— Трудно сказать. Не знаю, как решают такие вопросы у Баррибо. Со мной это произошло в куда более жалкой кафешке, много лет назад. Я от души подзаправился хот-догами и мороженым, а потом с детской непосредственностью сообщил официанту, что не могу выполнить своих финансовых обязательств. Тогда вышел дядька в рубахе, напоминающий Роки Марчано, схватил меня за шкирку и пнул четырнадцать раз. Потом меня отправили мыть посуду.
— Как ужасно!
— Зато поучительно. Закаленный в горниле, я вышел из кухни печальней и мудрей.
— Где это было?
— Во «Вкусных обедах у Арчи», недалеко от Мидоухемптона.
— Что?! Вы сказали, Мидоухемптон?
— Да. Это на Лонг-Айленде.
— Потрясающе!
— Почему?
— Я там жила.
Билл очень удивился.
— Вы правда его знаете? Я думал, никто за пределами Америки о нем не слышал. Когда вы там были?
— Давным-давно. Меня отправили в Америку, когда началась война.
— Понятно.
— Я помню его во всех подробностях. Газетный киоск, ресторан «Испанский дворик», аптеку, библиотеку, киношку, клуб «Рыба-меч»… Мне нравился Мидоухемптон. Странно, что он преследует меня и в Англии.
— По-вашему, это преследование?
— Я не про вас. Человек, который приехал оттуда, занял Шипли.
— Роско Бэньян.
— Правильно. Вы его знаете? Жаль, я хотела наговорить о нем гадостей. Но если он — ваш друг…
— Не то чтобы друг. Мы ходим в один клуб, иногда перебрасываемся парой слов, но мы принадлежим к разным слоям. Он — богач, я — никто. Впрочем, он неплохой малый. Мне нравится.
— Вам, наверное, все нравятся.
Билл задумался. Мысль была новая, но верная.
— Кажется, да.
— Еще один Джордж.
— Кто?
— Наш бульдог.
— Ко всем ластится?
— Еще как! Если к нам заберется вор, Джордж сразу покажет ему, чтоб не стеснялся. Образцовый хозяин дома. Нет, не может быть, чтоб вам нравился Роско Бэньян!
— Терпеть могу. Хотя в детстве не мог.
— Немудрено. Мерзкий мальчишка!
— Вы тоже заметили? Весь в отца. Я его чуть не побил.
— Здорово! А за что? Он украл ваш долгоиграющий леденец?
— Мы разошлись во взглядах. Тем летом в Мидоухемптоне отдыхала одна занюханная крыска, и он решил, что самое оно — подержать ее под водой, пока глаза не вылезут. Я придерживался иного мнения и сурово сказал, что если он…
Ресторан «У Баррибо» выстроен прочно, однако Джейн показалось, что стены плывут. Подошедший метрдотель явственно танцевал шимми.
— Не может быть! — вскричала она. — Не верю! Неужели это вы?!
Билл ничего не понимал. Джейн подалась вперед, глаза ее сияли.
— Только не говорите мне, что вы — Билл Холлистер!
— Я — Билл Холлистер, но…
— А я — крыска, — сказала Джейн.
11Билл заморгал.
— Крыска?
— Занюханная.
— Вы?
— Да.
— То есть вы — та девочка?
— Та самая. Которая целую вечность пускала пузыри… пока Роско Бэньян держал ее под водой.
Билл уставился через стол. С минуту он пристально смотрел на Джейн, потом покачал головой.
— Нет, — сказал он, — не сходится. Крыска, о которой вы говорите… как ее звали?
— Джейн.
— Верно. От ее физиономии останавливались часы.
— Я останавливала их десятками, хотя и не знала своей силы.
— У нее был полный рот каких-то железяк.
— Я носила такие пластинки.
— У нее были толстенные очки.
— До двенадцати я ходила в очках, чтобы исправить легкое косоглазие.
— А почему я не помню вашего дивного голоса?
— Потому что он не был дивным. Скорее визгливым. Билл не унялся.
— Это, — сказал он, — очень странно.
— Еще бы!
— Вы не против, если я закажу рюмочку бренди?
— На здоровье.
— А вам?
— Нет, спасибо.
Билл поймал взгляд метрдотеля и сделал заказ.
— Я поражен, — сказал он. — Мне по-прежнему кажется, что вы шутите.
— Нет, все — чистая правда. Клянусь.
— Вы и впрямь…
— Впрямь.
Билл глубоко вдохнул.
— Невероятно. В голове не укладывается. Только поглядеть на вас. Вы…
— Да?
— Вы — прекрасное… обворожительное… дивное… неземное… лучезарное видение. Та Джейн могла бы зарабатывать хорошие деньги, распугивая ворон на полях Миннесоты, а вы… вы начинаете там, где кончается Елена Троянская.
— Никаких чудес. Ловкость рук.
Официант принес бренди, Билл залпом осушил рюмку.
— Надо было пить по глоточку, — сказала Джейн материнским тоном.
— По глоточку! Когда вся моя нервная система отплясывает чечетку?! Человек более слабый хлопнул бы бочонок.
— Боюсь, я вас огорчила.
— Я не назвал бы это огорчением. Скорее… Нет, не знаю, как выразить.
— Все почернело?
— Совсем наоборот. Как будто солнце засияло сквозь потолок, официанты с уборщиками запели стройными голосами. Я не могу поверить, что вы помнили меня все эти годы.
— Как же можно забыть? Я вами грезила. Я обожала вас со страстью, которую не надеюсь выразить словами.
— Вы?!
— Я вас боготворила. Я ходила за вами по пятам и дивилась, что возможно такое совершенство. Когда вы ныряли с вышки, я смотрела с мелкого берега и шептала: «Мой герой!» Я умерла бы за одну розу из ваших волос.
Билл снова шумно вдохнул.
— Могли бы сказать.
— Я стеснялась. Я решила молчать о своей любви, но тайна эта, словно червь в бутоне, румянец на моих щеках точила. Это не я. Шекспир. А потом, что толку? Вы бы на меня не взглянули. Или взглянули, но с содроганием.
Билл по-прежнему не мог раздышаться, а если хотите — испытывал сильную кислородную недостаточность. Когда он наконец заговорил, то выяснилось, что он осип. Специалист по болезням горла, случись он рядом, сразу бы узнал своего пациента.
— Вот, значит, что вы ко мне чувствовали. И мы снова встретились. Правда, судьба?
— Ну, такой случай.
— Нет, это судьба, а судьбу не обманешь. Вы ведь не замужем? Конечно, нет! Вы сказали, мисс Бенедик? Прекрасно! Чудесно! Замечательно!
— Почему вы так обрадовались?
— Потому что… потому что… Вам это покажется несколько внезапным, так что помните, все предрешено от начала времен, и не нам вставлять палки в колеса рока. Джейн, — сказал Билл, подаваясь вперед и кладя руку на ее ладонь. — Джейн…
— Привет, привет, вот вы где, — сказал голос. Перед столиком выросло что-то огромное, грушевидное, с кустистыми бровями и пристыженным выражением лица. — Запоздал, да? — произнесло оно, избегая, впрочем, смотреть племяннице в глаза. — Заговорился с ребятами.
Будь это пикником, а лорд Аффенхем — муравьем, о котором он так образно говорил в приведенном ранее тексте, его вторжение вряд ли больше раздосадовало бы Билла, чью красочную речь оно прервало на полуслове. Тот обернулся, страшно оскалился, да так и замер. Прилагательные, описывающие внешность лорда Аффенхема, вполне определенны и мгновенно приходят на язык; Билл без труда узнал вчерашнего приятеля. Мысль, что, поговори он тогда сердечнее, лорд Аффенхем пригласил бы его выпить, и знакомство с Джейн состоялось бы несколькими часами раньше, настолько потрясла его, что он потерял дар речи. Каждый час без Джейн, думал он, это час, выброшенный на свалку.
Джейн, как ни хотелось бы ее дяде, дара речи не лишилась.
— Дядя-Джордж… — начала она.
— Про новую кроличью болезнь… — продолжал лорд Аффенхем, все так же пряча глаза, — мико-как-ее-там. Поразительно! Знаете ли вы, что лисы, узнав о нехватке кроликов, перешли на лягушек? Гоняют их стаями по всей округе. Ребята в клубе клянутся, что это факт.
Джейн не позволила сбить себя на разговор о трудностях лисьей жизни. Ну хорошо, нет кроликов — пусть едят пирожные.
— Дядя Джордж, — сказала она ледяным тоном, — сознаете ли вы, что, если бы не Билл Холлистер, администрация «Баррибо» схватила бы меня за шкирку, пнула четырнадцать раз и отправила мыть посуду?
— Лопни кочерыжка! А зачем?
— Так исстари поступают с теми, кто ест за обе щеки, а потом отказывается платить. К счастью, в последнюю секунду спустился с облака Билл и спас меня от участи, которая хуже смерти. Ты должен ему два фунта десять шиллингов. Раскошеливайся.
Лорд Аффенхем раскошелился.
— Спасибо, — сказал он величаво, — Очень любезно с вашей стороны…
Голос его осекся. Он тоже узнал вчерашнего гостя. При мысли, что от того, способен ли тот хранить тайны, зависит теперь его судьба, сердце лорда Аффенхема ушло в могучие пятки. Он опасался вопросов вроде «Что вы делали такого-то июня?», сгубивших немало его братьев-преступников. Достаточно этому молодому человеку хотя бы обмолвиться о беседе в саду тем самым вечером, когда у статуи появилась бородка, и его имя вываляно в грязи. Он посмотрел на Билла, вложив всю душу в один умоляющий взгляд.
