В букмекерских кругах вызвала ажиотаж гонка до Лондона. Каждое утро в газетах отмечали позиции всех армий в колонке, посвященной тотализатору; на германцев предлагали ставки фаворитов — шесть к четырем, но мало кто ставил против них.
Всем было любопытно, как встретятся девять армий. Вот к какому нежданному результату привел новейший обычай: сперва нанести удар, и только потом объявлять войну. Пока враги не стали у ворот, Англия считала, будто она в самых дружеских отношениях с соседями. Противник воспользовался этим, а также и тем, что по недосмотру правительства все английские корабли, которые еще оставались на плаву, окончательно устарели. Раздавая интервью представителям ежедневных газет, правительство честно признавало: да, в некотором отношении дали промашку, но за всем не уследишь. Кроме того, они вот-вот заложат дредноут,[93] не пройдет и нескольких лет, как он будет готов. Тем временем самое разумное — спать спокойно в своих кроватях. Так сказал сам адмирал Фишер,[94] явно не дурак.
Тем временем марафон завоевателей продолжался.
Кто первым ворвется в Лондон?
Глава 5 ГЕРМАНЦЫ ПОД ЛОНДОНОМ
Германцы хорошо стартовали и не подвели тех, кто на них поставил. Опытный стратег принц Отто Саксен-Пфеннигский понимал: желая добраться как можно скорее, лучше не ехать поездом. Он принял решение следовать пешим порядком. Колоннам на марше то и дело преграждали путь толпы глазеющих селян, но продвижение шло успешно. Германские войска получили строгий приказ не отвечать ни на какие вопросы, и время не тратилось на пустую болтовню. Через день-другой стало ясно, что если ничего непредвиденного не случится, армия фатерлянда может всех опередить, даже с запасом.
Другие войска двигались медленнее. Китайцам пришлось труднее всех, поскольку они сбились с дороги возле деревушки Лланфайрпулгунгогогох, и совершенно не понимали подробные указания встречных пастухов. Только через неделю им удалось добраться до Честера, где они поймали попутный экскурсионный автобус и оказались в столице, измученные и голодные, через четыре дня после того, как позиции были заняты соперниками.
Германцы наступали до лесистых высот Тоттнема.[95] Здесь они стали лагерем и окопались.
Марш показал, как жестока оккупация по своей сути. Сами того не желая, армады принца Отто сеяли разрушение. Крикетные площадки были затоптаны, даже поля для гольфа частенько несли отпечаток железной пяты завоевателя, который редко выполнял правило класть вырванный дерн на место — даже никогда не выполнял. Опустошение и разорение тянулись за ними следом.
Та же история повторялась и с прочими войсками. Они печатали шаг по охотничьим угодьям, распугивая дичь и доводя егерей до истерики. Стоило им форсировать реку, как всякая рыбалка сходила на нет. Крокет так и забросили от отчаяния.
Под Эппингом русские не постыдились застрелить лису…
* * *
Перед принцем Отто встал деликатный вопрос. С младых ногтей он был воспитан в убеждении: если германцы и вторгнутся в Англию, то одни, или хотя бы при благожелательной поддержке союзников. Ему и не снилась дилемма: что делать, если на поле сошлись соперники. Конкуренция полезна, но всему есть мера. Не мог же он попросить все прочие нации отвести войска. Сам отходить он также не собирался.
— И все из-за такого-сякого «броска стервятника»,[96] — ворчал он, расхаживая перед штабной палаткой и время от времени обозревая в бинокль лежащий у его ног город. — Попадись мне только тот малый, чья идея! По его милости я выгляжу полным идиотом! Правда, другие не лучше, и то слава богу! Да, Поппенгейм?
Капитан фон Поппенгейм приблизился и отдал честь.
— Осмелюсь доложить, артиллеристы спрашивают, можно им пострелять по Лондону?
— Обстрелять Лондон!
— Да, ваше высочество; так уж всегда делается. Принц Отто задумчиво подергал усы.
— Бомбардировать Лондон! Кажется… И тем не менее… Ну да ладно, у них так мало радостей в жизни.
Он стал в задумчивости. То же сделал капитан фон Поппенгейм. Он пнул камешек. То же сделал капитан фон Поппенгейм — но камешек поменьше. В германской армии очень строгая дисциплина.
— Поппенгейм.
— Здесь!
— Явились уже наши… конкуренты?
— Так точно; русские на подходе с левого фланга, прибудут через несколько часов. Райсули арестован в Пэрли за кражу кур. Армия Боллиголла примерно за десять миль отсюда. Сведений об открытии действий не поступало.
Принц погрузился в раздумье, затем в сердцах заговорил, хотя обычно не откровенничал со своим штабом.
— Между нами, Попп, — вырвалось у него, — мне чертовски жаль, что мы вообще ввязались во вторжение — глупая, черт возьми, затея. Мы-то себя считали чертовски хитрыми, готовились по секрету, пока не дойдет до грандиозного броска, и всякой такой чертовой ерундистики нагородили. А на поверку мы просто со всех чертей сели в чертову лужу.
Капитан фон Поппенгейм взял под козырек в немом согласии. Он был университетский однокашник принца. Они дружили с детства. Ему так и хотелось в немногих словах выразить согласие со старшим по званию. На языке вертелось «Да уж», но железная дисциплина германской армии не позволяла рта раскрыть. Он снова отдал честь и щелкнул каблуками.
Принц громадным усилием взял себя в руки.
— Так вы говорите, русские скоро будут здесь? — спросил он.
— Через несколько часов, ваше высочество.
— И наши люди хотят побомбардировать Лондон?
— Им будет приятно, ваше высочество.
— Ну ладно, что ж, если не мы, то все равно кто-нибудь додумается. А мы пришли раньше всех.
— Именно, ваше высочество.
— Тогда…
Подбежал ординарец и стал навытяжку.
— Телеграмма, господин командующий.
Принц рассеянно вскрыл ее. Глаза у него сверкнули.
— Доннерветтер! — вскричал он. — Мне и в голову не пришло. «Снесите Лондон и дайте безработным его восстановить. — ГРЕЙСОН»,[97] — прочел он. — Поппенгейм!
— Ваше высочество?
— Канонаду разрешаю.
— Слушаюсь.
— Только пока не подойдут русские. А там прекратим, не то возникнут осложнения.
Капитан фон Поппенгейм отдал честь и удалился.
По Лондону били пушки. К счастью, стоял август, и все разъехались из города.
Иначе могли быть и жертвы.
Глава 7 КОНФЕРЕНЦИЯ ДЕРЖАВ
Русские, под предводительством генерала Водкиноффа, прибыли в Хэмпстед[98] через полчаса после окончания канонады, а прочие завоеватели, включая Райсули, который доказал свое алиби и был выпущен, постепенно подтянулись на неделе. К вечеру субботы 6 августа даже китайцы дохромали до столицы. Чем дело кончится? Англичане демонстрировали вежливое равнодушие. Мы, в сущности, нация зевак. Нам хватало удовольствия поглазеть на оккупантов. Разбирать запутанные международные проблемы, связанные с возникшим положением, нам и в голову не пришло. Только представьте: стоит лошади кэбмена упасть на мостовой, в две минуты собирается пятьсот лондонцев, бросая все дела; неудивительно, что присутствие девяти разных и непохожих армий в столице не оставило места для размышления в британских мозгах.
Зрелище заставило многих вернуться в Лондон. Они обнаружили, что германские снаряды замечательно поработали, разрушив почти все лондонские статуи. А то, что могло бы принести неудобства — разбитые мостовые и многочисленные воронки — прошло незамеченным на фоне куда более энергичной деятельности городских властей.
В общем-то германская артиллерия только улучшила вид Лондона. Альберт-Холл, куда ударил милосердный снаряд, превратился в живописные руины; Уайтфилдская молельня стала обугленной кучей; а Королевская академия искусств сгорела ко всеобщему облегчению. На Трафальгарской площади собрался стихийный митинг, где под крики одобрения был принят вотум благодарности принцу Отто.
Лондонцы радовались, а оккупантам было не до веселья. Хитросплетения внешней политики требовали, чтобы в отношениях между странами не было трений. И надо же — столкнулись сразу несколько держав. Нечасто дипломатам приходилось распутывать подобный узелок. Когда девять собак грызутся из-за одной кости, следы зубов, случается, остаются не только на кости.
Принц Отто Саксен-Пфеннигский решительно взялся за проблему. Выход нигде не просматривался, да еще мешал поток телеграмм, которые ежедневно слал кайзер, требуя отчета, покорил он страну или нет, а если нет, то почему. Принц отвечал сдержанно, констатируя трудности, ставшие на его пути, и получил резолюцию: «Кулак нарисован, письмом отправлен. Не есть гут, будет капут. ВИЛЬГЕЛЬМ».[99]
