Действительно, через несколько минут Леонсио в сопровождении управляющего вошел в прядильню. Изаура, прервавшая на минуту работу и погрузившаяся в свои печальные мысли, закрыв лицо руками, не заметила их появления.
— Где девушки, которые обычно здесь работают? — спросил Леонсио управляющего, входя в сарай.
— Ушли ужинать, сеньор. Но скоро вернутся.
— Но одна осталась здесь… Ах! Это Изаура… Вот и хорошо, — подумал Леонсио, — более удобный случай трудно придумать. Предпримем еще одну попытку, чтобы подчинить ее моей воле.
— Как только рабыни поедят, — продолжал он, обращаясь к управляющему, — отведите их на кофейные плантации. Я уже давно собирался поручить вам это, да все забывал. Не желаю их больше видеть здесь ни минуты. Нечего им бездельничать и тратить время без пользы для меня в пустой болтовне. Хлопковых тканей большой выбор в продаже.
Как только управляющий вышел, Леонсио подошел к Изауре.
— Изаура, — прошептал он взволновано и нежно.
— Сеньор! — воскликнула рабыня, испуганно выпрямляясь. А в глубине ее души прозвучало: «Бог мой! Это он! Наступил мой роковой час».
Сейчас мы вынуждены покинуть на несколько мгновений Изауру наедине с ее развратным и жестоким господином, чтобы рассказать читателю о том, что произошло в этой маленькой семье, и какой оборот приняло дело после траурного сообщения о кончине командора. Подобно разорвавшейся бомбе это известие ускорило неумолимо приближавшуюся развязку в тот момент, когда страсти достигли апогея и неизбежно надо было принимать какое-то решение.
Эта смерть, передав в руки Леонсио все отцовское состояние и развязав последние путы, еще сдерживавшие разгул его отвратительных страстей, могла лишь усугубить это щекотливое, по сути своей глубоко драматическое положение.
Леонсио и Малвина пребывали в трауре и не выходили их дома несколько дней, ставших передышкой в их размолвке, но не снявших взаимного раздражения. Энрике, непременно желавший уехать на следующий день, наконец уступил просьбам и уговорам Малвины и согласился остаться, чтобы побыть с ней в дни траура.
— Все зависит от того, как поступит мой муж, — сказала Малвина брату, — а то, уедем вместе. Если за эти дни он не освободит или как-то не устроит Изауру, я ни на минуту не останусь в его доме.
Леонсио, заперевшись в своей комнате, ни с кем не говорил и даже не выходил оттуда несколько дней. Казалось, он был безутешен в своем глубоком горе. Однако это было не так. Получив известие о смерти отца, Левнсио в самом деле перенес сильное потрясение, даже некоторый испуг, но не удар. В глубине души, по прошествии первых минут замешательства, страшно сказать — он даже обрадовался этому событию, которое так удачно избавило от необходимости объясняться с Малвиной и Мигелем. Во время своего заточения, вместо того, чтобы предаваться скорби, которую должен был бы испытывать любящий сын, Леонсио, ни в коем случае не желая смириться с потерей Изауры, размышлял исключительно о том, как избежать разговоров с Мигелем и Малвиной и остаться хозяином красивой невольницы. Противоречия и препятствия сплелись в один узел, который можно было только разрубить, но не развязать. Леонсио признал обещание, данное его отцом Мигелу: освободить Изауру за фантастическую сумму в десять тысяч рейсов. Мигел собрал эти деньги и принес их ему, чтобы взамен получить свободу своей дочери. Леонсио также признал и не мог оспаривать, что его покойная мать завещала после ее смерти освободить Изауру. С другой стороны, Малвина, зная о его пагубной страсти и коварных планах насчет рабыни, справедливо возмущенная этим, властно требовала немедленно освободить девушку. Казалось, у молодого господина не было никакой возможности достойно выйти из столь затруднительного положения, не освободив Изауру. Но Леонсио не мог смириться с этим. Роковая, неистовая любовь, которую пробудила в его сердце Изаура, заставляла его преодолевать все препятствия, пренебрегать законностью, приличиями и порядочностью, безжалостно терзать сердце доброй и ласковой супруги, и все это — ради удовлетворения своих низменных желаний. Итак, он решил разрубить узел, для чего использовал свою власть и отложил на неопределенное время исполнение обещаний, встретив с холодным безразличием и надменным высокомерием справедливые требования и упреки Малвины.
Малвина, из уважения к скорби, охватившей ее мужа, пока не заводила разговора о юной рабыне. Но через несколько дней она вернулась к этой теме.
— У нас есть время, Малвина, — ответил ей Леонсио с холодным спокойствием. — Сначала мне необходимо исполнить все юридические формальности. Для этого я должен поехать в столицу, чтобы вступить во владение наследством и ознакомиться с состоянием дел. По возвращении без спешки займемся Изаурой.
При этих словах лицо Малвины покрылось смертельной бледностью, она почувствовала, как холодеет ее сердце, стиснутое жестокими оковами оскорбления. Она словно увидела, как внезапно рухнул воздушный замок ее супружеского счастья. Малвина в тайне надеялась, что муж, сраженный таким страшным ударом, замкнувшийся в своих горьких раздумьях, подавленный и одинокий, прислушается к голосу разума и откажется от своего безумства, вымолит у нее прощение и встанет на путь взаимопонимания и любви. Неожиданно отчужденный тон и ничтожные отговорки мужа повергли ее в глубокое уныние, переходящее в отчаяние.
— Как?! — потрясение воскликнула она, с гордым и искренним возмущением. — Неужели ты еще колеблешься, исполнять ли свой прямой долг? Если бы у тебя было сердце, Леонсио, ты видел бы в Изауре сестру, ведь тебе хорошо известно, что твоя мать обожала и боготворила ее как собственную дочь и завещала после ее смерти дать ей свободу, и, кроме того, хотела дать ей приличное приданое, чтобы обеспечить будущее. Тебе прекрасно известно, что твой отец твердо обещал отцу Изауры освободить ее за десять тысяч рейсов. Если помнишь, Мигел уже приходил, чтобы вручить тебе эту фантастическую сумму. И, зная все это, ты еще сомневаешься и медлишь! Нет, это уж слишком! Не вижу причин откладывать исполнение обещания твоих родителей, которое ты давно уже должен был выполнить.
— Но к чему такая поспешность? Скажи мне, Малвина? — ответил Леонсио чрезвычайно ласково и спокойно. — Какая нам сейчас выгода от свободы Изауры? Разве ей плохо здесь? Разве ее не продолжают считать скорее членом семьи, чем рабыней? Ты хочешь, чтобы мы выпустили ее в этот коварный мир? Таким образом мы уж точно не выполним волю моей матери, которая очень беспокоилась за судьбу Изауры. Нет, Малвина, мы пока что не можем вручать судьбу Изауры слепому случаю. Сначала нужно обеспечить ей приличное положение, достойное ее красоты и образования, найти ей хорошего мужа, а это так сразу не получится.
— Какое жалкое оправдание, мой друг! Пока Изаура не нуждается в муже для защиты, ведь у нее есть отец, благородный человек, только что доказавший, что он преданно любит свою дочь. Вручим ее сеньору Мигелу, и у нее будет надежный защитник и добрый пастырь.
— Бедный сеньор Мигел! — возразил Леонсио с пренебрежительной усмешкой. — Не сомневаюсь в искренности его намерений, но где он возьмет средства, чтобы сделать Изауру счастливой, особенно сейчас, когда он наверняка заложил все свое имущество до последней рубашки, чтобы оплатить свободу дочери. Весьма вероятно, что это даже чья-то милостыня, мне так кажется.
В ответ Малвина только грустно покачала головой и тяжело вздохнула. Однако она еще желала верить в искренность своего мужа, поэтому притворилась успокоенной и удалилась, не обнаруживая своей досады. Впрочем, она не могла больше терпеть это, столь унизительное для нее положение, отягощенное мучительной неизвестностью. На следующий день она была еще более настойчива. В ответ же услышала те же отговорки и доводы. Леонсио даже притворялся, что занимается этим делом с презрительным безразличием человека, окончательно утвердившегося в решении исполнить задуманное. На этот раз Малвина не могла сдержаться и порвала с мужем. Леонсио, будучи последовательным, расчетливо парировал женскую ярость циничными и насмешливыми колкостями, что привело Малвину в крайнее возбуждение и вызвало у нее гнев и досаду.
На другой день Малвина, без объяснений, торопливо покинула дом Леонсио и вместе со своим братом уехала в Рио-де-Жанейро. Она поклялась в порыве возмущения никогда более не ступать под кров этого дома, где была так оскорблена и унижена. Она поклялась навсегда вычеркнуть из своей памяти вероломного и распутного супруга. Будучи в состоянии крайнего раздражения, она не могла предвидеть, хватит ли ей сил, чтобы осуществить эти неистовые клятвы, внушенные слепой ревностью и справедливым возмущением. Она не знала, что в таких нежных и добрых душах, как ее, ненависть исчезает быстрее, чем любовь, а любовь Малвины к Леонсио сохранилась, несмотря на его вероломство. Любовь гораздо сильнее, чем обида, какой бы справедливой она не была.
