в обществе других. Шарлотта была цветок своего пола, но между многими ее обожателями никто, по мнению отца, не был ее достоин, потому что Шарлотта была из лучших партий в городе. Дон-Коррадо увидел ее — и пламень возгорелся;[36] скоро Шарлотта приметила Дон-Коррада, и ей казалось, что он любезнее всех ее обожателей. Дон-Коррадо танцовал в собрании с Шарлоттою; тут-то они поняли друг друга, но Дон-Коррадо увидел великие препятствия своей любви; он знал Райдрифа, знал, что он не согласится выдать за него Шарлотты, следовательно, и не очень об этом заботился, а хотел только сделать удовлетворение подлой своей страсти. Он сыскал время поговорить с Шарлоттою наедине и нежными, соблазнительными ласкательствами влил яд страсти в нежную душу Шарлотты. Он прижал ее к груди своей. Шарлотта возвратила ему все ласки с невинностию ангела. Бедная Шарлотта — какой хищный зверь вкрался в твое сердце! Наконец страсть придала смелость Дон-Корраду; он не думал уже о Райдрифе и написал к Шарлотте, чтобы ему позволено было говорить с нею в кабинете. Она не решалась; но как отец ее в это время был прикован к постели болезнию, то ей и нетрудно было согласиться. Дон-Коррадо переехал жить в Лимбург и подкупил дворовых людей Фон-Райдрифа. В одну ночь приехал он в дом его; такое посещение изумляет Шарлотту, но она скоро была из оного выведена поцелуями Дон-Коррада. Взаимные ее поцелуи были для Коррада то же самое, что соленый напиток для жаждущего; они воспламенили его; и как любовь его не была любовь нежная, но та, которая горит в тигре, то Коррадо делается смелым; Шарлотта робеет, варвар этим пользуется — и преступление совершено. Несчастная Шарлотта, пришедши в себя, удивляется, сама не знает, что с нею делается, слезы лились из глаз ее; вдруг слышит она шум, он увеличивается, отворяются двери — это Фон-Райдриф. Шарлотта при виде отца лишается чувств. Дон-Коррадо, никогда не ощущавший страха, почувствовал, что сердце его трепетало, побледнел и, опустив глаза в землю, стоял неподвижно.
