— Въ Балтійское море, въ темную ночь! Помню, помню… Она погибла въ самую полночь, четырнадцатаго февраля тысяча семьсотъ сорокъ девятаго года! — вскричалъ Вальтеръ съ большимъ одушевленіемъ.
— Да, именно такъ! — отвѣчалъ Соломонъ. — На кораблѣ было пятьсотъ бочекъ съ этимъ виномъ, и весь экипажъ, за исключеніемъ перваго мачтоваго, перваго лейтенанта, двухъ матросовъ и одной дамы, которые пересѣли въ лодку, — бросился къ бочкамъ, разбилъ ихъ, напился мертвецки пьянъ и, торжественно распѣвая "Rule Britannia", пошелъ ко дну, вмѣстѣ съ кораблемь, при адскихъ крикахъ и проклятіяхъ.
— A помнишь, дядюшка, какъ страшный вѣтеръ прибилъ "Георга Второго" къ берегамъ Корнвалиса, за два часа до захода солнца, четырнадцатаго марта семьдесятъ перваго года? На кораблѣ было до двухсотъ лошадей: испуганныя бурей, онѣ сорвались, бѣгали подъ палубой взадъ и впередъ, топгали другъ друга, ржали, стонали и подняли такой невыразимый гвалтъ, что экипажъ вообразилъ, будто кораблемъ овладѣли тысячи чертей. Лучшіе матросы, потерявъ присутствіе духа, побросались въ море и только двое остались въ живыхъ, чтобъ разсказать о происшествіи.
— A помнишь, — сказалъ старикъ Соль, — когда "Полифемъ"…
— Торговый вестиндскій транспортъ Онерса, Виггса и K°, въ триста пятьдесятъ тоннъ, капитанъ Джонъ Броунъ изъ Дептфорта? — вскричалъ Вальтеръ.
— Тотъ самый, — отвѣчалъ Соломонъ. — Когда на немъ въ четвертый день плаванія показался огонь…
— Да, на кораблѣ были тогда два брата! — прервалъ племянникъ съ живостью и одушевленіемъ. — Въ единственномъ корабельномъ ботѣ, набитомъ людьми, оставалось только одно мѣсто, и ни одинъ изъ братьевъ не хотѣлъ занять его до тѣхъ поръ, пока старшій не бросилъ туда младшаго насильно. Тогда этотъ юноша, поднявшись въ лодкѣ, закричалъ: "Любезный Эдуардъ! подумай о своей невѣстѣ! Я еще мальчикъ, и никто не ждетъ меня дома. Ступай скорѣй на мое мѣсто!" — и съ этими словами онъ бросился въ море.
Вальтеръ, воодушевленный разсказомъ, вскочилъ со стула; его блестящіе глаза и живой румянецъ, казалось, напомнили Соломону что-то такое, о чемъ онъ совершенно забылъ. Вмѣсто того, чтобы продолжать любимые анекдоты, онъ сухо откашлялся и сказалъ: — Поговоримъ-ка о другомъ, Валли!
Дѣло въ томъ, что тайная страсть къ чудесному и необыкновенному, развитая въ Соломонѣ самымъ ремесломъ, перешла во всей полнотѣ и къ его племяннику. Напрасно старались дать другое направленіе его наклонностямъ: никакія мѣры не помогали, и препятствія, казалось, еще болѣе раздражали эту страсть. Извѣстно, что всѣ книги и сказки, какія пишутся и разсказываются дѣтямъ съ цѣлью привязать ихъ къ землѣ, имѣютъ совершенно обратное дѣйствіе и неотразимо влекутъ ихъ къ морской стихіи.
Между тѣмъ маленькое общество увеличилось новымъ лицомъ. Это былъ мужчина въ синемъ плащѣ, съ густыми черными бровями, y котораго вмѣсто правой кисти торчалъ изъ рукава крюкъ, a въ лѣвой рукѣ была голстая палка, шишковатая, какъ и его носъ. На шеѣ красовался y него огромный черный шелковый платокъ, a высокіе воротники рубашки были такъ толсты и грубы, что скорѣе походили на парусъ. Ясно, что это былъ гость, для котораго поставленъ третій стаканъ, и онъ, по-видимому, хорошо это зналъ. Повѣсивъ за дверью на гвоздь свой плащъ и жесткую клеенчатую шляпу, отъ которой на лбу его оставалась красная полоса, какъ будто отъ желѣзныхъ тисковъ, — онъ взялъ стулъ, придвинулъ къ столу и сѣлъ прямо передъ стаканомъ. Этого посѣтителя называли капитаномъ; вѣроятно, былъ онъ штурманъ или шкиперъ, а, можетъ быть, и то и другое вмѣстѣ.
Лицо его, загорѣлое и суровое, прояснилось, когда онъ пожалъ руку дядѣ и племяннику; но, по-видимому, онъ былъ не слишкомъ разговорчивъ и выражался лаконически.
— Ну, что? — спросилъ онъ.
— Ладно! — отвѣчалъ Соломонъ, подвигая вино.
Гость приподнялъ бутылку и, осмотрѣвъ внимательно, сказалъ съ особымъ выраженіемъ:
— Ta?
— Ta самая! — отвѣчалъ продавецъ морскихь инструментовъ.
Капитанъ налилъ стаканъ и, насвистывая какую-то мелодію, казалось, размышлялъ о необыкновенномь праздникѣ.
— Вальтеръ, — сказалъ онъ, приглаживая своимъ кркжомъ рѣдкіе волосы и указывая на Соломона: — "Чти дядю твоего и воспитателя твоего со страхомъ и трепетомъ, да благо ти будетъ, и долголѣтенъ будеши на водѣ". Отыщи этотъ текстъ въ своей книгѣ и загни листокъ. Да благословитъ тебя Богъ!
Онъ такъ былъ доволенъ приведенной цитатой, что повторилъ ее опять, говоря, что ужъ лѣтъ сорокъ не читалъ этого.
— Я никогда не затруднялся, если мнѣ нужны были правила въ жизни, — замѣтилъ онъ. — Я не тратилъ словъ, какъ другіе.
Эта сентенція напомнила ему, что теперь они былъ не совсѣмъ бережливъ на слова. Онъ задумался и молчалъ до тѣхъ поръ, пока старикъ Соль не вышелъ въ лавку за свѣчей; тогда, обратясь къ Вальтеру, гость, безъ всякаго предварительнаго введенія, сказалъ:
— Мнѣ кажется, онъ могъ бы сдѣлать часы, если бы захотѣлъ?
— Непремѣнно, — подтвердилъ мальчикъ, — я не сомнѣваюсь въ этомъ, капитанъ Куттль.
— И какъ бы они пошли! — сказалъ гость, выводя своимъ крюкомъ воздушные фантастическіе зигзаги. — Чортъ побери! какъ бы они пошли!
Двѣ или три минуты капитанъ Куттль, казалось, былъ погруженъ въ созерцаніе своихь идеальныхъ часовъ, и смотрѣлъ неподвижно на мальчика, какъ-будто лицо его служило циферблатомъ.
— Да, онъ напичканъ познаніями, — продолжалъ капитанъ, указывая на инструменты. — Посмотри, чего тутъ нѣтъ? Земля, воздухъ, вода — все ему покорно. Хочешь подняться къ облакамъ на аэростатѣ, спуститься на дно моря подъ водолазнымъ колоколомъ, — все къ твоимъ услугамъ! Задумай, пожалуй, достать и взвѣсить полярную звѣзду, онъ и тутъ къ твоимъ услугамъ!
Ясно, почтенный капитанъ питалъ глубокое уваженіе къ морскимъ инструментамъ, и его философія вовсе не знала или находила очень небольшое различіе между продажей и изобрѣтеніемъ этихъ вещей.
— Ахъ, — сказалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ, — хорошо понимать эти штуки, хорошо и не понимать! Не знаю, что лучше. Пріятно сидѣть здѣсь и знать, что тебя могутъ взвѣсить, вымѣрить, намагнитизировать, наэлектризировать, на… и чортъ знаетъ, что еще, — и не понимать, какимъ образомъ!
Удивительная мадера, соединяясь съ благопріятнымъ случаемъ, развязала языкъ капитана, и онъ со славой произн. есъ эту назидательную рѣчь. Но, казалось, почтенный морякъ никакъ не могъ себѣ растолковать, какимъ образомъ высказалъ онъ то, что бродило y него въ головѣ цѣлые десятки лѣтъ, всякій разъ какъ по воскресеньямъ обѣдалъ онъ въ этой лавкѣ. Онъ снова задумался и замолчалъ.
— Послушай, Недъ, — вскричалъ Соломонъ Гильсъ, входя опять въ комнату, — не лучше ли намъ опорожнить эту бутылку прежде, чѣмъ примемся за грогъ?
— Идетъ! — отвѣчалъ капитанъ, наливая свой стаканъ. — A что же твой племянничекъ?
— Выпьетъ и онъ, — отвѣчалъ Соломонъ. — Выпьемте всѣ за благосостояніе торговаго дома Вальтера, за будущую его контору! Кто знаетъ? Сэръ Ричардсъ Виттингтонъ женился же на дочери своего хозяина.
— Прими-ка это къ свѣдѣнію, Вальтеръ! — сказалъ улыбаясь капитанъ.
— Хотя y м-ра Домби и нѣтъ дочери… — началъ Соль.
— Есть, есть, дядюшка! — закричалъ мальчикъ, покраснѣвъ и засмѣявшись.
— Есть? — воскликнулъ старикъ. — Въ самомъ дѣлѣ, я думаю, должна быть.
— О, я навѣрное знаю, — отвѣчалъ мальчикъ. — Объ этомъ я слышалъ сегодня въ конторѣ. Говорятъ, — продолжалъ онъ, понизивъ голосъ, — отецъ не любитъ ея. У него только и на умѣ, какъ бы поскорѣе присоединить сына къ торговому дому, хотя тотъ еще не вышелъ изъ пеленокъ. Онъ высчитываетъ балансъ — и думаетъ о сынѣ, любуется своими кораблями — и съ восторгомъ воображаетъ, что всѣ эти сокровища принадлежатъ ему вмѣстѣ съ сыномъ. Вотъ что говорятъ. Впрочемъ я не знаю.
— Э! да молодецъ ужъ все провѣдалъ о ней! — сказалъ Соломонъ.
— Полно, дядюшка! — отвѣчалъ мальчикъ, смѣясь и краснѣя болѣе прежняго. — Что-жъ дѣлать когда я слышалъ это!
— Боюсь, Недъ, какъ бы этотъ сынъ не загородилъ намъ дорогу! — прибавилъ старикъ, съ улыбкой посматривая на племянника.
— Очень можетъ статься, — отвѣчалъ капитанъ.
— Но мы все-таки выпьемъ за его здоровье, — продолжалъ Соль. — Да здравствуютъ Домби и Сынъ!
— Прекрасно, дядюшка! — весело вскричалъ мальчикъ. — Но тостъ необходимо надобно измѣнить. Вы говорите, что я все провѣдалъ о дочери моего хозяина, и заранѣе меня съ ней соединяете, слѣдовательно… Да здравствуетъ Домби и Сынъ — и дочь!
Рабочая кровь Тудлей пошла въ прокъ маленькому джентльмену. Благородный сынъ м-ра Домби съ каждымъ днемъ замѣтно выросталъ и укрѣплялся. Миссъ Токсъ также съ каждымъ днемъ сильнѣе привязывалась къ Павлу, и ея почти набожная къ нему любовь до такой степени подѣйствовала на м-ра Домби, что онъ началъ считать ее женщиной съ большими природными дарованіями и при многихъ случаяхъ раскланивался съ ней совершенно особеннымъ образомъ. Онъ даже торжественио признался въ своемъ благоволеніи передъ сестрой и не разъ изволилъ говорить ей: — "Луиза! скажи миссъ Токсъ, что я ей весьма обязанъ!" Это необыкновенное вниманіе производило глубокое впечатлѣніе на леди, удостоившуюся такого отличія.
