— А что записано в его контракте?
— Контракт заканчивается в конце месяца, так что если он решит уйти, мы не сможем его удержать.
— Ну и черт с ним тогда. Пусть уходит.
— Но мы в тупике, — со значением сказал Макаллистер. — Надо искать руководителя студии. Компания не может действовать, если некому делать фильмы.
В его словах не было ничего нового. Такая потеря, что Дэвид Вулф не вернулся с войны — вот на кого я мог бы положиться. У него было такое же чутье на фильмы, как у меня на самолеты. Но он погиб под Анцио.
— Я сейчас улетаю в Сан-Диего, — сказал я. — Дай мне немного подумать. Послезавтра мы обсудим это у тебя в кабинете в Лос-Анджелесе.
Сейчас мне хватало других, более важных забот. Один «Центурион» стоил почти столько же, сколько годовое производство фильмов.
Мы приземлились в аэропорту Сан-Диего около часу. Оттуда я сразу взял такси и поехал на небольшую верфь, которую мы арендовали рядом с морской базой. Верфь была освещена. Я улыбнулся. Это работа Эймоса. Он собрал ночную команду, и работа шла полным ходом, несмотря на нарушение правил светомаскировки.
Я подошел к старому лодочному гаражу, который мы использовали как ангар. В этот момент раздался крик:
— Дорогу!
Сначала из ангара показался хвост «Центуриона», самолет напоминал гигантского страшного кондора, летящего задом. Фюзеляж, похожий на жирную свинью, двигался по направлению к воде. Из ангара раздался сильный шум, и меня чуть не сбила с ног толпа людей, выкатывавших самолет. Не успел я очухаться, как они уже подкатили самолет к кромке воды. В толпе я заметил Эймоса, который орал не меньше других.
Раздался мощный всплеск, и «Центурион» плюхнулся в воду. Голоса внезапно смолкли, когда хвост самолета погрузился в воду и три больших руля почти скрылись под водой. Потом снова раздались торжествующие возгласы — самолет выровнялся и спокойно закачался на поверхности воды. Он начал разворачиваться и отплывать от верфи. Заскрежетали большие лебедки, подтягивавшие его обратно. Крики не смолкали. Я подошел к Эймосу.
— Что вы, черт возьми, делаете? — заорал я, пытаясь быть услышанным.
— То, что ты сказал, — испытываем «Центурион» на воде.
— Идиот! Ты ведь мог утопить его. Почему ты не воспользовался испытательной камерой?
— Не было времени. Камеру я смог бы достать самое раннее через три дня, а ты сказал, что собираешься взлетать завтра.
Лебедки наполовину втянули самолет обратно на стапель, нос машины торчал из воды.
— Подожди здесь, — сказал Эймос. — Я дам задание людям, у них тройная оплата.
Он поспешил к тому месту, где рабочие уже установили трап. Эймос ловко, словно ему было вдвое меньше лет, вскарабкался по трапу, открыл дверь рядом с кабиной и исчез внутри самолета. Через минуту я услышал шум мотора, и откидной борт опустился, образовав проход в носовой части, достаточно широкий, чтобы в него мог въехать танк. Вскоре Эймос появился наверху пандуса.
— Отлично, ребята, — сказал он. — Вы знаете, что надо делать, пошевеливайтесь. Мы платим втрое не за разговоры.
После чего вернулся ко мне, и мы направились в его кабинет. На столе в кабинете стояла бутылка виски. Эймос достал из стенного шкафа два бумажных стаканчика и принялся разливать виски.
— Ты действительно собираешься лететь завтра? — спросил он. Я кивнул. — Я бы не полетел, — сказал Эймос. — То, что эта игрушка плавает, еще не значит, что она полетит. Там еще много всего, в чем нет полной уверенности. Но даже если она и взлетит, нет никакой гарантии, что удержится в полете. Она может рассыпаться на куски прямо в воздухе.
— Вот уж совсем ни к чему, — сказал я. — Хотя лететь мне в любом случае придется.
Эймос пожал плечами.
— Ты босс, — сказал он, протягивая мне один стаканчик, а другой поднося к губам. — Удачи тебе.
* * *
В два часа следующего дня мы еще не были готовы. Правый бортовой двигатель номер два гнал масло, как фонтан, каждый раз, когда его запускали, и мы никак не могли обнаружить причину утечки.
— Надо откатить самолет в мастерскую, — сказал Эймос.
— Сколько это займет времени?
— Часа два-три, если повезет и мы сразу обнаружим неисправность. Но лучше всего оставить его там до завтра.
Я посмотрел на часы.
— Нет нужды. До пяти у нас еще три часа светлого времени, — сказал я и, направившись в контору, добавил: — Вздремну немного у тебя в кабинете на диване. Как будет готово, сразу пришли за мной.
Однако уснуть в этом шуме и грохоте оказалось довольно сложно. Зазвонил телефон, и я встал, чтобы взять трубку.
— Алло, папа? — раздался голос Моники.
— Нет, это Джонас, я позову его.
— Спасибо.
Оставив трубку на столе, я пошел за Эймосом. Когда мы вернулись, он взял трубку, а я снова растянулся на диване. Услышав голос дочери, Эймос бросил на меня внимательный взгляд.
— Да, я сейчас занят. — Некоторое время он молчал, слушая Монику, потом улыбнулся. — Чудесно. А когда ты уезжаешь?.. Тогда я как только закончу работу, вылечу в Нью-Йорк. Мы отметим это дело. Поцелуй за меня Джо-Энн.
Он положил трубку и, подойдя ко мне, сказал:
— Это Моника.
— Я знаю.
— Она сегодня уезжает в Нью-Йорк. Хардин назначил ее главным редактором «Стиля» и велел немедленно быть на месте.
— Очень хорошо, — сказал я.
— Джо-Энн она тоже берет с собой. Ты ведь уже давно не видел девочку, да?
— Пять лет, с того момента, как ты увел их обеих из моего номера в Чикаго.
— Ты должен повидать ее, она очень похорошела.
Я посмотрел на него — Эймос Уинтроп в роли любящего деда?..
— Эймос, а ты, похоже, изменился, не так ли?
— Человек рано или поздно прозревает, — смущенно сказал Эймос. — Начинает понимать, что совершил много глупостей и причинил много боли людям, которых любил. И если он не последний подлец, то ему надо попытаться исправить свои ошибки.
— Я тоже слышал об этом, — саркастически заметил я. У меня не было настроения выслушивать нравоучения старого ублюдка, пусть даже и изменившегося. — Мне говорили, что обычно это происходит тогда, когда такой человек уже не в силах кого-нибудь трахнуть.
Старикан разозлился, и я узнал в нем прежнего Эймоса.
— Мне надо многое тебе сказать.
— Напри мер, Эймос?
— Все готово для установки двигателя, мистер Уинтроп, — раздался в дверях голос кого-то из персонала.
— Буду через минуту, — ответил Эймос и снова повернулся ко мне. — Напомни мне завтра об этом после полета.
Я усмехнулся ему вслед. Не такой уж он святой, чтобы его не в чем было упрекнуть. Я сел и принялся отыскивать под диваном ботинки.
Когда я вышел из кабинета, двигатель уже был запущен, работал он четко и мягко.
— Похоже, что теперь все в порядке, — сказал Эймос, оборачиваясь ко мне.
Я посмотрел на часы — половина пятого.
— Тогда начинаем. Чего еще ждать?
Эймос взял меня за руку.
— Мне действительно не удастся переубедить тебя?
Я покачал головой. Семнадцать миллионов были серьезным аргументом. Он поднес рупором руки ко рту и крикнул:
— Всем, за исключением летной команды, покинуть самолет.
Двигатель замолк, и воцарилась тишина. Через несколько минут последний рабочий покинул самолет через откидной борт. Из маленького окна кабины выглянул человек.
— Приказание выполнено, мистер Уинтроп, — сказал он.
Мы с Эймосом через откидной борт попали в грузовой отсек, по маленькому трапу поднялись в пассажирский салон и прошли в кабину. Там сидели трое молодых людей.
— Позвольте представить вам экипаж, мистер Корд, — сказал Эймос. — Справа Джо Кейтс — радист, в центре Стив Яблонски — инженер правого борта, двигатели один, три, пять, слева Барри Голд — инженер левого борта, двигатели два, четыре, шесть. За них можете не беспокоиться, все они ветераны флота и знают свою работу.
Мы обменялись рукопожатием, и я снова повернулся к Эймосу.
— А где второй пилот и штурман?
— Здесь, — ответил Эймос.
— Где?
— Это я.
— Черт возьми...
Уинтроп улыбнулся.
— Разве кто-нибудь знает эту крошку лучше меня? Я ведь больше полугода спал с ней каждую ночь, так что у меня больше прав на первый полет, чем у кого бы то ни было.
С этим нельзя было не согласиться. Я знал, что сейчас чувствует Уинтроп, такое же чувство испытал вчера я, когда собирался лететь на своем самолете.
Я опустился в кресло пилота.
— По местам, ребята.
— Есть, сэр.
Я улыбнулся про себя. Все в порядке, это были флотские парни. Я посмотрел на инструкцию на приборной доске.
— Закрыть откидной борт.
Внизу заработал двигатель. Через несколько минут на приборной доске вспыхнула красная лампочка и двигатель отключился.
— Борт поднят, сэр.
— Запустить первый и второй двигатели, — сказал я, щелкнув тумблерами запуска двигателей. Большие двигатели чихнули и выпустили облака черного дыма. Винты начали медленно вращаться. Когда двигатели набрали обороты, винты мягко засвистели.
