— Это замѣчательная дѣвочка, — продолжала миссъ Токсъ.
— Вылитая мать! — возразила м-съ Чиккъ, понизивъ голосъ.
— Бѣдняжка, — сказала миссъ Токсъ. — О, Боже мой!
Эти слова миссъ Токсъ произнесла съ глубокимъ сожалѣніемъ, хотя сама не знала для чего.
— Флоренса никогда, никогда не будетъ Домби, — сказала м-съ Чиккъ, — проживи она хоть тысячу лѣтъ!
Миссъ Токсъ возвела очи свои горѣ, и духъ ея, видимо, сокрушался отъ полноты сердечной скорби.
— Меня ужасно безпокоитъ ея будущность, — сказала м-съ Чиккъ съ видомъ благочестивой кротости и смиренія. — Я не могу безъ ужаса вообразить, что станется съ нею, когда она вырастетъ? Бѣдняжка! какое мѣсто займетъ она въ свѣтѣ? Во мнѣніи отца она стоитъ невысоко, да иначе и быть не можетъ: въ ней ничего нѣтъ общаго съ Домби!
Физіономія миссъ Токсъ выразила ясно, что противъ такого убѣдительнаго аргумента нечего и возражать.
— Этотъ ребенокъ, — продолжала м-съ Чиккъ, съ искренней довѣренностью, — вылитая покойная Фанни! Она неспособна ни къ какому усилію, ручаюсь въ этомъ. Ни къ какому! Она никогда не пробьется въ сердце отца, никогда не обовьется около него, какъ…
— Какъ плющъ? — прибавила миссъ Токсъ.
— Какъ плющъ! — подтвердила м-съ Чиккъ. — Она никогда не бросится и не приникнетъ въ родительскія объятія, какъ…
— Робкая серна? — прибавила миссъ Токсъ.
— Какъ робкая серна! — сказала м-съ Чиккъ. — Никогда! Бѣдная Фанни! A какъ я, однако-жъ, любила ее!
— Не разстраивайте себя, моя милая, — сказала миссъ Токсъ умоляющимъ тономъ. — Успокойтесь, вы такъ чувствительны.
— Мы всѣ имѣемъ недостатки, — скязала м-съ Чиккъ, проливая слезы и покачивая головой, — да, y насъ y всѣхъ есть недостатки. Я очень хорошо видѣла ея пороки, но никогда не давала этого замѣтить. Сохрани Богь! A какъ я любила ее!
Покойная м-съ Домби точно имѣла свои слабости и недостатки — увы! кто ихъ не имѣетъ! — но она была ангеломъ женской кротости и ума, если сравнить ее съ м-съ Чиккъ, съ этой пустой, надутой бабой, которая теперь съ такимъ же нахальствомъ хвасталась своимъ мнимымъ покровительствомъ, съ какимъ во время оно при всякомъ удобномъ случаѣ обнаруживала передъ невѣсткой свое гордое снисхожденіе и терпимость. Какъ прекрасна терпимость, когда проистекаетъ изъ чистаго сердца, и какъ отвратительна, когда ею маскируется злой и, гордый характеръ!
М-съ Чиккъ еще продолжала въ сердобольномъ умиленіи вытирать сухіе глаза и знаменательно качать головою, какъ вдругъ кормилица осмѣлилась замѣтить, что миссъ Флоренса проснулась и сидитъ на кроваткѣ. Въ самомъ дѣлѣ она проснулась, какъ говорила кормилица, и на рѣсницахъ ея сверкали слезы. Но никто, кромѣ Полли, не видалъ ея мокрыхъ глазокъ, никто не шепнулъ сироткѣ утѣшительнаго слова, никто не слыхалъ, какъ билось и стучало ея сердце!
— Няня, — сказала малютка, пристально смотря на кормилицу, — я пойду къ братцу, позволь мнѣ лечь подлѣ него.
— Зачѣмъ, голубушка? — спросила Ричардсъ.
— Ахъ, мнѣ кажется, онъ любитъ меня! — вскричала почти въ безпамятствѣ малютка. — Пусти меня къ нему. Пожалуйста, няня!
М-съ Чиккъ обратилась къ ребенку сь материнскими наставленіями и замѣтила, что доброй дѣвочкѣ стыдно капризничать. Но Флоренса, не сводя съ доброй няни испуганныхъ глазъ, еще повторила просьбу, соединенную на этотъ разъ съ громкимъ плачемъ и рыданіемъ.
— Я не разбужу его, — сказала она, опустивъ голову и закрывъ руками глаза. — Я только положу къ нему руку и усну. Ахъ, сдѣлайте милость, позвольте лечь съ нимъ; я знаю, онъ любитъ меня!
Ричардсъ, не говоря ни слова, взяла дѣвочку на руки и положила на кроватку, гдѣ спалъ младенецъ. Малютка плотно придвинулась къ брату и, слегка обнявъ его шейку, сомкнула заплаканные глаза и успокоилась.
— Бѣдная крошка, — сказала миссъ Токсъ, — вѣрно, ей что-нибудь пригрезилось!
Это незначительное происшествіе прервало назидательный разговоръ, и уже трудно было его возобновить. М-съ Чиккъ, по-видимому, совершенно была утомлена созерцаніемъ доблестныхъ подвиговъ высокой своей нравственности. Пріятельницы поспѣшно допили чай и немедленно отправили слугу за фіакромъ. Наемъ извозчика для миссъ Токсъ былъ дѣломъ первой важности, и она приступала къ нему не иначе, какъ съ большими приготовленіями, въ которыхъ соблюдалась строжайшая система.
— Потрудитесь, пожалуйста, Таулисонъ, — сказала миссъ Токсъ, — взять съ собою чернильницу съ перомъ и хорошенько запишите номеръ.
— Слушаю, сударыня, — отвѣчалъ Таулисонъ.
— Да потрудитесь, пожалуйста, Таулисонъ, — продолжала миссъ Токсъ, — перевернуть въ фіакрѣ подушку. Она обыкновенно, — прибавила миссъ Токсъ, обращаясь къ мгъ Чиккъ, — по ночамъ бываетъ сыра, моя милая. Да еще я побезпокою васъ, Таулисонъ, — продолжала миссъ Токсъ, — потрудитесь взять вотъ эту карточку и шиллингъ. Скажите, что онъ долженъ ѣхать по этому адресу и что ему больше шиллинга не дадутъ. Не забудьте, пожалуйста.
— Не забуду, — отвѣчалъ Таулисонъ.
— Да еще, — мнѣ совѣстно, что я васъ такъ безпокою, Таулисонъ, — сказала миссъ Токсъ, нерѣшительно посматривая на лакея.
— Ничего, сударыня, — отвѣчалъ Таулисонъ.
— Такъ потрудитесь, пожалуйста, Таулисонъ… но нѣть, ужъ такъ и быть, ступайте, Таулисонъ. Мнѣ право очень совѣстно…
— Ничего, ничего, сударыня, — возразилъ услужливый лакей.
— Такъ вотъ что, — сказала, наконецъ, миссъ Токсъ не совсѣмъ рѣшительнымъ тономъ, — вы этакъ какъ-нибудь мимоходомъ намекните извозчику, что леди, съ которой онъ поѣдетъ, не то что какая-нибудь этакъ… что y ней есть знатный дядя, сильный и строгій человѣкъ, что онъ засадитъ въ тюрьму всякаго, кто оскорбитъ его племянницу. Вы можете даже, любезный Таулисонъ, разумѣется, какъ-будто мимоходомъ, невзначай, по-дружески, разсказать, что ужъ одного дерзкаго грубіяна, который недавно умеръ, такъ проучили за это, что онъ всю жизнь не забывалъ.
— Слушаю, сударыня, — отвѣчалъ Таулисонъ.
— Теперь доброй ночи моему премиленькому, распремиленькому крестничку, — сказала миссъ Токсъ, посылая сладенькіе поцѣлуи при каждомъ повтореніи прилагательнаго, — a вы, дружочекъ Луиза, дайте слово, что напьетесь на ночь бузины и успокоите себя.
Черноглазая Сусанна Нипперъ съ величайшимъ трудомъ удерживалась въ присутствіи м-съ Чиккъ; но когда дѣтская опустѣла, она поспѣшила достойнымъ образомъ вознаградить себя за долговременное принужденіе.
— Если бы на меня недѣль на шесть надѣли какую-нибудь чумичку, — сказала она, — и тогда бы я не бѣсилась, какъ теперь. Ну, слыханное ли дѣло?… Ахъ, чучелы, чучелы!
— И говоритъ, что этому ангельчику пригрезилось! — сказала Полли.
— Кр-р-р-р-расавицы, черти бы васъ побрали! — вскричала Выжига, съ гримасой присѣдая передъ дверью, откуда вышли предметы ея ярости. — Никогда не будетъ Домби! И слава Богу, что никогда не будетъ! Довольно и одной.
— Не разбудите дѣтей, Сусанна, — сказала Полли.
— Чувствительнѣйше благодарю, м-съ Ричардсъ, — вскричала Сусанна, готовая въ сердцахъ на комъ-нибудь выместить свою досаду, — какъ мулатка и невольница, я должна съ почтеніемъ выслушивать ваши приказанія. М-съ Ричардсъ, не угодно ли вамъ еще что-нибудь замѣтить? Говорите, пожалуйста, не церемоньтесь съ вашей покорной слугой.
— Что за вздоръ вы несете, моя милая?
— Какой вздоръ, помилуйте, сударыня! Гдѣ вы изволили родиться, — вскричала Сусанна, — развѣ вамъ неизвѣстно, что вы, какъ временная гостья, можете помыкать мною, какъ угодно? Но гдѣ бы вы ии родились, Ричардсъ, — продолжала Выжига, быстро замахавъ головой, — когда бы вы ни родились, — a вы должны знать, что давать приказанья и исполнять приказанья — двѣ вещи не очень похожія одна на другую. Вы, напримѣръ, можете приказать мнѣ броситься внизъ головой изъ пятаго этажа на мостовую, a я, напримѣръ, могу поберечь свою шею и не послушаться васъ, м-съ Ричардсъ. Вотъ оно какъ.
— Что-жъ я вамъ сдѣлала, Сусанна? — Вы накинулись на меня за то, что обижаютъ миссъ Флоренсу! Вы очень добрая дѣвушка; но вѣдь я же не виновата, моя милая.
— Да, вамъ хорошо этакъ разсуждать, — возразила Сусанна, нѣсколько смягчившись, — когда за вашимъ ребенкомъ ухаживаютъ, какъ за князькомъ, цѣлуютъ его и милуютъ, какъ чортъ знаетъ кого; a что бы вы сказали, если бы затаптывали его въ грязь, какъ эту милую, прелестную сиротку, о которой эти вѣдьмы говорили, какъ о пропавщей твари?… Прр-р-р-роклятыя!.. Да что, какая намъ забота! Не капризничайте, миссъ Флой! Спите, негодная шалунья! A вотъ я сейчасъ позову съ чердака домового и велю съѣсть васъ живьемъ. Спите!
Эти слова миссъ Нипперъ произнесла съ особымъ выраженіемъ, какъ-будто въ самомъ дѣлѣ ее слышалъ домовой, готовый по первому знаку броситься на исполненіе ея лютыхъ приказаній. Она поспѣшила успокоить свою маленькую воспитанницу, закутавъ ей головку одѣяломъ и хлопнувъ сердито трм или четыре раза по подушкѣ. Потомъ она сложила руки, сжала роть, сѣла передъ каминомъ и въ этомъ положеніи провела весь остатокъ вечера, не сказавь болѣе ни одного слова,
