Валлийский рассказ - Рис Дэвис

Весь день Дайсон в задумчивости бродил неподалеку от дома. Он был подавлен и совершенно сбит с толку внешне незначительными обстоятельствами, которым хотел бы найти объяснение; временами он доставал из кармана кремневый наконечник стрелы, вертел его в руках и внимательно разглядывал. В нем было нечто, делавшее его совершенно не похожим на образцы, которые Дайсону доводилось видеть в музеях и частных коллекциях; наконечник был необычной формы, вдоль края были нанесены крошечные углубления, образующие узор. У кого, думал Дайсон, в такой глуши могли быть столь необычные предметы; и кому могла прийти в голову мысль выкладывать эти бессмысленные фигуры у садовой стены Вогена? Его ставила в тупик явная абсурдность всего происходившего, и, по мере того как в его мозгу рождалась одна гипотеза за другой только для того, чтобы быть отвергнутой, в нем росло желание вернуться в Лондон ближайшим же поездом. Он осмотрел набор серебра, которым так дорожил Воген, в том числе жемчужину коллекции — чашу для пунша; сокровища эти да еще беседа с дворецким убедили его в том, что версия заговора с целью ограбления сейфа полностью исключалась. Ларец тяжелого красного дерева, в котором хранилась чаша для пунша, очевидно, относился к началу века и был очень похож на пирамиду; сперва Дайсон склонен был сыграть роль частного детектива, хоть и без особой надежды на успех, однако по здравом размышлении он все-таки отверг гипотезу с ограблением и энергично принялся искать другую версию. Он поинтересовался у Вогена, не появлялись ли в окрестностях цыгане, и услышал в ответ, что цыган здесь уж давно никто не видел. Это еще больше сбило Дайсона с толку: он-то знал, что цыгане любят оставлять на своем пути загадочные знаки, похожие на иероглифы; вначале, выдвинув такое предположение, он воспрянул было духом. Дайсон сидел напротив Вогена у старинного очага, когда задал этот вопрос, и с явным неудовольствием откинулся на спинку стула, поняв, что его версия оказалась несостоятельной.

     — Как ни странно,— сказал Воген,— цыгане нас никогда не беспокоят. Временами фермеры находят следы костров на холмах, но никому не известно, кто их жжет.

  — А почему вы думаете, что это не цыгане?

 — Да потому, что бродячие ремесленники, цыгане и прочие непоседы держатся поближе к жилью.

 — Тогда я теряюсь в догадках. Сегодня после полудня я видел, как мимо прошмыгнули дети; они пробежали, не оглядываясь по сторонам.

 — И все же я должен выяснить, кто это рисует.

Наутро следующего дня Воген, как обычно, прогуливался по саду и встретил у калитки Дайсона. Тот был чем-то взволнован.

   —  Что случилось?— спросил Воген.— Опять кремни?

 — Нет. Но взгляните сюда, на стену. Вот здесь. Видите?

 — Еще один глаз!

 — И нарисован рядом с первым, только чуть-чуть ниже.

 — Господи, что же все это значит? Дети тут ни при чем; вчера вечером второго глаза не было, а школьники пройдут здесь не раньше чем через час.

 — Видно, дьявол вмешался,— сказал Дайсон.— Конечно, напрашивается вывод, что эти чертовы миндалевидные глаза того же происхождения, что и фигуры, выложенные из наконечников стрел; а что это значит — сказать трудно. Мне придется несколько обуздать свое воображение, иначе можно свихнуться. Воген,— продолжал он, когда они отошли от стены,— не обратили ли вы внимание на одно очень любопытное обстоятельство?

 — На какое?— спросил Воген, и вид у него при этом был испуганный.

 — А вот какое. Нам известно, что знаки Шеренг, Чаши, Пирамиды и Полумесяца были выложены ночью. Возможно, они предназначались для тех, кто способен видеть ночью. То же самое относится и к глазам, изображенным на стене.

 — Не улавливаю.

— Дело вот в чем. Сейчас ночи темные и небо затянуто облаками, во всяком случае, так было все время, пока я здесь, к тому же деревья затеняют эту стену даже в лунную ночь.

 — Что же из этого следует?

 — Меня поразило вот что. Каким необыкновенно острым зрением должны обладать эти существа, кто бы они ни были, чтобы выложить ночью сложные фигуры из наконечников стрел в затененном месте, да еще нарисовать глаза на стене без единой неверно проведенной линии.

—  Мне доводилось слышать о людях, сидевших долгие годы в тюрьме, они обретали способность видеть в темноте,— сказал Воген.

—  Да,— подтвердил Дайсон, — был такой аббат в книге «Граф Монте-Кристо». Но в нашем случае — это особое обстоятельство.

III

—  Кто тот пожилой человек, который приподнял шляпу, приветствуя вас?— спросил Дайсон, когда они оказались у дорожки, ведущей к дому.

 — Старый Тревор. Он совсем убит горем, бедный старик.

 — Кто этот Тревор?

— Разве вы не помните? В тот день, когда я приехал к вам домой в Лондон, я рассказал вам историю о девушке по имени Анни Тревор, которая исчезла при загадочных обстоятельствах примерно пять недель назад. Так это ее отец.

 — Да, припоминаю. По правде говоря, я начисто позабыл об этом. Так ничего и не слышно о девушке?

— Ничего. Полиция оказалась бессильной раскрыть тайну.

— Боюсь, что тогда я не обратил должного внимания на детали вашего рассказа. Каким путем должна была пройти Анни?

— Она ушла по тропинке, которая ведет через эти холмы; по прямой ей надо было пройти примерно километра три.

— Мимо той небольшой деревушки, которую я видел вчера?

 — Вы имеете в виду Кроесиcейллог? Нет, та, другая, расположена дальше к северу.

 — Мне не приходилось бывать в той стороне.

Они вошли в дом, и Дайсон уединился в своей комнате, всецело отдавшись одолевавшим его сомнениям. У него между тем росло подозрение, которое в течение какого-то времени сковывало его мозг, подозрение смутное и фантастичное, никак не обретавшее закошенной формы. Он сидел у открытого окна, смотрел на долину и видел, словно на картине, извилистое русло ручья, серый каменный мост и раскинувшиеся вокруг холмы; все замерло, ни ветерка, который оживил бы таинственные, словно повисшие на склонах леса; закатное солнце окрашивало в теплые тона заросли папоротника; внизу от ручья поднимался редкий туман чистого белого цвета. Дайсон наблюдал из окна, как день начинал меркнуть; огромные, похожие на бастионы силуэты холмов призрачно вырисовывались на фоне неба, леса потемнели, в них сгустились тени; теперь овладевшая им фантазия вовсе не казалась ему невозможной. Остаток вечера Дайсон был задумчив, едва внимал тому, что говорил ему Воген. В