В волнении он позвал слугу и спросил, когда он вчера вернулся. Слуга ответил, что господина всю ночь не было дома и лишь на рассвете повозка из дворца князя Мин Шаня привезла его сюда — такого пьяного, что его пришлось на руках принести в комнату и уложить в постель.
После слов слуги папаше стало ясно, что ночное приключение — проделки Си Линьчунь. Он был, разумеется, очень доволен и не понимал только одного: как он мог заснуть словно убитый и как его доставили домой. Чем больше он думал над этим, тем больше запутывался, а Си Линьчунь казалась ему одновременно пленительной и страшной. Прошло несколько дней, отец как-то бродил по Люличану[68] и вдруг снова наткнулся на Си Линьчунь. Увидев его, молодая женщина еле заметно улыбнулась. Отец внимательно осмотрелся: при ней не было никого, кроме девочки-горничной. Совершенно ясно, что она пришла сюда специально, чтобы встретиться с ним.
Однако вид у нее был еще более строгий и неприступный, чем прежде. Отец набрался смелости, шагнул вперед и, произнеся по-монгольски несколько туманных фраз, намекнул на недавнее происшествие. Линьчунь засмеялась, но не ответила. Только после того, как отец поставил вопрос прямо, она промолвила:
— А если это была я, что тогда?
— Тогда я счастлив, словно небожитель! — воскликнул отец. — Только волшебством своим вы вознесли меня на самые облака, даже страшно становится!
Молодая женщина улыбнулась:
— Если боишься — не приходи.
— Я готов прийти, даже если это грозит мне смертью!
Посмеявшись, Си Линьчунь наконец сжалилась над отцом и условилась встретиться в саду княжеского дома в ночь на девятое июня, когда Мин Шань будет в отъезде.
На эту встречу Си Линьчунь явилась прекрасная, как богиня, и еще больше привязала к себе отца. С тех пор они виделись постоянно, деля свое уединение лишь с луной и цветами. И вдруг однажды старый слуга приносит моему отцу маленький, плотно запечатанный пакет. Папаша раскрыл его, заглянул: внутри оказалось письмо. На бумаге изящным, мелким почерком Си Линь-чунь было набросано всего несколько строк:
«Наша связь раскрыта. Меня заточат. Немедленно бегите на юг, иначе может случиться беда. Посылаю вам яд, который убивает безо всяких следов. Если положить его в воду, вода станет голубоватой, сладкой на вкус и приобретет резкий запах. Остерегайтесь этих признаков! Возможно, кое-кто попытается вас отравить. Другой мешочек — с ароматным порошком — носите на груди. Это противоядие, спасающее от любого зелья. Прощайте. Берегите себя!»
Прочитав это письмо, мой отец в ту же ночь собрался и уехал на юг. Прошло несколько лет, с отцом ничего не случилось, и он забыл об осторожности. Как-то он отправился в Даньян и в уездном управлении встретил одного человека, с которым вместе служил в княжеском приказе и часто играл в азартные игры. Тот охотно пошел навстречу желаниям отца, и они проиграли с ним два вечера подряд. Вернувшись домой, отец почувствовал себя плохо. Он вспомнил, что у вина, которое он только что пил, был резкий запах, и понял, что его отравили. Перед смертью он подробно рассказал мне обо всем и велел отомстить. Хотя он относился ко мне и неважно, но все-таки был мне отец, поэтому с тех пор я воспылал непримиримой ненавистью к маньчжурам. В шестьдесят первом году, когда я служил у Томаса Вейда, мне очень хотелось свергнуть Цинскую династию и своей рукой перерезать всех потомков Мин Шаня. Этого мне сделать не удалось, но я отчасти выполнил свой долг тем, что посоветовал сжечь дворец Юаньминъюань. Пусть люди говорят, что я изменник или революционер — мне все равно!»
Это мне говорил сам Гун Сяоци, и, я думаю, вполне искренне. Характер у него странный, однако к людям он относится справедливо. Если он и выпроводил меня, то лишь потому, что другого выхода у него не было. К тому же он отказался не только от меня, но и от второй наложницы по фамилии Ван, она сейчас тоже здесь. Он подарил нам много вещей и часто присылает письма, справляясь, как мы живем. У Ван есть деньги, поэтому она не принимает гостей, а у меня нет ничего, вот и приходится позорить Гун Сяоци. Прежнее имя — Фу Чжэньчжу — я приняла по фамилии своей содержательницы в Яньтае. Чу — моя настоящая фамилия. Айлинь — детское имя[69], а настоящее имя — Ваньсян. Люди клевещут на меня, будто я скрылась с вещами! Ах, господин Цзинь, как горька моя судьба!
Цзинь Вэньцин с улыбкой обратился к гостям:
— Недаром пословица гласит: «Под одним одеялом не рождается двух мнений». Вы только послушайте, как она защищает Гун Сяоци!
— Гун Сяоци не стоит подражать, но его суждения весьма своеобразны, — заметил Цянь Дуаньминь. — Здесь, безусловно, сказывается отцовская наследственность.
— Гун Цзычжэнь сделал немало для развития современной науки, — подхватил Цао Ибяо. — Я часто говорю, что Цинская династия в науках превзошла династии Тан, Сун, Юань и Мин. Только она сумела обобщить идеи всех предшествующих ученых и привести их в стройную систему. Если тщательно проанализировать этот процесс, то прошедшие двести с лишним лет можно разделить на три периода: первый — начальный — период представлен именами великих конфуцианцев Гу Яньу, Янь Жоцзюя, Хой Дуна и Дай Чжэня[70]. Они внесли в науку метод доказательств. Согласно этому методу, что бы ни являлось предметом изучения — человеческая личность или явление природы, — суждение можно выносить только на основе неопровержимых доказательств. Даже классические книги и сочинения древних мудрецов они не принимали слепо на веру, проверяя достоверность каждого факта. Второй период — систематизация — охватывает время царствования императоров Цяньлуна и Цзяцина. Ученые этого времени сверили и дополнили сочинения классиков, историков и философов, в результате чего древние книги, не поддававшиеся толкованию, стали ясными и понятными. Третий период можно считать началом подлинного изучения. Ученые углубились в книги, уже приведенные в систему предшественниками; поэтому и смогли появиться люди типа Вэй Юаня и Гун Цзычжэня, которые создали самостоятельные теории и высказали поразительные суждения. Но, на мой взгляд, это только первые шаги в раскрытии истинного смысла классических книг. Пройдет еще несколько лет, и, пожалуй, возродятся горячие споры, которые в свое время велись в Цзися и Лишани[71]. Наука царствующей династии встанет в один ряд с наукой Чжоу и Цинь и превзойдет обе династии Хань, не говоря уже о Вэй и Цзинь!
— Раньше при изучении надписей на камне и бронзе занимались исключительно названиями предметов и стилями иероглифов, а теперь с помощью метода доказательств ученые стали исследовать даже обычаи древнего общества! — добавил Хэ Тайчжэнь.
Тем временем был накрыт стол. Цзинь Вэньцина, конечно, посадили на почетное место, а остальные расселись по возрасту. Пока чайник с вином трижды обошел по кругу, пришлось несколько раз подрезать фитили у свечей. Вначале гости говорили о современном, сокрушались о минувшем и рассказывали различные удивительные истории, но когда все опьянели, серьезный разговор уступил место шуткам, анекдотам, сплетням. Наконец время истекло, вино кончилось, и гости разошлись.
Но вернемся к Цао Ибяо, который, как мы уже говорили, приехал в Сучжоу специально для того, чтобы отправиться в столицу вместе с друзьями. Когда на следующий день они встретились, Цао Ибяо рассказал Цзинь Вэньцину о своих намерениях, и тот, конечно, сразу же их одобрил. Зная, что Цао хочет попасть на очередные провинциальные экзамены в окрестностях Пекина и должен прибыть туда не позднее августа, Цзинь Вэньцин простился с родителями и вместе с женой тронулся в путь. Цянь Дуаньминь и Хэ Тайчжэнь также поехали с семьями. Свободнее всех чувствовал себя Цао Ибяо, у которого было с собой только двое слуг и очень немного вещей.
Добравшись до Шанхая, приятели сели на пароход. Путешествие по морю промелькнуло незаметно. Не прошло и десяти дней, как они оказались в Пекине. Го Чжаотин тоже был там. Друзья часто собирались вместе и оживленно беседовали. Ведь большинство из них впервые прославились в обществе «Убежище талантов», и вот сейчас они, много повидавшие, возмужавшие, снова встретились в столице. Да и знания у них были уже не те, что прежде. Традиционные словечки, которыми пестрят восьмичленные сочинения, они давно выбросили из головы и, встречаясь, говорили либо о непризнанных философах и историках, либо о поэзии и древней стилистике. Вместе они оценивали старинные издания и собирали древние надписи. Здесь Цзинь Вэньцину удалось впервые прочесть «Краткое описание стран мира» Сюй Шоу[72], «Сведения о заморских странах» Чэнь Цзычжая, «Описания и карты заморских стран» Вэй Юаня, и он начал постепенно разбираться в иностранных делах.
