Одет чудовищно. В первом акте, когда он появляется, на нем маленькое, серенькое, распоротое по шву кэпи, вроде таких, как носят туристы в поездах или мальчики, которые ездят на велосипеде („кепка“) — ни в каком случае шляпа. Начищенные тупоносые ботинки на шнурках со стоптанными каблуками. Серенькие рыночные брюки с дырой назади и с пузырями на коленях. Белая грязная блуза, однобортная, с поясом из той же материи, с большими карманами на груди („толстовка“)…»
Столь же подробно М. А. Булгаков описывает и других персонажей своей пьесы: Гусь — «толстый, квадратный, с упрямой челюстью, тусклыми, оловянными глазами, лысоват, невоспитан, нагл…»; Зойка — «в прошлом жена богатого фабриканта», «стала циничной, привыкла ко всему, защищает сама себя и Абольянинова, которого любит»; Курильщик — «в черном костюме, небрежен и вообще похож на видение».
Автор подробно описывает все, что может касаться обстановки, одежды, быстроты смены декораций, тем самым подчеркивая какую-то таинственность в происходящем: «…происходит одно из Зойкиных чудес», «Свет после этого исчезает, и опять волшебная перемена — под лампой видно лицо сатанински смеющегося Аметистова». «Сцена кутежа ни в каком случае не должна быть вульгарна. Мертвое тело производит не отвратительное впечатление, а странное, как бы видение. То же самое и Курильщик. Ни одного грубого момента в обращении мужчин с женщинами… Побеги стремительные. Вообще все темпы стремительные. У зрителя должно остаться впечатление, что он видел сон в квартире Зойки, в котором промелькнули странные люди, произошли соблазнительные и кровавые происшествия, и все это исчезло…» (См.: Современная драматургия, 1986, № 4, с. 262–267.)
В мае 1935 года Булгаков завершил работу над второй редакцией пьесы. В 1937 году они была поставлена в театре «Старая голубятня» в Париже.
1 августа 1934 года М. А. Булгаков писал своему брату в Париж: «…Этим летом и именно как раз в то время, когда к тебе придет это письмо, я должен был быть в Париже. Я был настолько близок к этому, что разметил весь план двухмесячной поездки. Тогда я устроил бы все дела. Но в самый последний момент совершенно неожиданно, при полной надежде, что поездка мне будет разрешена, — я получил отказ
Если бы я был в Париже, я показал бы сам все мизансцены, я дал бы полное, не только авторское, но и режиссерское толкование, и — можешь быть уверен, что пьеса бы выиграла от этого. Но, увы! — судьба моя сложна». (Письма, с. 313.)
Опубликована в «Современной драматургии», 1982 г., № 2. Перепечатана в книге: Михаил Булгаков. Пьесы. Составители: Л. Е. Белозерская, И. Ю. Ковалева. Советский писатель. 1986 г.; Михаил Булгаков. Белая гвардия. Составитель В. В. Петелин. Современник. 1990 г.
Публикуется по расклейке последней книги, текст который сверен с машинописными копиями, хранящимися в ОР РГБ, ф. 562, к. 11, ед. хр. 7, ед хр. 8.
Существует мнение, что вторая редакция — это третья по счету, так во всяком случае указывается на титульном листе машинописной копии, хранящейся в ОР РГБ в самодельной бумажной обложке, на титульном листе надпись рукой Е. С. Булгаковой: «Окончательный вариант», в тексте ее корректорская правка. «Листы пробиты дыроколом. Бумага пожелтела, первые четыре листа порваны, по краям обложка порвана». Но в нашу задачу не входит подсчет редакций и вариантов этой талантливой и популярной в наши дни пьесы. Это задача академического собрания сочинений М. А. Булгакова.
Впервые опубликована в книге: Михаил Булгаков. Пьесы. М., 1962; затем — в книге: Михаил Булгаков. Драмы и комедии. М., 1965; в книге: Михаил Булгаков. Белая гвардия. Современник. 1990.
Публикуется по этому изданию, текст которого сверен по машинописной копии, хранящейся в ОР РГБ, ф. 562.
Это широко известная редакция знаменитой пьесы — редакция 1937 года, окончательный вариант уступок, на которые мог пойти Булгаков в своем устремлении все-таки увидеть свою пьесу на сценах театров. В главном, принципиальном — Булгаков не уступил, но кое-что «почистил»…
Работа над второй редакцией началась вроде бы случайно. Вот как это произошло, записывает в «Дневнике» Е. С. Булгакова: «27 сентября 1937 года. Удивительный звонок Смирнова: нужен экземпляр „Бега“. Для кого, кто спрашивает? — Говорит, что по телефону сказать не может. Решили переписывать „Бег“. Днем М. А. ходил на репетицию „Травиаты“. Обедал у нас Дмитриев. После обеда, как всегда, легли отдохнуть, после чего М. А. стал диктовать „Бег“…
28 сентября.
М. А. диктует „Бег“, сильно сокращает. Звонил Олеша, спрашивал у М. А. совета по поводу своих болезненных ощущений. Он расстроен нервно, к тому же у него несчастье. Не он говорил, а знаю из газеты и рассказов его пасынок выбросился из окна, разбился насмерть. Вечером, на короткое время, перед поездом, — Дмитриев с женой.
Потом „Бег“ до ночи.
29 сентября.
„Бег“ с утра.
30 сентября.
„Целый день „Бег““.
1 октября. Кончили „Бег“. Позвонила Виленкину. Старалась расспросить. Но он говорит, что звонила некая Омедор, кажется, из Комитета искусств. Дело, кончено, не в Омедор, это-то ясно. Но в ком?
2 октября. Приходили от Виленкина из МХАТа за экземпляром. Выдала.
Позвонила Смирнову, что есть экземпляр. Пыталась узнать, с кем он говорил. Безрезультатно.
3 октября. Днем приехал Смирнов за „Бегом“. Вошел, не снимая пальто, явно боясь расспросов. Расспрашивать не стали. Он успокоился, сняв пальто, и тут пошел разговор. В разговоре М. А. сказал:
― Я работаю на холостом ходу… Я похож на завод, который делает зажигалки…
Смирнов попросил, чтобы ему показали рецензии Горького на „Бег“, а также Пикеля (который зарезал пьесу). Я показала ему — они вклеены в толстую тетрадь вырезок о М. А. Он оживился и попросил перепечатать отзывы Горького и рецензию Пикеля. И увез вместе с экземпляром. Загадка.
4 октября.…Оленька — с какими-то пустяками по телефону. М. А. говорит:
― Это означает, что „Бег“ умер.
9 октября. Обедал Дмитриев. Говорил, что нужно написать новую картину в „Беге“ — тогда пойдет пьеса. Вздор какой!»
Такова творческая история второй редакции «Бега», редакции 1937 года; а потом начались аресты, так и не удалось выяснить, кто же заказывал экземпляр пьесы, в результате чего и возникла эта редакция «Бега».
За время работы над «Бегом» автор несколько раз возвращался к финальным сценам, в 1933–1937 гг., то Хлудов вместе с Голубковым и Серафимой возвращался в Россию, то Хлудов кончал жизнь самоубийством, а Голубков и Серафима отправлялась в Европу, были и другие варианты, с которыми читатели познакомятся в этом томе.
В связи с публикациями разных редакций «Бега» возникает вопрос: какой же финал более всего соответствует авторской воле. Легче всего было бы ответить: авторской воле больше всего соответствует первая редакция «Бега» в пяти действиях, опубликованная в основном корпусе этого тома. Да и Елена Сергеевна Булгакова, и Любовь Евгеньевна Белозерская-Булгакова, два близких автору человека, стояли за возвращение Хлудова, Серафимы и Голубкова в Россию, как и было в творческом замысле.
Самоубийство Хлудова и различные варианты финала для Голубкова и Серафимы возникли под давлением обстоятельств сложнейшей обстановки 30-х годов
Лавина репрессий покатилась по всей стране. Ничто не могло остановить ее. Жизнь диктовала свои условия существования в этом мире. Заинтересованные в постановке «Бега» начали искать возможности ее возобновления: ведь одно время даже приступали к репетициям. А. М. Горький, бывая во МХАТе, не раз вспоминал «Бег», советовал автору переделать последние картины, сделать Голубкова и Серафиму более четкими, дабы прояснить направление авторского замысла.
И. Я. Судаков, приступивший к репетициям «Бега», вел переговоры с А. С. Енукидзе, О. С. Литовским и другими ответственными чиновниками о возобновлении пьесы, постановке спектакля по пьесе. Основное требование доработки сводилось к тому, чтобы автор показал, что белое движение погибло как следствие порочности самой белой идеи, а поэтому необходимо было пересмотреть образ Хлудова как носителя этой идеи, то есть выполнить требования И. В. Сталина, которые он изложил в ответе на донос В. Н. Билль-Белоцерковского. (См. Сочинения. Т. II. М., 1955. С. 327.)
29 апреля 1933 года Булгаков вынужден был заключить новый договор на переделку пьесы. По договору он получил 6000 рублей, но при этом должен был: «а) переработать последнюю картину по линии Хлудова, причем линия Хлудова должна привести его к самоубийству как человека, осознавшего беспочвенность своей идеи; б) переработать последнюю картину по линии Голубкова и Серафимы так, чтобы оба эти персонажа остались за границей; в) переработать в 4-й картине сцену между главнокомандующим и Хлудовым так, чтобы наилучше разъяснить болезнь Хлудова, связанную с осознанием порочности той идеи, которой он отдался, и проистекающую отсюда ненависть его к главнокомандующему, который своей идеей подменял хлудовскую идею». Тут же рукой М. А. Булгакова разъяснено: «Своей узкой идеей подменял широкую Хлудова». И это уточнение довольно символично; и соглашаясь на доработку, Булгаков не давал в обиду своего любимого героя, руководствовавшегося в своей борьбе «широкой» идеей, то есть верность присяге, воинской чести, защите Отечества и любовь к России…
