Мистер и миссис Паркер большую часть вечера провели в отеле, но Шарлотта лишь два-три раза видела мисс Диану, поспешающую в поисках жилища для дамы, которую в жизни не видела и которая ей этого не поручала. Со второй сестрой и младшим братом она познакомилась только на следующий день, когда, перебравшись в свое новое жилище и оставаясь в полном здравии, они пригласили брата, невестку и ее выпить у них чаю.
Устроились они в одном из домов Террасы, и она увидела, что они приготовились провести вечер в маленькой уютной гостиной с прекрасным видом на море, буде они были бы расположены любоваться им. Однако, хотя был приятный английский летний день, они не только не открыли окно, но софа и стол и вообще вся мебель были сосредоточены в противоположном конце комнаты, где в камине весело пылал огонь. Мисс Паркер, к которой Шарлотта, памятуя о трех зубах, выдернутых в один день, приблизилась с особой степенью почтительного сострадания, мало отличалась от сестры как внешностью, так и манерами, хотя была более худой и замученной нездоровьем и лечением, менее целеустремленной с виду и с более тихим голосом. Однако весь вечер она говорила столь же безудержно, как Диана. Если отбросить то, что сидела она, сжимая в руке нюхательные соли, два-три раза приняла капли из одного флакона в ряду нескольких, уютно выстроившихся на каминной полке, а кроме того, гримасничала и странно подергивалась, Шарлотта не разглядела симптомов болезни, какую она с дерзновенностью собственного крепкого здоровья не взялась бы излечить, погасив огонь, открыв окно и тем или иным способом избавившись от капель и нюхательных солей. Ей было очень любопытно увидеть мистера Артура Паркера. Она воображала его плюгавым хилого вида юношей и была поражена, увидев, что он одного роста с братом, много шире его в плечах и вообще могучего вида крепыш. Единственным намеком на болезненность был мучнистый цвет его лица.
Диана, бесспорно, была главой семьи, главным зачинщиком и деятелем. Она все утро провела на ногах, занимаясь делами миссис Гриффитс или их собственными, но выглядела самой бодрой в их троице. Сьюзен только руководила их окончательным переселением из отеля и сама принесла два тяжелых баула. Артур же счел воздух слишком холодным, а потому просто твердой походкой прошел из отеля в дом и с гордостью расположился у огня, который развел и поддерживал наилучшим образом.
Диана, в сущности, занималась домашними заботами, исключавшими какой-либо расчет, но, по собственному признанию, она ни разу не присела в течение семи часов, и теперь призналась, что немножко подустала. Однако она слишком преуспела для подлинного утомления. Ведь ходя туда-сюда и ведя переговоры, она не только обеспечила миссис Гриффитс надлежащий дом за восемь гиней в неделю, но, кроме того, открыла столько переговоров с кухарками, горничными, прачками и купальщицами, что миссис Гриффитс могла по прибытии взмахом руки призвать их к себе и сделать свой выбор. Заключительным усилием Дианы в этом деле были несколько учтивых строчек обо всем вышеупомянутом, адресованных непосредственно самой миссис Гриффитс. Время не позволяло воспользоваться кружной цепочкой передачи сведений, к которой она прибегала до сих пор.
Мистер и миссис Паркер, а также Шарлотта, видели две почтовые коляски, подъезжавшие к отелю, когда они уходили оттуда. Радостное зрелище, пища для всяких догадок. Обе мисс Паркер и Артур тоже что-то углядели. Из их окна им было видно, что действительно в отель кто-то прибыл, но не кто именно и не в каком числе. Прибывшие подъехали в двух наемных экипажах. Не кэмберуэльский ли это пансион? Однако мистер Паркер был уверен в прибытии какой-то новой семьи.
Когда наконец они все уселись после нескольких задержек, чтобы посмотреть на море и на отель, место Шарлотты оказалось рядом с Артуром, который сидел у огня и блаженствовал, что придало особенную цену его учтивости, когда он предложил ей свой стул. Она без колебаний отказалась, и он с большим удовлетворением снова сел. Она подвинула свой стул так, чтобы использовать все преимущества его фигуры в качестве экрана, и была очень благодарна каждому добавочному дюйму спины и плеч, превзошедшему ее ожидания. Артура отличала грузность не только телосложения, но и духа, однако его разговорчивости это не мешало, и, пока остальные четверо беседовали больше друг с другом, он, совершенно очевидно, не считал тяжким наказанием соседство красивой молодой женщины, требующей по законам вежливости некоторого внимания. Как заметил со значительным удовольствием его брат, считавший, что ему необходимо какое-то побуждение для действий, какой-то сильный повод для одушевления.
Таким было воздействие юности и красоты, что он даже начал почти извиняться за огонь в камине.
— Дома мы обошлись бы без него, — сказал он, — но морской воздух ужасно сырой, а я ничего так не боюсь, как сырости.
— Очень удачно, — сказала Шарлотта, — что я никогда не замечаю, сыр ли воздух или сух. В нем всегда есть что-то подкрепляющее меня и ободряющее.
— Воздух я люблю не менее, чем кто-либо еще, — ответил Артур. — Мне очень нравится стоять у открытого окна, когда нет ветра, но, к несчастью, сырой воздух не любит меня. Он вызывает у меня ревматизм. Вы ревматизмом не страдаете, я полагаю?
— Нисколько.
— Великое благо... Но быть может, вы нервозны?
— Нет, насколько я знаю. Понятия не имею, чем я страдаю.
— Я очень нервозен. Сказать правду, нервы — худшая часть моих недугов, по моему мнению. Сестры думают, будто дело в желчи, но я сомневаюсь.
— На мой взгляд, вы правы, сомневаясь, пока возможно.
— Страдай я желчью, — продолжал он, — вино, знаете ли, было бы мне вредно, однако оно всегда мне полезно. Чем больше вина я выпью, умеренно, конечно, тем лучше себя чувствую. Мне всегда лучше всего по вечерам. Если бы вы увидели меня до обеда, то сочли бы весьма жалким существом.
Шарлотта легко ему поверила. Однако ничем этого не выразила и сказала только:
— Насколько я понимаю суть нервных недугов, то лучшее средство от них это свежий воздух и упражнения, ежедневные регулярные упражнения, и я порекомендовала бы вам уделять им больше времени, чем, подозреваю, вы им уделяете сейчас.
— О, упражнения вполне в моем вкусе, — ответил он. — И пока я здесь, предполагаю много гулять, если позволит погода. Буду выходить каждое утро перед завтраком и несколько раз пройдусь по Террасе. И вы будете часто видеть меня в Трафальгар-Хаусе.
— Но дойти до Трафальгар-Хауса? Разве это можно счесть таким уж упражнением?
— В смысле расстояния, конечно, нет, но склон ведь очень крутой! Подниматься пешком на этот холм в разгар дня значит ввергнуть себя в такую испарину! К тому времени, когда я доберусь туда, вам покажется, будто я принял ванну! Я очень легко потею, а это вернейший симптом нервозности.
Они теперь так углубились в недуги и симптомы, что появление слуги с чайным подносом Шарлотта сочла счастливым избавлением. Артур моментально и поразительно изменился. Его внимание было тотчас отвлечено. Он забрал свое какао с подноса, на котором, казалось, стояло столько же чайничков и тому подобного, сколько в комнате находилось людей. Мисс Паркер пила один травяной настой, а мисс Диана другой. Он же, повернувшись к огню, помешивал угли и заставлял пламя плясать по своему вкусу, поджаривая несколько ломтиков хлеба, поданных в вазе. И пока это все не завершилось, Шарлотта не слышала его голоса, если не считать самодовольного бормотания и похвал себе.
Однако, завершив свои труды, он вновь придвинулся к ней, столь же галантно, как и прежде, и доказал, что трудился не только ради себя, настойчиво предлагая ей какао и поджаренный хлебец. Но она уже взяла чашку чая, что его очень удивило — настолько полностью он был поглощен собой.
— Я полагал, что успею, — сказал он, — но варка какао требует времени.
— Я весьма вам благодарна, — ответила Шарлотта, — но я предпочитаю чай.
— Ну, так я налью себе, — сказал он. — Большая чашка некрепкого какао каждый вечер очень меня подкрепляет.
Однако, когда он начал наливать себе это некрепкое какао, Шарлотта заметила, что струя была густой и очень темной. И в ту же секунду обе его сестры вскрикнули:
— Ах, Артур, ты каждый вечер варишь какао все более крепким!
На что Артур ответил чуть виновато:
— Да, сегодня оно, пожалуй, крепче, чем следовало бы.
Этот обмен репликами убедил Шарлотту, что Артур куда менее склонен голодать, чем хотелось бы им, и имеет тут свое мнение. Он, бесспорно, был рад перевести разговор на поджаренный хлеб, не слушая сестер.
— Надеюсь, вы съедите хлебец-другой, — сказал он. — Льщу себя мыслью, что в поджаривании я мастак. Хлебцы у меня никогда не подгорают. Поначалу я не подношу их к огню слишком близко, и все-таки, как видите, все до единого уголки золотятся. Надеюсь, вам нравится поджаренный хлеб?
