— А что он мне сделал плохого? У нас были только деловые отношения.
Моника внимательно посмотрела на меня.
— Ты еще не понял?
— Нет.
— Тогда, наверное, никогда и не поймешь, — сказала она и вышла на крыльцо.
Мы услышали звонкий смех Джо-Энн, сидящей на большой гнедой лошади. Для новичка у нее получалось неплохо. Я посмотрел на Монику.
— Она управляется так, будто родилась в седле.
— А почему бы и нет? Говорят, это передается по наследству.
— Не знал, что ты занималась верховой ездой.
Моника посмотрела на меня, в глазах ее были боль и гнев.
— Я не единственный ее родитель, — холодно сказала она.
Я уставился на нее. Это был первый раз, когда она при мне упомянула отца Джо-Энн. Но теперь мне уже было поздно злиться.
Послышалось пыхтение старого автомобиля доктора Ханли, подъезжавшего к дому. Он остановился рядом с загоном, вылез из машины и перелез через загородку, потому что не мог проехать спокойно мимо лошади.
— Это доктор Ханли, он приехал осмотреть меня, — сказал я.
— Тогда не буду тебя задерживать, — холодно ответила Моника. — Попрощаемся здесь.
Она спустилась по ступенькам и направилась к загону. Я озадаченно смотрел ей вслед. Никогда бы не подумал, что она может прийти в такую ярость.
— Я скажу Роберу, чтобы он отвез вас на станцию, — крикнул я.
— Спасибо, — бросила Моника через плечо, не оборачиваясь. Я посмотрел, как она остановилась и заговорила с доктором, потом вернулся в дом. Войдя в комнату, которую отец использовал в качестве кабинета, я сел на диван. У Моники, конечно, вспыльчивый характер, но пора было уже и обуздать его. Я улыбнулся, думая о том, как горделиво она выпрямилась и ушла от меня, высоко подняв голову. Для своего возраста она выглядела очень хорошо. Мне исполнился сорок один, значит ей минуло тридцать четыре.
* * *
Главным недостатком доктора Ханли являлась его болтливость. Он мог заговорить до глухоты, немоты и слепоты, но выбора не было, потому что с началом войны все молодые врачи ушли на военную службу.
Доктор закончил осматривать меня в половине седьмого и принялся убирать инструменты в саквояж.
— У тебя все в порядке, — сказал он, — но я не согласен с этими новыми порядками выписывать пациента из больницы сразу, как он только начинает двигаться. Моя бы воля, я продержал бы тебя в больнице еще месяц.
Прислонившись к стене кабинета, Невада с улыбкой наблюдал, как я натягиваю штаны. Я посмотрел на него, пожал плечами и спросил у доктора:
— Когда мне можно будет гулять по-настоящему?
Доктор взглянул на меня поверх очков.
— Начинай хоть прямо сейчас.
— Но мне показалось, что вы не согласны с городскими медиками, — сказал я. — Подумал, что велите отдыхать.
— Да, я не согласен с ними, — ответил доктор. — Но уж раз ты выходишь и с этим ничего не поделаешь, то давай гуляй. В лежании нет никакого смысла.
Он захлопнул саквояж, выпрямился и пошел к двери. Потом повернулся и посмотрел на меня.
— Какая чудесная девочка твоя дочь.
— Моя дочь? — я удивленно посмотрел на него.
— Да, когда я увидел ее с этой прической, то подумал, что не видел прежде, чтобы девочка была так похожа на отца. Вылитый ты в детстве.
Я смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова от удивления. Старый идиот, наверное, рехнулся. Все знали, что Джо-Энн не моя дочь.
Доктор внезапно рассмеялся и хлопнул себя рукой по бедру.
— Никогда не забуду, как ее мать пришла ко мне. Тогда она, конечно, еще была твоей женой. В жизни не приходилось мне видеть такой большой живот. Я подумал, что именно в этом и кроется причина твоей поспешной женитьбы, что она уже давно беременна. — Доктор посмотрел на меня и улыбнулся. — Но я думал так, пока не осмотрел ее. Каково было мое удивление, когда я обнаружил, что у нее всего шесть недель. Так уж протекала беременность. Но ее это очень огорчало, она нервничала, что ее разнесло, как воздушный шар. Я даже на всякий случай проверил по газетам дату вашей свадьбы. И даю голову на отсечение, что вы зачали дитя через две недели после свадьбы. И тут я должен сказать тебе, сынок, что если ты трахаешь, то попадаешь в точку. — Продолжая смеяться, доктор вышел.
Я почувствовал в горле твердый комок и опустился на диван. Все это время, все эти годы я был неправ. Внезапно я понял, о чем хотел поговорить со мной Эймос перед полетом. Он видел, как я был взбешен в тот вечер и обернул мою собственную ненависть против меня. И Моника ничего не смогла поделать.
Какое сочетание — Эймос и я. Но для него, по крайней мере, история не была загадочной. И он, хотя никто его не упрекал, все-таки хотел предпринять попытку все уладить. А я, я даже не дал себе труда повернуть голову, чтобы рассмотреть правду. Мне доставляло удовольствие быть одному, обвиняя весь мир в собственной глупости. Я не ладил с отцом, потому что думал, что он не любит меня. Какая страшная ирония!
Теперь я мог понять правду. Это не в его любви я всегда сомневался, а в своей. В глубине души я всегда понимал, что никогда не смогу любить его так же, как он меня. Я посмотрел на Неваду, который по-прежнему стоял, прислонившись к стене, но уже не улыбался.
— Ты тоже знал?
— Конечно, — кивнул он. — Все знали, кроме тебя.
Я закрыл глаза. Теперь все встало на свои места. Тогда, в больнице, посмотрев на себя в зеркало, я увидел лицо отца. Это же сходство я увидел в Джо-Энн, когда мне почудилось в ней что-то знакомое. Лицо ее отца. Мое собственное лицо.
— Что мне делать, Невада? — застонал я.
— А что, собственно, тебя беспокоит, сынок?
— Я хочу, чтобы они вернулись.
— Ты действительно этого хочешь?
Я кивнул.
— Тогда верни их, — сказал он и посмотрел на часы. — До отхода поезда еще пятнадцать минут.
— Но как? Мы ведь не успеем.
— Вот телефон, — Невада кивнул на стол.
Я схватил телефонную трубку, позвонил в кабинет начальника станции в Рино и попросил пригласить к телефону Монику. В ожидании, пока ее позовут, я смотрел на Неваду. Я вдруг испугался. А когда в детстве я пугался, то всегда искал защиты у Невады.
— А что, если она не захочет вернуться?
— Она вернется, — уверенно произнес он и улыбнулся. — Она все еще любит тебя. Об этом тоже знают все, кроме тебя.
Когда Моника взяла трубку, я услышал в ее голосе тревогу:
— Джонас, что случилось? У тебя все в порядке?
Некоторое время я не мог говорить, потом наконец произнес:
— Моника, не уезжай.
— Но я должна ехать, Джонас. В конце недели меня ждут на работе.
— Брось все, ты нужна мне. — В трубке повисла тишина, и я уже подумал, что Моника положила трубку. — Ты слышишь?! — переспросил я.
В трубке послышалось ее дыхание.
— Слышу, Джонас.
— Я был неправ все эти годы, я не знал о Джо-Энн, поверь мне. — Снова молчание. — Прошу тебя, Моника!
Она заплакала, а потом я услышал ее шепот:
— О, Джонас, я никогда не переставала любить тебя...
Я бросил взгляд на Неваду, он улыбнулся и вышел, закрыв за собой дверь.
И вдруг голос Моники наполнился теплом и нежностью!
— Когда Джо-Энн была ребенком, ей так хотелось младшего братика...
— Тогда давай быстрей домой, я постараюсь! — крикнул я.
Моника рассмеялась, и в трубке раздался щелчок. Я продолжал стоять и держать в руках смолкшую трубку, ощущая близость Моники. Подняв голову, я посмотрел на фотографию отца на столе.
— Ну что, старик, — сказал я, впервые в жизни спрашивая его одобрения, — теперь я все правильно сделал?
«Саквояжник» (ист.) — северянин, добившийся влияния и богатства на Юге после войны 1861-65 гг. — здесь и далее прим. перев.
Взрывчатые вещества компании «Корд».
Марди гра — последний день (вторник) перед сорокадневным предпасхальным постом. В этот день в Новом Орлеане, Париже и др. городах устраивается карнавал.
Мексиканская водка.
«Помогите» — международный сигнал бедствия.
