Пипкас вынужден был признать, что «ГранПланнерсБанк» с самого начала избрал неверную стратегию. В погоне за «большими продажами» клерки вроде Сикамора стремились удовлетворить любой каприз «великого правителя». В ресторане «ГранПланнерсКлуба» на пятидесятом этаже банка Крокер не ограничивал себя в выборе блюд, а количества съеденного в «Риц Карлтоне», что в Бакхеде, вполне хватило бы на целый год безбедной жизни голодающей Эфиопии. В свою очередь кэп Чарли, соображавший что к чему, тоже не обделял благодетелей вниманием. Настоящий, или «первостатейный», клерк поддерживал с крупным заемщиком личные контакты. Так что когда Крокер звонил Сикамору и говорил, что есть лишнее приглашение на турнир по гольфу в Огасте, Сикамор мчался туда, оставляя умирающей в Пидмонтской клинике матери номер телефона, по которому та могла позвонить, если вдруг почувствует, что вот-вот покинет эту юдоль смертных грехов. В те благословенные дни Крокера встречали в фойе банка и тут же препровождали на сорок девятый этаж, прямиком к президенту, в приемной которого лежал огромный, размером с теннисный корт, ковер ручного плетения за двести семьдесят тысяч. Крокер садился за стол из красного дерева, отделанный ценными породами древесины; вокруг были стены, обитые панелями из орехового дерева, ковры все той же ручной работы, белый потолок со встроенными светильниками, направленными на картины, загадочные изображения на которых свидетельствовали о запредельной стоимости произведений искусства… Крокер лакомился блюдами от шеф-повара банка, смаковал новоорлеанский кофе из тонкостенного фарфора с логотипом «ГранПланнерсБанка» — стилизованным фениксом с распростертыми крыльями — а за стеклянными, во всю стену окнами, всегда искусно задрапированными от слепящего солнца, лежала Атланта, с новыми небоскребами из стекла, похожая на Изумрудный город из детской сказки. Всем своим видом она как бы говорила: «Это все твое, Чарли».
Было в отношениях засранцев с банком и кое-что еще… о чем Пипкас ни с кем из сослуживцев не говорил, хотя не сомневался, что многие и сами об этом догадываются. Среди тех, кто не имел отношения к банковскому делу, бытовало мнение — а Пипкас прекрасно знал это, знал еще со времен учебы в Гарвардском бизнес-колледже, — что в американском бизнесе заняты мужчины двух типов. Настоящие мужчины, мужчины-самцы, занимаются банковскими инвестициями, хеджевыми фондами, скупкой и продажей ценных бумаг, сделками с недвижимостью и другими видами деятельности, которыми пристало заниматься элитной верхушке банковского бизнеса. Они игроки, дельцы, трейдеры, рисковые парни — словом, они — чарли крокеры мира сего. Однако есть и пассивные особи, занятые в коммерческих банках, где только и забот, что ссужать клиентов деньгами, а потом сидеть и пожинать проценты. В Гарварде наименее популярной после банка была только работа в какой-нибудь скучной, надежной, консервативной и непотопляемой компании вроде «Отис Элевейтер», где требовался лишь управляющий. Чарли крокеры не сомневались — если их и припрут к стенке, они всегда смогут надавить на слабаков вроде Рэймонда Пипкаса. Пользуясь своей сокрушительной способностью подавлять, умением обвести вокруг пальца и повышенным уровнем тестостерона, они всегда смогут развернуть тех в нужном направлении — реструктуризации ли, рефинансирования или же просто долгого ящика.
Но чу! Где-то на мелководье гормонного бассейна «ГранПланнерсБанка» нашлись такие, как Хэрри Зейл, спец по проработке и личный инструктор банка по подготовке морских пехотинцев. Хэрри нужен был для того, чтобы заставить засранцев попрыгать, стрясти с них жирок, поумерить их «я», очистить душу от шелухи самомнения и сделать из них людей новой формации — засранцев, которые на деле начинают возвращать долги.
Хэрри все еще стоял; сделав глубокий вдох, он расправил грудь, и устрашающие черепа с костями стали еще заметнее. Затем Хэрри сел, выставив вперед большой подбородок, и, продолжая глядеть на Чарли Крокера поверх носа, сказал:
— Ну, так что, мистер Крокер, мы ждем. Ждем ваших конкретных предложений. Как я уже говорил, нам нравятся простые схемы — чтобы в собранном виде и с батарейками.
Возможно, все дело было в излишней привязанности Спеца к этой своей незатейливой метафоре — «в собранном виде и с батарейками». С Крокера было довольно уже: он насмотрелся на сохнущую драцену, пережаренный кофе, наслушался лекций и шуточек. Крокер подался вперед, опираясь о стол огромными ручищами; потоки тестостерона так и бурлили в нем. Он выпятил квадратный подбородок и словно бы раздался в плечах; юристы и бухгалтеры, не исключая и Анжелику, подались вперед вместе с боссом.
Крокер зловеще усмехнулся и заговорил низким голосом, сдерживая готовое вырваться наружу негодование:
— А я вот, друг мой, — вышло: «дру-у-уг» — хочу спросить вас кой о чем. Вам хоть раз в жизни доводилось бывать на охоте?
Хэрри молчал. Лицо его расплылось в такой же усмешке, что и у Крокера.
— Хоть раз доводилось встать ни свет ни заря, потрястись в пикапе, слушая, как парни рядом похваляются, будто уложат одних петушков? Трепачи, как же… мастера языками молоть… пока едут в поле, так и чешут… Да только пикап в конце концов останавливается, и тогда пора брать ружье в руки и что-то с ним делать… У нас в округе Бейкер, откуда я родом, так говорят: «Как борт фургона опускается, так трескотня кончается».
Сказав так, Крокер еще пристальней уставился на Хэрри. Хэрри выдержал его взгляд, не сморгнув, все так же усмехаясь.
— А трескотни здесь сегодня хватало, — продолжал Крокер, — уж простите за такую прямоту. Итак, «борт опустился». Мы пришли с реальным бизнес-планом, конкретными предложениями по реструктуризации кредитов и выправлению ситуации. И не намерены выслушивать лекцию об обязательствах по займу… Понимаете? Сдается мне, вы не больно-то представляете, с кем говорите, но…
— Я прекрасно представляю…
— …Вам следует зарубить себе на носу…
— Я прекрасно представляю…
— …Кой-чего, мой…
— Я прекрасно представляю…
— Друг — вышло: «дру-у-уг», — потому как…
— Я прекрасно представляю, мистер Крокер, с кем говорю. — Высокий, скрежещущий голос Хэрри перебивал низкий, внушительный тон Крокера. — Я говорю с человеком, который задолжал нашему банку полмиллиарда долларов. И еще двести восемьдесят шесть миллионов — шести другим банкам и двум страховым компаниям. Вот с кем я говорю. Вы наверняка слышали у нас здесь, в Атланте, поговорку: «Деньги решают, треп отдыхает». Настало время поговорить о деньгах, мистер Крокер. То, что я вам говорю, очевидно. Это «горькая правда», и она не выйдет за пределы зала для переговоров. Хотите сделать ее достоянием всех и каждого? Хотите настоящую проработку? Мы это запросто устроим, нам не впервой! Соберемся в конференц-зале. Девять кредиторов? Значит, человек сто, а то и больше, с наушниками, микрофонами. И каждый сочтет своим долгом высказать вам во всеуслышание, через усилители то, что я скажу сейчас, пока скажу очень тихо, от имени только «ГранПланнерсБанка»… И знаете, что это будет, мистер Крокер?..
Видя, что такая агрессивная тактика произвела на клиента должное впечатление, Спец взял паузу, добиваясь максимального эффекта. А затем тихо, но с угрожающей интонацией произнес:
— Ваш случай — один из самых ярких примеров из рук вон плохого управления корпорацией… одно из самых грубых нарушений фидуциарных обязательств… А я, по роду своей деятельности, каждый день копаюсь в этой сточной канаве. Вы, мистер Крокер, и ваша корпорация заняли у банка пятьсот миллионов долларов и вволю повеселились, что называется, устроили собственный Фрикник. Как будто можно занять пятьсот миллионов и делать с ними все, что хочешь… беситься… отрываться… потому что никто вам не указ… потому что это вечеринка для «Крокер Глобал»… потому что весь город — ваш… Ну так вот, мистер Крокер, у меня для вас новость… Вечеринка закончилась, приятель. Хорош покуролесили. Сечете, что к чему?
У Пипкаса гулко стучало сердце. Он уже не мог определить, подражает ли Хэрри провинциальному говору Крокера, или негритянскому выговору, или и тому, и другому сразу.
— Вечеринке того… конец, браток… наступило утро. И у «Крокер Глобал» самое нешуточное похмелье. За всю историю кредитных растрат на юго-востоке СэШэА.
Теперь Пипкас не отрывал от Крокера глаз. Казалось, тот получил под дых. Он больше не сдерживал бешенство. У него уже не валил пар из ушей. Он все еще глядел в упор на Хэрри, но взгляд его как будто остекленел, стал непроницаемым.
Ай да Спец! Настоящий мастер своего дела!
Дело было не в том, что Спец оказался круче «великого правителя», сильнее в этом поединке самцов и выиграл в честном бою. Нет, все дело было в том тоне, в той манере, какую Спец не побоялся взять, в той маске дерзости, которую он так смело выдал за свое истинное лицо, в огромном подбородке, выставленном вперед, во взгляде поверх носа, в металлическом скрежете голоса; всем своим видом он как бы говорил: «Глядите! Это же очередной засранец и только!» Всего парой кивков Спец сбил с магната спесь, содрал с него защитный панцирь и царственные манеры, и тот остался в чем мать родила, белый и мягкий, грешник, должник, неплательщик, лишенный высокого сана, голый перед беспощадным кредитором.
