Добавьте сюда и Мортимера Лайтвуда, который входит с томным видом, заимствованным у Юджина еще в те дни, когда он, Мортимер, увеселял Общество рассказом о человеке неизвестно откуда.
Блистающая свежими красками фея, леди Типпинз, чуть не взвизгивает при виде своего вероломного поклонника. Она манит к себе дезертира, помахивая ему веером, но дезертир, заранее решивший не подходить к ней, беседует с Подснепом о Британии. Подснеп всегда заводит беседы о Британии и отзывается о ней так, точно его наняли в личные сторожа к этой даме на предмет охраны ее британских интересов от посягательств всех других стран.
— Мы знаем, что затевает Россия, сэр, — говорит Подснеп. — Мы знаем, что нужно Франции. Мы видим, куда клонит Америка, но мы знаем также, что представляет собой Англия, и этого нам вполне достаточно.
Однако, когда все садятся за стол и Лайтвуд занимает свое обычное место напротив леди Типпинз, отделаться от нее нелегко.
— Отшельник! Робинзон Крузо! — говорит эта чаровница, обменявшись с ним поклоном. — Как там ваш необитаемый остров?
— Благодарствуйте! — отвечает Лайтвуд. — Он ни на что не жаловался.
— А как там ваши дикари? — спрашивает леди Типпинз.
— Когда я выехал из Хуан-Фернандеса*, они начинали помаленьку приобщаться к цивилизации и поедать друг друга, что, собственно, одно и то же, — отвечает Лайтвуд.
— Изверг! — возмущается это прелестное юное существо. — Вы догадываетесь, о чем я спрашиваю, и испытываете мое терпение! Расскажите мне — немедленно! — о молодой супружеской чете. Вы же присутствовали на свадьбе!
— Дайте подумать. — Мортимер делает вид, будто вспоминает что-то. — Да, действительно присутствовал.
— Как была одета невеста? В костюме гребца?
Мортимер хмурит брови и умолкает.
— Она, наверно, положила руль сначала налево, потом направо, потом дала полный вперед, причалила, пришвартовалась, — словом, проделала все нужные эволюции, чтобы доставить самое себя на свадебную церемонию? — не унималась резвушка Типпинз.
— Это не важно. Важно то, что она украсила ее своим присутствием, — говорит Мортимер.
Кокетливо взвизгнув, леди Типпинз привлекает к себе всеобщее внимание.
— Украсила? Вениринг! Если со мной сделается дурно, приведите меня в чувство! Он хочет сказать, что эта ужасная лодочница красива!
— Простите, леди Типпинз, я ничего не хочу вам сказать, — говорит Лайтвуд и в подтверждение своих слов с подчеркнутым безразличием принимается за еду.
— Нет, от меня не так легко отделаться, злой бука! — восклицает леди Типпинз. — Как ни старайтесь, вам не удастся выгородить своего дружка, Юджина, который стал всеобщим посмешищем. Я вам докажу, что Общество единогласно осудило его сумасбродный поступок. Миссис Вениринг, душенька, давайте образуем парламентскую комиссию по расследованию этого дела!
Миссис Вениринг, большая поклонница этой болтливой сильфиды, восклицает: «Парламентскую комиссию? Давайте, давайте! Прелестно!» Вениринг говорит: «Кто за это предложение, прошу сказать „да“. Кто против, прошу сказать „нет“… Принято большинством голосов». Но его остроты будто и не слышат.
— Председателем комиссии буду я! — заявляет леди Типпинз.
(«Сколько в ней жизни!» — восклицает миссис Вениринг, и тоже попусту.)
— Парламентская комиссия, — продолжает шаловливая Типпинз, — избрана для того, чтобы… как это?., ну, словом, чтобы прозвучал глас Общества. Комиссии предстоит решить следующий вопрос: считать ли глупцом или умницей родовитого, недурного собой, не лишенного способностей молодого человека, который женился не то на лодочнице, не то на фабричной работнице.
— Протестую, — перебивает упрямый Мортимер. — Вопрос надо сформулировать так: хорошо или дурно поступил описанный вами человек, женившись на бесстрашной девушке (о ее красоте говорить излишне), которая спасла ему жизнь, проявив при этом поразительное мужество и находчивость, — на девушке, ничем не запятнанной, обладающей редкими душевными качествами, на девушке, которой он всегда восхищался и которая всем сердцем любила его.
— Но позвольте, — говорит Подснеп, выставляя напоказ свою крахмальную грудь и свой скверный характер. — Была эта молодая особа лодочницей или нет?
— Нет, не была. Но, насколько мне известно, ей приходилось иногда помогать отцу — лодочнику.
Дружный взрыв негодования по адресу молодой особы. Бруэр качает головой. Бутс качает головой. Буфер качает головой.
— А скажите, мистер Лайтвуд, — продолжает Подснеп, выставляя теперь напоказ свои бакенбарды, похожие на головные щетки. — Фабричной работницей она была?
— Нет, не была. Но, насколько мне известно, служила на бумажной фабрике.
Повторный взрыв негодования. Бруэр говорит: «Боже милосердный!» Бутс говорит: «Боже милосердный!» Буфер говорит: «Боже милосердный!» Их голоса протестующе рокочут.
— Тогда, — заявляет Подснеп, отмахиваясь правой рукой, — я имею сказать вот что: мне претит такой брак! Он вызывает у меня чувство омерзения, тошноту! И я даже слушать об этом не желаю!
(«Любопытно! — думает Мортимер. — Неужели Общество глаголет его устами?»)
— Браво, браво, браво! — восклицает леди Типпинз. — А ваше мнение об этом мезальянсе, достопочтенная коллега достопочтенного члена Комиссии, который только что сел на место?
Мнение миссис Подснеп таково, что в делах подобного рода должно соблюдать равенство рангов и состояний и что людям, привыкшим вращаться в Обществе, следует и жену подыскивать в Обществе, чтобы она могла вращаться в нем с непринужденностью и грацией, которые… — Миссис Подснеп останавливается на полуслове, деликатно давая понять слушателям, что люди из Общества обязаны искать в женах наибольшего сходства с ней самой, если только такое сходство возможно.
(«Любопытно! — думает Мортимер. — Неужели Общество глаголет ее устами?»)
Леди Типпинз обращается к Подрядчику в полмиллиона рабочих сил. Этот могучий властелин считает, что человек, о котором идет речь, должен был бы пристроить молодую особу, то есть купить ей лодку и обеспечить ее небольшой рентой. И то и другое сводится к бифштексам и портеру. Вы покупаете молодой особе лодку. Прекрасно! Кроме того, вы покупаете ей небольшую ренту. По-вашему, ее рента равняется стольким-то фунтам стерлингов, на самом же деле это столько-то фунтов бифштекса и столько-то кружек портера. С одной стороны, молодая особа имеет лодку. С другой — она потребляет столько-то фунтов бифштекса и столько-то кружек портера. Бифштекс и портер служат топливом, приводящим в действие механизм молодой особы. Она черпает в этом топливе силы для управления лодкой, а за потраченные силы получает денежное вознаграждение. Добавьте к этому заработку небольшую ренту, и у вас получится точная сумма ее ежегодных доходов. Вот как надо подходить к этому вопросу, заключает Подрядчик.
Под конец его речи прелестная покорительница сердец, по своему обыкновению, погружается в легкий сон, нарушить который никому не хочется. К счастью, она пробуждается сама и следующей своей жертвой избирает Странствующего директора. Странник может судить о чужих делах только со своей колокольни. Если бы какая-нибудь молодая особа, подобная той, о которой тут говорят, спасла ему жизнь, он был бы ей весьма признателен, но не женился бы на ней, а определил бы ее в Электрическую Телеграфную контору, где молодые женщины как раз на своем месте.
А что скажет Гений, стоимостью в триста семьдесят пять тысяч фунтов, без шиллингов и пенсов?
Он отказывается говорить, не выяснив предварительно, были ли у этой молодой особы деньги?
— Нет, — бесстрастным голосом отвечает Лайтвуд. — Денег не было.
— Чушь и бред! — следует лаконичный приговор Гения. — В пределах закона за деньги на все можно пойти. Но без денег!.. Сумасшествие!
— Что скажет Бутс?
Бутс говорит, что меньше чем за двадцать тысяч фунтов он бы на это не пошел. Что скажет Бруэр? Бруэр говорит то же самое, что Бутс.
Что скажет Буфер?
Буфер говорит, что он знает одного человека, который женился на банщице и скоро сбежал от нее.
Опрошены все члены Комиссии (поинтересоваться мнением Венирингов никому и в голову не приходит), но, разглядывая сквозь монокль своих соседей но столу, леди Типпинз вдруг замечает мистера Твемлоу, который сидит, приложив ко лбу ладонь.
Боже милосердный! Твемлоу забыт! Мой Твемлоу! Милый! За что он голосует?
Твемлоу явно не по себе, но он отнимает руку ото лба и говорит:
— Я склонен думать, что тут надо принять в соображение чувства джентльмена.
— Джентльмен, который решается на такой брак, вообще лишен способности чувствовать что-либо, — кипятится Подснеп.
— Прошу прощения, сэр, — говорит Твемлоу — на сей раз далеко не так кротко. — Я позволю себе не согласиться с вами. Если чувство благодарности, уважения, восхищения и любви побудило джентльмена (не сомневаюсь, что так оно и было) жениться на этой леди…
