не переставая наблюдать за своею повелительницей, и от времени до времени льстил себя надеждой, не его ли именно она ищет. Она направилась к конюшне, куда дон Педро издали за нею последовал и увидел, как она входит в маленькую комнатку. Сначала он вообразил, что его повелительница, одушевленная благочестием и милосердием, хочет навестить какого-нибудь больного слугу, хотя она могла бы предоставить эту заботу одной из своих служанок, нисколько не погрешая против правил благотворительности. Он укрылся за лошадью, стоявшей неподалеку от двери этой комнатки, и оттуда увидел, следя за любезной его сердцу вдовой, как она поставила на маленький стол подсвечник, блюдо и все принесенное ею, что отягощало ее руки цвета слоновой кости; и он увидел на маленькой кровати, занимавшей едва ли не всю комнатку, больного негра, на вид лет тридцати, но такого безобразного и такого страшного, что дона Педро охватил ужас. По исхудавшему лицу негра и по его вздымавшейся груди видно было, как тяжело он болен и как подавлен своей болезнью.
Дон Педро восхищался беспримерной добротою прекрасной Эльвиры, которая приподняла одеяло негра, оправила его постель и затем села на нее около больного, положив руку на его лоб, увлажненный, быть может, смертным потом. Негр яростным взором смотрел на милосердного ангела, явившегося утешать его и взиравшего на него полными слез очами. Дон Педро не знал, что и подумать о столь пламенном милосердии: сначала он был восхищен им, затем начал считать его преувеличенным; но он еще ничего не знал.
Прекрасная вдова прервала молчание и, плача, словно встреча происходила в последний раз, спросила у негра, как он себя чувствует.
— Мой милый Антонио, — сказала она ему голосом, прерывающимся от рыданий, — итак, ты хочешь умереть и довести до смерти меня вместе с собою? Ты не говоришь со мною, дитя мое; мужайся, мое сердце! Мужайся, если хочешь, чтобы я осталась в живых, и съешь немного желе из любви ко мне! Ты даже не смотришь на меня, жестокий, на меня, которая тебя любит и боготворит! Целуй меня, мой ангел, целуй меня и выздоравливай, если ты не хочешь, чтобы я сопровождала тебя в смерти, после того как с такой силой любила тебя в жизни!
Она произнесла эти жалостливые слова, прижимаясь своим ангельским личиком к сатанинскому лицу мавра, которое орошала своими слезами. Я представляю себе: всякий увидевший нечто подобное подумал бы, что это ангел ласкает дьявола. Что касается дона Педро, то он стал находить Эльвиру не менее безобразной, чем ее негра; а тот наконец, бросив взгляд на свою назойливую возлюбленную, на которую он до того еще не удостоил взглянуть, отстранил своей исхудавшей рукой ее лицо от своего и сказал ей надтреснутым голосом:
— Чего вы хотите от меня, сударыня, и почему не даете мне умереть спокойно? Неужели недостаточно, что вы довели меня до этого состояния, и неужели вы еще рассчитываете, что в час смерти я отдам малый остаток своей жизни в жертву вашим разнузданным вожделениям? Выходите замуж, сударыня, выходите замуж и больше ничего от меня не ждите! Я больше не желаю вас видеть, не желаю вкушать ваших подарков; я хочу лишь умереть, ибо больше я ни на что не годен!
С этими словами он откинулся на своей постели, и несчастная Эльвира не могла извлечь из него больше ни одного слова в ответ на все свои нежные речи, потому ли, что он уже умирал, или потому, что упорно не желал отвечать женщине, которую считал причиною своей смерти. Эльвира проливала слезы; в отчаянии от плохого состояния своего милого негра и в еще большем — от его суровости, она забрала с собою все принесенное ею и направилась обратно к себе в комнату с таким печальным и удрученным видом, что много потеряла, от того, что будущий ее Бирен [2] на нее в то время не смотрел.
Дон Педро прятался между тем в самом темном углу конюшни: он и наполовину не был так удивлен, когда был свидетелем благополучного разрешения Серафины от бремени. Он видел, как поблизости снова прошла мнимая скромница, удрученная, словно вдова на похоронах любимого мужа, а через несколько времени услышал, как открылись ворота; он вышел на улицу не особенно озабоченный тем, что его могут заметить, и не считая больше нужным щадить добрую славу Эльвиры. И все же дон Педро обошелся с нею как благородный человек и не сообщил своему другу всего, что видел. Следующий день он провел у дверей Эльвиры в то самое время, как из этих дверей вышло похоронное шествие с телом мавра. Служанки сказали ему, что она больна, и в течение четырех или пяти дней, пока он ходил взад и вперед под ее окнами, она не появлялась на обычном своем месте: такой неутешной сделала ее смерть африканца. Дон Педро испытывал сильное желание получить от нее весть. Однажды, когда он беседовал с дон Жуаном, невольница Эльвиры принесла ему письмо от своей госпожи; он нетерпеливо распечатал его и прочел то, что вы сейчас прочитаете:
Двое любящих, желающих вступить в брак, не нуждаются в третьем, чтобы договориться об этом. Вы хотите убедить меня, что я вам не противна; я же признаюсь вам: вы мне нравитесь настолько, что я согласна теперь же предоставить вам все обещанное мною лишь через год. Итак, коль скоро вам это будет угодно, вы станете обладателем меня самой и моего состояния, и я прошу вас поверить, что хотя и не могу во все вникать в подобном деле, ваши достоинства и моя любовь облегчат мне мою задачу и позволят мне преодолеть все трудности, могущие нам встретиться.
Эльвира.
Дон Педро дважды или трижды перечитал письмо, так трудно было ему поверить прочитанному. Он представил себе, что два раза подвергался опасности жениться неудачнее, чем кто бы то ни было в Испании, и от всего сердца благодарил небо, которое избавило его от подобного брака, открыв ему две важнейшие тайны. Решение поскорее выйти замуж, принятое Эльвирой под влиянием смерти негра, побудило и дона Педро при первой же возможности удалиться. Он сказал дон Жуану, что жизнь его и честь зависят от того, окажется ли он через час за пределами Севильи; с собой он не хотел иметь никого, кроме слуги, привезенного им из Гренады. Он попросил дон Жуана продать его карету и лошадей, оплатить из этих денег его слуг и заклинал друга не спрашивать
