Мистер Моубри был приятным и красивым джентльменом лет пятидесяти, который, как говорили, больше любил удовольствия, нежели работу. Он любил охотиться с гончими и считал себя одним из лучших стрелков в округе. Был вдов. Ходили слухи, что замужество было для его жены не особенно приятным, что он пренебрегал ею и изменял. Но это не было похоже на правду, так как мистер Моубри всегда восторженно отзывался о своей жене, и часто на его глазах были слезы, когда он говорил о ней. Ее портрет, работы Орчардсона, висел в столовой, как раз против стула мистера Моубри, лицо было необычайно привлекательно, строго красиво. Вся прелесть была в глазах. Они как будто говорили. Очень часто, во время паузы в разговорах за столом, мистер Моубри поднимал бокал и молча пил за нее. Он очень гордился своим великолепным старым портвейном, и большинство его друзей разделяли его вкус. У него было только двое детей: Елизавета и Эдвард. Она была старше года на два. У нее были мамины глаза, но лицо не было привлекательно. Энтони сначала боялся ее, да и она не обращала на него никакого внимания. Ее считали эксцентричной, потому что она не интересовалась играми и удовольствиями. В этом отношении они совершенно расходились с отцом. В более поздние годы ее, наверное, стали бы называть синим чулком.
Эдвард и его сестра ввели Энтони в область политики. Они были ярыми реформистами. Они мечтали о мире, в котором совсем не было бы бедняков. Даже были уверены, что это возможно еще при их жизни, по крайней мере в Англии. Эдвард был наиболее нетерпеливым. Он думал, что необходима революция, и Елизавета (или Бетти, как ее называли домашние) когда-то была того же мнения. Но потом изменила свой взгляд. Она указывала на опыт Французской революции. Да и нужды в ней, по ее мнению, не было. Все могло быть сделано путем выборов. Должны явиться новые вожди, люди стать разумнее и благороднее. Должны появиться лучшие законы. Все дурное и себялюбивое уйти в прошлое. Грязные и душные дома предстоит снести, на их месте выстроить светлые, удобные жилища, так чтобы и бедняк мог жить прилично и чувствовать себя как дома. Нужно найти работу для всех, нужно раз навсегда покончить с ужасом безработицы. Это очень легко сделать. Для всех хватит работы, если правильно управлять миром, платить хорошую заработную плату, чтобы у каждого оставались некоторые излишки для удобств, для развлечений. Детей следует воспитывать так, чтобы со временем не осталось бедняков и чтобы были уничтожены классовые различия. Единственное, что для этого нужно, — вожди, безразлично, богатые или бедные.
Они бродили в районе болот. Ветер заставил Бетти снять шляпу и расцветил ее щеки. Энтони любовался ее глазами, блестевшими под густыми бровями.
Разговаривая, они сбились с дороги и теперь спускались с холма по тропинке. Горный поток преградил им путь. Он несся с камня на камень и увлекал за собой древесные корни. Эдвард поднял ее на руки, чтобы перенести через поток, но на берегу остановился, не доверяя своим мускулам.
— Будет лучше, если тебя перенесет Энтони, — сказал он, ставя ее на землю.
— Не стоит, — сказала она, — я не боюсь замочить ноги.
Но Энтони уже поднял ее.
— Вам не тяжело? — спросила она.
Он засмеялся и вступил в русло потока, а потом долго еще не опускал на землю, объяснял, что слишком сыро. Ему было приятно чувствовать тяжесть ее тела.
Был канун отъезда молодого Моубри в Оксфорд. Бетти собиралась ехать с ним, чтобы помочь брату устроиться. До начала учебного года оставалось несколько свободных дней, и Бетти хотелось познакомиться с Оксфордом. Энтони пришел попрощаться.
Мистер Моубри был на обеде, который давал мэр города, и трое молодых людей оказались предоставлены самим себе. Бетти пошла в людскую, чтобы отдать какое-то распоряжение. Год назад умер старый управляющий, и Бетти взяла на себя все хлопоты по хозяйству. Они сидели в библиотеке. Большой столовой пользовались только когда бывали гости.
— Заходите сюда, когда я уеду, — сказал Эдвард. — У Бетти немного друзей, и она любит болтать с вами.
— А я страшно люблю разговаривать с ней, — ответил Энтони, — но я не знаю, будет ли это прилично.
— Ну, что за глупости, — сказал Эдвард. — Кроме того, не все ли равно, что принято и что не принято? Разве не может быть дружбы между мужчиной и женщиной?
Бетти вошла как раз в этот момент, и ее спросили, что она думает по этому поводу.
— Да, мне было бы жалко, если бы пришлось отказаться от бесед с вами, — сказала она и обратилась к Энтони с улыбкой.
— Сколько вам лет?
— Шестнадцать.
Она казалась удивленной.
— Я думала, вам больше.
— Только что исполнилось шестнадцать, — уточнил он, — все постоянно думают, что я старше. Матери всегда приходилось спорить с кондукторами трамваев, они утверждали, что мне ближе к пяти, чем к трем. Она совершенно серьезно думала о том, чтобы зашить копию метрического свидетельства в мою шапку.
Он рассмеялся.
— Вы еще мальчик, — сказала Бетти, — мне около девятнадцати. Да, приходите почаще, навещайте меня.
Эдвард думал провести в Оксфорде три года. А потом вернуться в Мидлсбро и продолжить отцовское дело. Фирма отца называлась «Моубри и двоюродные братья», но «двоюродные братья» давно умерли, и все дело должно было перейти к Эдварду.
— Почему бы вам не подготовиться и не поступить также в Оксфорд? — сказал он вдруг, обращаясь к Энтони. — Вы могли бы попасть туда совершенно легко, что же касается средств, то я попросил бы отца, он бы помог. Он о вас очень хорошего мнения. Сделайте это, для моего удовольствия.
Энтони покачал головой:
— Я уже думал об этом, но мне страшно.
Эдвард с недоумением посмотрел на друга.
— Что же тут может быть страшного? — спросил он.
— Мне страшно за себя, — ответил Энтони, — никто бы не поверил, но, если я себя распущу, то стану мечтателем. Это у меня от отца. Попади я в Оксфорд и окажись посреди всех этих старинных колледжей и садов, я не смогу побороть себя. Я кончил бы тем, что стал бы самым обыкновенным студентом. Мне и здесь приходится бороться с самим собою.
Эдвард и Бетти стали прислушиваться к нему, внезапно заинтересованные его словами. Девушка наклонилась вперед и положила подбородок на скрещенные руки. Энтони встал и подошел к окну. Полянки еще не были скошены. Он посмотрел вниз, на Мидлсбро, который начинал утопать в темноте.
— Вы, вероятно, не понимаете, о чем я говорю, — сказал он. — Бедность, страх, вся жизнь — сплошная борьба за лучшее будущее.
Он повернулся и окинул взором мягко освещенную комнату с расписным потолком, роскошным камином, бархатными занавесями, прекрасными картинами и персидскими коврами.
— Каждый человек видит в другом только дурное, — продолжал он. — На меня смотрят свысока и стараются покровительствовать. А я хочу выйти из такого положения. Наука для меня не помощь. Что из меня может выйти без средств или протекции? Школьный учитель с жалованьем восемьдесят Фунтов в год. Единственное, на что я могу рассчитывать, — какое-нибудь дело. Для этого я гожусь. Я чувствую, что мог бы иметь успех в делах. Налаживать, организовывать, заставлять людей смотреть на веши, как я на них смотрю, заставлять их делать, чего я хочу. Это все равно что бороться, только здесь для борьбы вы пользуетесь головой, а не руками. Я постоянно думаю о вещах, которые можно сделать и которые всем принесут пользу. Я надеюсь, что когда-нибудь добьюсь этого. Мой отец изобретал различные машины, а другие крали его идеи и пользовались ими для своего обогащения. Со мной бы этого не случилось. Каждый имел бы свою долю, а я… — Он остановился и замолчал. — Мне очень стыдно, — сказал он, — мне показалось, что я говорю сам с собою. Я забыл, где нахожусь.
Бетти встала.
— Мне кажется, что вы совершенно правы, — сказала она. — И если вам удастся выбиться в люди, вы подумаете о тех, кто живет в бедности и в страхе за свою жизнь. Вы их хорошо знаете и будете знать, как им помочь. Не правда ли, вы им поможете?
Она говорила серьезным тоном. Она бы говорила таким тоном, если бы подавала петицию премьер-министру.
— Ну конечно, я стал бы им помогать. Я надеюсь.
Она позвонила и сказала, чтобы подали кофе и пирожные. Пока они пили кофе, она сказала, что собирается купить себе велосипед. Только что был изобретен новый велосипед с двумя одинакового размера колесами. Такой, чтобы на нем могли кататься дамы.
Эдвард был поражен. У Бетти и без того была репутация эксцентричной девушки. Она любила дальние прогулки, гуляла обутая в тяжелые ботинки и редко надевала перчатки. О ней стали бы еще больше судачить, завидев ее на велосипеде. Бетти считала, что она поступает правильно. В качестве дочери видного деятеля в Мидлсбро, она может до известной степени пренебрегать условностями и открывать для других новые пути. Девушки, которые работают на фабриках и заводах и которые видятся со своими родственниками два раза в год, могли бы ездить на велосипеде домой каждый праздник и совершать экскурсии за город в предпраздничные дни. Она была уверена, что в первое время над ней будут смеяться, но позже ее примеру последуют многие.
