Когда сестры ушли и вернулся муж, Психея рассказала ему все, что у нее было с сестрами, и осыпала его ласками, естественными у молодоженов после разлуки; ввиду этого «чудовище» подумало, что раз любовь его жены к нему не ослабела, а любопытство ее не возросло, он, пожалуй, напрасно так опасался посещения сестер. Словом, он дал согласие на все, чего хотела жена.
Сестры не сочли нужным рассказывать о виденных ими во дворце диковинах: ведь это значило бы умножать славу их меньшей сестры. Они заявили только, что путешествие было не бесполезно, что Психеи, правда, они не видели, но рассчитывают ее увидеть в другой раз при помощи молодого человека по имени Зефир, который вертится все время около скалы, и что они непременно добьются своего, если только постараются.
Однако, оставаясь одни, когда их никто не слышал, они без устали жаловались друг другу на блаженную жизнь своей сестры.
— Если ее муж, — говорила одна, — так же хорош собой, как богат, наша меньшая может похвалиться, что она счастливее даже супруги Юпитера. Зачем судьба дала ей такие преимущества перед нами? Неужели мы заслуживаем меньшего, чем эта взбалмошная девчонка? Разве мы не красивей и умней ее?
— Тебе следует знать, — подхватывала вторая, — за какого человека я вышла замуж. Ты всегда найдешь около него десяток врачей. Удивляюсь, как это он еще не укладывает их спать в свою постель; мне-то он не часто оказывает такую честь и лишь по соображениям государственной пользы; да и то каждый раз нужно, чтобы это разрешил ему эскулап.
— А мое положение еще хуже, ибо муж не только лишает меня нежностей, положенных мне по закону, но и расточает их другим особам. Если около твоего мужа всегда найдешь десяток врачей, то подле моего вертится два десятка любовниц, из которых каждая, по милости Люцины[32], отличается плодовитостью. Царская семья стала у нас так обширна, что могла бы населить крупную колонию.
Вот так наши завистницы изливали друг другу свои скрытые обиды и помыслы.
Не прошло и месяца, как они предприняли второе путешествие. Родители весьма его одобрили, а мужья не выразили неудовольствия: это сулило им свободу от жен еще на несколько дней. Итак, жены трогаются в путь, оставляют свою свиту у входа в лес и добираются до подножия; скалы без всяких препятствий и без драконов. Зефир не предстает их глазам, но тем не менее незамедлительно берет их на свои крылья, хотя они
Бесовку-зависть привели с собой.
У них недаром дружба с этой злыдней:
Чем больше кто-то награжден судьбой,
Тем зависти и горше и обидней.
От этого они стали не тяжелее, а, напротив, легче: худоба неразлучна с завистью, и через несколько часов они оказались во дворце своей сестры, где были приняты так хорошо, что их раздражение возросло вдвое.
Психея, разговаривая с ними, забыла, в каких красках изобразила она прошлый раз своего мужа, — такая слабость памяти нередка у людей, говорящих неправду, — и обрисовала его вдвое более молодым, чем он был на самом деле, наделенным нежной красотой и до такой степени похожим не на Марса, а на Адониса[33], словно он сошел с картинки.
Удивленные такими противоречиями, сестры не знали сначала, что и подумать. То им казалось, что сестра смеется над-ними, то они подозревали, что она старается скрыть от них недостатки мужа. Они до того приставали к ней, что бедняжка, наконец, сказала всю правду. Железы с ядом у обеих сестер тотчас же пришли в действие, но завистницы постарались, чтобы Психея не сразу это заметила.
— Всякая порядочная женщина, — заявили они ей, — должна довольствоваться мужем, которого боги ей дали, каким бы он ни оказался, и не должна стараться узнать о нем больше, чем ему угодно. Если бы, однако, твоим мужем оказалось чудовище, мы бы тебя пожалели, особенно потому, что ты можешь от него забеременеть, а рожать на свет детей, на которых все взирают с ужасом и которые заставляют мать и самое природу краснеть за них, есть величайшее несчастье!
— Увы! — воскликнула красавица с глубоким вздохом. Об этом я и не подумала.
Сестры, горько упрекнув ее за такую беззаботность, оставили ее наедине со своими мыслями, чтобы яд подействовал сильнее.
Едва Психея осталась одна, как ожили все ее страхи и сомнения. «Ах, сестры! — воскликнула она. — В какое замешательство вы меня привели! Богачи молят богов послать им детей, я же, купаясь в драгоценных камнях, жажду оставаться бездетной. Как несчастна должна быть женщина, обладающая такими богатствами и вынужденная трепетать материнства!» Она помолчала, поглощенная этой мыслью, затем продолжала с еще большей страстностью. «Как! Психея, которой столько раз говорили, что она населит вселенную Амурами и Грациями, наводнит мир чудовищами! Нет, нет, я лучше умру, чем соглашусь подвергнуть себя такой опасности! Будь что будет, но я должна все выяснить. И если мне покажется, что мой муж таков, как я опасаюсь, — пусть ищет жену, где угодно: я не хочу ни минуты оставаться женою самого богатого чудовища на свете!»
Наши две фурии, которые удалились лишь на такое расстояние, которое позволяло наблюдать за действием яда и расслышать по меньшей мере половину этих слов, подошли поближе, и наивная Психея открыла им принятое ею решение. Чтобы укрепить ее в нем, сестры стали возражать. Не довольствуясь этим, они пустили в ход множество средств, способных разжечь любопытство и душевную тревогу: они о чем-то перешептывались, пожимали плечами и поглядывали на Психею с состраданием.
Бедняжка не в силах была выдержать все это. Она принялась так настойчиво их расспрашивать, что после долгих отнекиваний и отговорок они тихо сказали ей:
— Мы должны уведомить тебя, что сегодня на рассвете мы видели дракона, летевшего по воздуху. Он летел с большим усилием, опираясь на Зефира, который несся с ним рядом. Зефир поддерживал его до входа в какую-то ужасную пещеру, где дракон отпустил его, а сам растянулся на песке. Находясь поблизости, мы видели, как он насыщался всевозможными насекомыми: как ты знаешь, аллеи этого дворца кишат ими. После этого завтрака он со свистом уполз на брюхе в пещеру. Крайне удивленные и напуганные всем виденным, мы удалились, стараясь делать как можно меньше шума, и обогнули скалу из страха, как бы дракон не услышал, когда мы станем тебя звать. По этой же причине мы и звали тебя менее громко, чем прошлый раз. При первых звуках наших голосов нас подхватило нежное дуновение, хотя сам Зефир и не появился.
Все это была ложь, однако Психея ей поверила: страдая, люди легко верят тому, что их страшит. Начиная с этой минуты, блаженство нашей героини было омрачено, и ее воображением целиком завладел мнимый дракон, мысль о котором больше не покидала ее. Это, очевидно, и был тот достойный супруг, которого ей предназначили боги и с которым ей суждено вести столь волнующие беседы, проводить столь отрадные часы, вкушать столь нежные наслаждения. Она более уже не находила странной его боязнь быть ею увиденным; что ж, это было с его стороны только разумно.
Были, однако, минуты, когда наша героиня начинала сомневаться. Ей казалось, что выражения оракула совершенно не вяжутся с образом этого дракона, но она пыталась примирить противоположности следующим образом: «Мой муж — это демон или волшебник, который принимает вид то дракона, то волка, то отравителя, то поджигателя, но в любом случае чудовища. Он чарует мои взоры, внушая мне, что я нахожусь в его дворце, где мне прислуживают нимфы, где меня окружает великолепие, где играет музыка и показывают комедии; но это лишь призраки, а наяву бесспорно только то, что я провожу ночи с чудовищем или с волшебником; но, право же, одно стоит другого».
Отчаяние Психеи дошло до того, что у ее сестер были все основания чувствовать себя довольными, но такие негодяйки, как они, остерегаются это показывать. Напротив, они сделали вид, что глубоко опечалены и стараются утешить младшую сестру, показывая ей этим, что она действительно несчастна, раз нуждается в утешении.
Наша героиня, мастерица придумывать мучения для себя, сделала все возможное, чтобы удовлетворить сестер. Ей на ум приходили тысячи мыслей, а вместе с ними и всяких решений, из которых наименее гибельным было влачить свои дни, не пытаясь увидеть мужа. «Я уйду, — говорила она себе, — в царство мертвых, удовлетворенная сознанием, что отреклась от своей воли, лишь бы угодить супругу». Любопытство, однако, оказалось сильнее, тем более что оно подкреплялось нежеланием служить чудовищу орудием наслаждений. Как может она показаться людям? Нет, нет, надо уйти из жизни, но уйти достойным путем: сперва убить того, кто воспользовался ее красотой, потом себя.
На этом решении Психея и остановилась, не найдя ничего более подходящего и разумного. Оставалось только придумать способ, как осуществить это решение. Но тут-то и начинались трудности. Прежде всего, как увидеть мужа? Едва она ложилась в постель, слуги уносили факелы. Убить его было еще труднее: в этой блаженной обители не было ни яда, ни кинжала, ни какого-либо другого орудия отчаянья и мести. Наши завистницы и здесь пришли на помощь несчастной супруге, обещав как можно скорее раздобыть ей светильник и кинжал. Пусть она хранит то и другое в надежном месте, до часа, когда сон охватит дворец, усыпив чудовище и нимф: крепкий сон был одним из лучших украшений этого прекрасного обиталища. С этим обе сестры удалились.
