Умерев для мира, для самого себя, он не поднимет голоса в свою защиту… Но когда ты протянешь свою алчную руку к его достоянию, которое завешано не тебе, а другому, тогда выступит она, моя дочь, признанная и удочеренная, хотя и тайно, но по закону, и одним словом своим расстроит все твои недостойные махинации.
Граф выпрямился, его взгляд выражал огорченье и боль.
- Брат! - вскричал он прочувствованным голосом, закрывая лицо руками.- Я не заслужил последнего упрека.
Миколай Жвирский слегка вздрогнул, словно ему вдруг жаль стало брата.
- Жахлевич, стало быть, действует на свой страх и риск? - быстро спросил он.
Граф с минуту молчал, стараясь, видимо, справиться со слишком сильным волнением, а потом заговорил искренне и с глубоким раскаянием.
- Верно, я провинился перед тобой, когда был легкомысленным, опрометчивым юношей. Но неужели ты считаешь меня способным к одному недостойному поступку присовокупить и другой? О нет, никогда, ни за что на свете,- воскликнул он и содрогнулся от отвращения.
И когда оба они успокоились, граф чистосердечно рассказал, как, питая иллюзорные надежды, вызванные раздутым честолюбием, он позволил вовлечь себя в этот злосчастный процесс, однако вовсе не имел намерения пускать в дело какие-либо сомнительные средства, а, напротив, удачный для себя исход хотел оплатить, выдав замуж за Юлиуша свою дочь.
При последних словах Миколай Жвирский вздрогнул.
- Ты предназначил ее Юлиушу? - спросил он со странной поспешностью.
- Только приняв такое решение, я позволил себе поддаться гнусным уговорам моего мошенника управляющего.
- А что, Юлиуш любит твою дочь?
- Так мне кажется, вернее, так мне казалось в начале нашего знакомства.
Миколай облегченно вздохнул.
- А твоя дочь? - спросил он снова.
- Евгения очень хорошо воспитана,- быстро и многозначительно ответил граф.
Миколай Жвирский с иронической улыбкой махнул рукой.
- Тогда есть еще надежда.
С минуту он молча вглядывался в лицо взволнованного брата, затем, отступив на шаг, тряхнул головой, как бы сдерживая собственное волнение, и вдруг широко раскинул руки.
- Брат! - воскликнул он.- Забудем прошлое.
- Миколай! - со слезами на глазах ответил граф и бросился в его объятия.
Долго обнимались братья, нежно и сердечно. Впервые сердца их бились родственным чувством, и строптивые души слились в братском согласии.
- Зыгмунт!
- Миколай! - воскликнули они одновременно и вновь заключили друг друга в сердечные объятия.
А старый слуга, который до этого держался в стороне, на вид холодный и равнодушный, вдруг начал обеими руками утирать слезы и, подбежав к примирившимся братьям, растроганный, обнимал их колени.
- Слава богу! Слава богу! - шептал он с глубоким благоговением. И, подняв на графа глаза, сказал дрожащим от волнения голосом:
- Простите меня, ясновельможный пан, я слишком сурово осуждал вас.
И тут растворилась потайная дверь, и на пороге, словно небесное видение, посланное, чтобы скрепить братский союз, словно ангел-хранитель благородной семьи, появилась чудная женская фигура.
- Моя дочь! - воскликнул Миколай Жвирский.
- Ядзя! - вскричал граф и протянул к ней руки.
Ядзя, во всем белом и страшно бледная, выглядела болезненно. Одна рука ее была перевязана шелковым шарфом.
- Отец! - воскликнула она своим ангельским звонким голосом и подошла ближе.
Миколай Жвирский схватил ее за здоровую руку.
- Это твой дядя, Ядвига,- сказал он, подводя ее к брату.
Граф с чувством прижал девушку к груди.
- О нет, не только дядя,- с силой сказал он.- Николай! Я понял тебя, я отгадал причину твоей мнимой смерти и твоей нынешней маскировки! Живи спокойно, я буду опекуном, отцом для твоей дочери!..
И братья снова сердечно обнялись. В волнении, поглощенные собой, они не заметили, что в эту минуту во дворе раздался громкий свист, и Костя Булий выбежал из комнаты.
Ядзя не до конца была посвящена в тайну своего отца, и теперь она удивленными, даже немного испуганными глазами вглядывалась в его взволнованное лицо. Отец коротко разъяснил ей то, что оставалось неясным.
- Я и есть Миколай Жвирский, тот мнимый покойник, о котором ты неоднократно слышала! - сказал отец, а дядя прибавил еще некоторые подробности.
- Но пожар! Ваше спасение! - вдруг воскликнул граф, вспомнив об этом удивительном происшествии.
Миколай Жвирский вновь стал серьезным.
- Мы только чудом избежали смерти,- сказал он, поднимая глаза к небу.- Меня задержали необоснованные мои подозрения, и я слишком поздно прибежал на пожар. Дом уже догорал, но, видно, сам бог чудесным образом охранял мою дочь. Она лежала на полу без сознания, но пламя не тронуло ее. Отчаяние стократ умножило мои силы. Бросившись в огонь, я одной рукой вытолкнул в окно задыхавшегося Катилину, а другой поднял и вынес Ядвигу…
- Вынес? Куда? Каким путем? - нетерпеливо стал расспрашивать пылавший любопытством граф.
Легкая улыбка тронула губы Миколая.
- Ты, наверное, помнишь,- сказал он,- что под старым жилищем садовника был обширный погреб, предназначенный для хранения цветочных луковиц и клубней.
- Верно, верно! - отозвался граф.
Брат продолжал с улыбкой:
- Когда там поселился Костя Булий, он соорудил в первой комнате, в углу за широкой лежанкой новую внутреннюю дверь, а кроме того прокопал из погреба укрытый среди кустов ход в сад.
- Для чего это? - невольно спросил граф.
Пан Миколай многозначительно улыбнулся.
- В хате Кости Булия,- сказал он, понизив голос я устраивал
Боясь измены и внезапной облавы, мы приготовили себе путь к бегству.
- Ах! - вскрикнул граф, хлопнув себя по лбу.- Этим путем вы и исчезли.
- К неописуемому ужасу всех мужиков и Гиргилевича,- весело докончил Миколай.
Граф вдруг задумался и покачал головой.
- Теперь я понимаю, откуда эти странные слухи о Заколдованной усадьбе.
Миколай Жвирский грустно улыбнулся.
- К сожалению,
