Он снова ударил себя по голове, а потом замер, словно прислушиваясь к какой-то тайной мысли. И вдруг рванулся с места, дрожа с ног до головы, как осиновый лист. Окружавшие его мужики молча покачивали головами, а Гиргилевич многозначительно покрутил пальцем у лба и буркнул сквозь зубы:
- Вот так-то!
Между тем Костя Булий выпрямился и обвел присутствующих таким грозным и гневным взглядом, что бедный Хохелька присел со страху.
- А вам чего здесь надо? - неожиданно загремел старый ключник.- Это мой дом, мое жилье, кто вас сюда звал?
Мандатарий при всей своей спеси счел нужным объясниться, однако на всякий случай отошел от Кости подальше.
- Мы прибыли, чтобы отыскать тело девушки и составить донесение окружным властям.
- Какой девушки? - накинулся на него Костя.- Не было тут никакой девушки,- кричал он громовым голосом, в мгновение ока изменившись до неузнаваемости.
- Но мы все ее видели,- возразил мандатарий.
- Врешь, негодяй! - рявкнул ключник, давая волю своему гневу.- Красть вы пришли, забрать у меня то, что еще осталось после пожара. Но я проучу вас!
- Вот так-то! - пробормотал Гиргилевич, остолбенев от удивления и возмущения.
Мандатарий, тот даже посинел, так он был оскорблен в своих лучших чувствах, да еще при стольких свидетелях.
- Что ты мелешь? - воскликнул он с угрозой.
Но Костя не испугался. Огромный, с полусумасшедшими глазами и судорожно вздрагивающими губами он сам наводил ужас.
- Эй, не шутите со мной! Вон отсюда, убирайтесь, покуда целы! - орал он, и глаза у него горели диким огнем.
- Бежим! - взвизгнул Хохелька, впервые за время всей этой сцены выразившись толково.
- Пойдемте, это сумасшедший,- буркнул мандатарий, торопливо покидая поле боя.
Гиргилевич и крестьяне испугались не столько сумасшествия, сколько тайных колдовских сил, которые приписывались великану. Все гурьбой поспешили за мандатарием, и в одну минуту усадьба опустела, будто ее под метелку вымели.
Костя Булий остался один; он все еще дрожал как осиновый лист и в каком-то странном беспокойстве или нетерпении метался из стороны в сторону, как одержимый бегал по всему двору.
_ Исчезли! Исчезли! - повторял он время от времени тяжело дыша и потирая лоб.
В какую-то минуту он приостановился и стал прислушиваться к шуму волнующейся толпы. Затем буркнул:
- Еще слыхать их.
И снова заметался, забегал по двору.
- Молодой барин хотел прыгнуть в огонь, а этот… Катилина, не дал ему… сам прыгнул… и все напрасно… - несвязно бормотал Костя, как бы просто повторяя только что услышанные слова.- А потом… потом…
Но тут он резко тряхнул головой, снова повернулся лицом к большаку, прислушался и вдруг раскинул руки, словно сдаваясь. Он подбежал к садовой калитке, внимательно огляделся по сторонам, затем, сунув в рот два пальца, громко свистнул с каким-то особенным присвистом.
И замер с полуоткрытым ртом, весь дрожа от напряженного ожидания. Какое-то время царило гробовое молчание, только слышно было, как бьется сердце в груди старого казака.
Вдруг со стороны сада раздался такой же громкий и заливистый свист.
Костя вздрогнул и упал на колени. Слезы градом посыпались у него из глаз, грудь поднялась в глубоком вздохе, лицо озарилось невыразимой радостью.
- Они там, на острове! - выдохнул он прерывистым шепотом.- Слава богу, слава богу!
Весть об удивительных и страшных событиях в жвировской усадьбе разнеслась по околице с быстротой молнии и к утру успела проникнуть в графские покои в Оркизове. Однако то, что там услышали, показалось таким странным, непонятным и невероятным, что около полудня граф нарочно отрядил одного из своих приказчиков в Опарки за более достоверными сведениями.
Как раз в эту минуту вся графская семья с огромным нетерпением ждет возвращения гонца. Евгения вместе с Артуром смотрит в окно и дрожит от нетерпения; даже холодная, ко всему равнодушная графиня, по-видимому, возбуждена до чрезвычайности.
Чего только не рассказывали люди! В каких только невероятных красках не описывали сам пожар, самоотверженный поступок Катилины и трагическую гибель девушки. Но все это бледнело перед тысячами причудливейших подробностей, которыми оброс рассказ о внезапном появлении покойника.
Покойный Миколай Жвирский, рассказывали, появился под грохот грома и удары молний, выскочил прямо из-под земли и взвился вверх на черном коне с черным перепончатыми крыльями; с минуту он качался и кружился над головами окаменелых от страха зрителей, потом стрелой ринулся в самое пекло пожара и, унося с собой девушку, которую он одной рукой выхватил из огня, с диким посвистом исчез в безграничном воздушном просторе.
Другие еще ярче живописали эту картину, а почтенная Сольчанёва, щедрая душа, на свой страх и риск добавила к ней еще и землетрясение с проливным дождем, состоявшим из серы, крови и огненных метеоров.
Графа всегда приводили в дурное настроение слухи о появлении покойного брата, он и теперь прохаживался по комнате мрачный и злой и подчас слишком резко останавливал детские выходки своей нетерпеливой дочери, которая не могла дождаться отправленного на разведку приказчика.
Наконец спустя полчаса показался желанный гонец!
- Едет, едет,- закричал тринадцатилетний Артур, а семнадцатилетняя Евгения с детской радостью захлопала в ладоши и перебежала от окна к дивану, где сидела графиня.
- Пан Барщик приехал,- объявил вошедший в эту минуту лакей.
- Пусть войдет,- приказал граф.
Через несколько минут открылась дверь и в комнату несмело и неловко проскользнул приказчик Ницефор Барщик, низколобый малый с глуповатой улыбкой, которой явно противоречили хитрые глаза и потешно заостренный кончик носа, изобличавший склонность к любопытству.
- Наконец-то пришел,- сказал граф. - Как себя чувствует пан Юлиуш?
Разумеется, Барщик был отправлен в Опарки единственно за этим известием. Прежде чем ответить на вопрос графа, пан Ницефор как следует откашлялся, проглотил слюну и, то ли давясь, то ли заикаясь, приступил к отчету.
- Пан Юлиуш совершенно здоров; когда я приехал, он как раз беседовал с Костей Булием, ключником.
Граф нетерпеливо махнул рукой - упоминание о старом слуге
