— Подожди, Дженни, пожалуйста, — взмолился он.
Она посмотрела на него и положила ампулу обратно на столик.
— Хорошо, скажешь когда.
Он откинулся на подушку, и Дженни снова вытерла ему лицо. Чарли закрыл глаза и молча лежал так некоторое время. Потом он открыл их, и Дженни увидела в них ужас, которого никогда не видела раньше.
— Мне кажется, что я задыхаюсь, — сказал он, прижимая руку ко рту.
Не оборачиваясь, она быстро взяла со столика плевательницу. Он тяжело закашлялся, сплевывая отвратительную черную мокроту. Дженни убрала плевательницу, вытерла Стандхерсту рот и грудь, и снова уложила его на подушку.
Он посмотрел на нее глазами полными слез и попытался улыбнуться.
— Боже, — хрипло прошептал он, — это же вкус моей собственной мочи.
Дженни промолчала, и Чарли медленно закрыл глаза. Она видела, как его трясет от боли. Через несколько минут он заговорил, не открывая глаз.
— Ты знаешь, Дженни, я думаю, что наступает та самая сладкая агония, которой я еще не испытывал.
Он открыл глаза и посмотрел на нее. Страх исчез из его глаз, уступив место глубокому мудрому спокойствию. Он слабо улыбнулся.
— Все хорошо, Дженни, — прошептал он, глядя ей прямо в глаза. — Пора.
Не отрывая глаз от его лица, Дженни взяла со столика ампулу. Автоматически нащупала вену и сделала укол. Чарли снова улыбнулся, когда увидел в ее руке следующую ампулу.
— Спасибо, Дженни, — прошептал он.
Дженни нагнулась и поцеловала его бледный, влажный лоб.
— До свидания, Чарли.
Он откинулся на подушку и закрыл глаза, Дженни ввела ему вторую ампулу. Вскоре на покрывале лежало уже шесть пустых ампул. Она сидела на краю кровати и щупала пульс, который становился все слабее и слабее. Наконец он исчез. Дженни некоторое время смотрела на Стандхерста, потом закрыла ему веки и натянула на лицо простыню.
Она поднялась, спрятала в карман халата пустые ампулы и медленно подошла к телефону.
Когда она шла в свою комнату, в вестибюле ее остановил дворецкий, в руке он держал конверт.
— Мистер Стандхерст просил передать вам это, мисс Дентон. Он вручил мне его перед вашим дежурством сегодня утром.
— Спасибо, Джадсон.
Войдя в свою комнату, она закрыла дверь и распечатала конверт. В нем лежали пять бумажек по тысяче долларов и небольшая записка от руки.
"Дорогая Дженни.
Теперь тебе ясно, почему я хотел, чтобы ты была со мной. Я никогда не понимал ложного милосердия, заключающегося в продлении агонии умирающего.
В конверте ты найдешь свое выходное пособие. Ты можешь распорядиться им, как тебе заблагорассудится: оставить на черный день, если будешь продолжать растрачивать свою жизнь на такое неприбыльное занятие, как уход за больными; или, если у тебя есть ум, во что я верю, и ты чувствуешь себя женщиной, то ты используешь эти деньги как плату за обучение в школе Аиды, которую я ради благозвучия назову «колледж Стандхерста», из которого ты выйдешь в роскошную жизнь.
С благодарностью и любовью остаюсь всегда твой
Н.И. Стандхерст".
Держа в руках записку, Дженни подошла к шкафу и достала свой чемодан. Положив его на кровать, начала медленно собирать вещи. Спустя час она поднималась по ступенькам церкви, поправляя на ходу шарф, закутывавший голову и горло. Войдя в церковь, она преклонила колени, потом пошла по проходу, ведущему к алтарю, и свернула налево к статуе Богоматери.
Дженни опустилась на колени, сложила руки и склонила голову. Потом, поднявшись, взяла с подноса свечку, зажгла ее и поставила вместе с другими свечками перед статуей. Вновь склонив голову, она постояла так некоторое время, потом повернулась и быстро направилась к выходу. Возле дверей она опустила пальцы в чашу со святой водой и перекрестилась, затем достала кошелек и сунула банкноту в щель ящика для пожертвований.
В этот вечер приходский священник был приятно удивлен. В ящике для пожертвований среди серебряных и медных монет лежала банкнота в тысячу долларов.
* * *
Когда такси остановилось возле старого особняка на Дейлхерст авеню в Вествуде, Дженни заметила припаркованный возле дома серый «роллс-ройс». Расплатившись с шофером, она подошла к двери, поставила чемодан и нажала на кнопку звонка.
Через несколько секунд дверь отворилась, и служанка сказала ей:
— Сюда, пожалуйста, мисс.
Аида сидела на диване, на столике перед ней стоял поднос с чаем и пирожными.
— Поставь чемодан вместе с другими, Мэри.
— Да, мадам, — ответила служанка.
Дженни обернулась и увидела, что служанка поставила ее чемодан к двери, где находилось еще несколько чемоданов. На диване рядом с Аидой лежала раскрытая газета. В глаза бросился крупный черный заголовок: СМЕРТЬ СТАНДХЕРСТА.
Аида встала, взяла Дженни за руку и усадила на диван.
— Садись, дорогая, — мягко сказала она. — Я ждала тебя. У нас есть еще время до поезда, чтобы выпить по чашечке чая.
— До поезда?
— Конечно, дорогая. Мы едем в Чикаго. Это единственное место в Америке, где девушка должна начинать свою карьеру.
Большая журнальная иллюстрация была прикреплена на самодельной сцене армейского лагеря. Это была увеличенная известная цветная фотография с обложки «Лайфа». Гладя на нее, Дженни вспомнила, как фотограф взобрался на стремянку под самый потолок, чтобы оттуда делать снимки.
С этой точки ее длинные ноги не влезали в кадр, поэтому фотограф велел ей лечь в другую сторону и положить ноги на изголовье кровати, обтянутое белым сатином. Затем засверкала вспышка, которая всегда ослепляла ее, и дело было сделано. На ней был строгий облегающий халат с черными кружевами, закрывавший тело от горла до щиколоток. Черные кружева подчеркивали белизну кожи. Сквозь халат угадывались соски, вздымавшие материю над выпуклыми грудями, и выступающий лобок, подчеркивавшийся положением ног. Длинные белокурые волосы спадали на край кровати, она улыбалась невидимому наблюдателю, и отблески фотовспышки в ее глазах манили.
«Лайф» опубликовал эту фотографию, сопроводив ее одним единственным словом, написанным внизу, — ДЕНТОН.
Это было почти год назад, в октябре сорок первого, как раз в то время, когда в Нью-Йорке шла премьера «Грешницы». Она вспомнила, какое испытала удивление, проходя рядом с Джонасом через вестибюль отеля «Уолдорф» сквозь толпу репортеров и фотографов и разглядывая собственное изображение на обложке журнала, висевшего на стенде.
— Смотри, — сказала она, останавливаясь. Джонас улыбнулся. Она уже знала, что такая улыбка означает, что он особенно чем-то доволен. Он подошел к стенду и, положив монету, взял журнал. Когда они вошли в лифт, он протянул ей журнал. Она раскрыла его. Заголовок «Духовное начало в сексе» предварял текст статьи:
"Джонас Корд, преуспевающий молодой человек, который делает самолеты, взрывчатые вещества, пластмассы и деньги (см. журнал «Лайф», октябрь 1939), а иногда, когда его посещает вдохновение, и художественные фильмы («Предатель», 1930, «Дьяволы в небе», 1932), предложил глубоко самобытный, в духе Де Милля, вариант истории Марии Магдалины, назвав его со своей обычной откровенностью «Грешница».
Безусловно, главным фактором, обуславливающим влияние картины на зрителя, является выразительная игра молодой леди по имени Дженни Дентон, которую мистер Корд выбрал для исполнения главной роли.
Не имея опыта работы в кино или в театре, мисс Дентон сумела завоевать самые глубокие симпатии зрителей. При всей бросающейся в глаза сексуальной привлекательности ее тела (37-21-36), зритель одновременно ощущает громадное духовное тепло, исходящее от нее. Возможно, из-за ее глубоких серых глаз, которые полны не свойственных ее возрасту мудрости и понимания боли, любви и смерти. В исключительно индивидуальной манере она отражает парадоксальные контрасты нашего времени — эгоистичное стремление человека к удовлетворению физических потребностей и одновременно стремление к духовным ценностям".
Дверь лифта открылась. Джонас взял Дженни за руку. Она закрыла журнал, и они вышли из лифта.
— Боже мой, неужели они действительно верят в это?
Он улыбнулся.
— Думаю, что да. Это единственный журнал, в котором нельзя за деньги поместить рекламу. Я же говорил тебе, что ты будешь звездой, — сказал Джонас, когда они входили в номер.
Сразу после премьеры ей предстояло лететь в Калифорнию сниматься в новом фильме. Она бросила взгляд на сценарий, лежавший на столике перед диваном. Джонас подошел к столику, взял сценарий и полистал.
— Мне он не нравится.
— Мне тоже, но Морис сказал, что фильм принесет кучу денег.
— Меня это не волнует, — сказал Джонас. — Я не хочу, чтобы ты снималась в нем. — Он подошел к телефону. — Соедините меня с мистером Боннером в Шерри-Незерлэнд. Морис, это Джонас, — отрывисто произнес он через некоторое время, — отмени съемку «Звездных глаз», я не хочу, чтобы Дентон снималась в этой картине.
