Когда он подходил к гостинице, ее вид вызвал в нем ощущение безликости и тюремной тоски. Уселся в салоне, где было оживленно, шумно, дымно от сигарет. Удивительно: темы разговоров здесь почти всегда одинаковы, хотя лица сменяются каждый день.
– Разве это не задворки мира? – волнуется один из постояльцев.
Следует бездумный ответ:
– Хуже некуда!
…Хохот стал громче и пробудил его от дремоты. Кто-то спросил:
– А вы, сударь, за Восток или за Запад?
Он ответил, сожалея, что втянут в этот не интересующий его разговор:
– Ни за то, ни за другое. И раздраженно добавил:
– Я за войну…
В ту ночь Керима не пришла в обычное время. Он ждал ее в темноте, а в голове разыгрывались пьяные фантазии. Томясь бездельем, он представлял себе картины, утоляющие страсть. Прошел целый час после полуночи, а она так и не появилась. Как неприятно пребывать в неведении относительно того, что творится там, наверху. Ведь Керима не пропустила ни одной ночи с того момента, когда впервые постучалась к нему в номер. Прошел еще изматывающий нервы час. Сабир был на грани отчаяния. Он понимал, что дольше ждать ее просто глупо, но продолжал смотреть в сторону двери, напряженно вслушиваясь. Отчаяние еще больше сгущало окружавший мрак. Бодрствовал до тех пор, пока не раздался голос муэдзина, возвестивший конец мучительного ожидания. Проснувшись часов в десять, он сам над собой посмеялся. Что ж, пусть плата будет тяжкой. Спустился в салон, съел легкий завтрак, потом издали наблюдал за дружеской болтовней Халиля с его помощником Сави. Наступит ли день, когда он войдет в этот салон и увидит место Халиля пустующим? Как спросить Кериму, почему она не пришла? Внезапно вспыхнула перебранка между двумя постояльцами. Из-за чего она началась, он не понял, но внимательно следил за их нервозной жестикуляцией, за угрожающими жестами, дальше которых ругавшиеся не пошли. Какая невыносимая скука!
Во время обеда он прочел на лице Ильхам повышенное внимание к своей особе, что заметно усилило в нем искушение переложить на ее плечи часть своего бремени.
– Хочу признаться тебе,– сказал он,– что не вижу иного смысла своей жизни, кроме как во встречах с тобой.
Она пристально посмотрела на него и сказала:
– По правде говоря, я не перестаю думать о нас.
В душе он упрекал ее за то, что медлит, не торопится захватить его всецело, подчинить себе – ведь терпит несправедливое поражение перед неведомой ей деспотической соперницей. Сама будешь виновата в последствиях.
– Я счастлив слышать это. И тоже непрерывно думаю… – Выкладывай, что у тебя. Ответил, в душе кляня себя за вранье:
– Думаю о двух вещах: о работе и о браке.
– Убедился окончательно, что я права?
– Конечно. Но сначала я должен завершить как-то свою миссию, а потом поеду согласовывать с отцом.
До смерти ненавидел себя. Стереть бы всю эту ложь одним махом, и будь что будет. Никогда еще он так не страдал, ничто раньше не могло до такой степени выбить его из колеи.
– Пойдем вечером в кино? – за этим вопросом звучал крик о помощи.
В темноте кинотеатра он взял ее ладонь, поднес ее к губам и стал покрывать поцелуями, испытывая настоящее счастье. Вдохнул мимолетный аромат и подумал, что хоть на миг может забыть о своей животной страсти и преступном замысле. И прочь из головы все эти страдания, которые терзают его после полуночи.
– Разве это не очевидное угнетение? – спросила Ильхам шепотом.
Он совсем не следил за фильмом и ответил шутливо:
– Наше расставание, даже на один час,– еще худшее угнетение.
Попытался сосредоточиться на экране: какой-то мужчина явно несправедливо обижал молодую девушку, что следовало из их бурного диалога. Поскольку он не следил за сюжетом с самого начала, все движения и слова казались ему лишенными смысла. Так мы смотрим на фрагменты из жизни людей, не понимая мотивов их поступков, проходим мимо, не обращая внимания, а то и насмехаясь над тем, что достойно оплакивания. До чего смешно, должно быть, выглядят твои поиски отца через объявление в газете, всем на потеху. Придет ли сегодня ночью Керима в обычное время? Или до рассвета придется маяться? Он заметил, что Ильхам совершенно поглощена фильмом. Это вызвало в нем недовольство. Он перестал играть ее ладонью и решил было убрать руку, но она вдруг сжала его пальцы, и он был ей благодарен за этот жест. Они вышли из кинотеатра в холодную ночь, под ясное, усыпанное звездами небо. Сабир проводил ее до остановки автобуса, потом зашел в лавку «Свобода» на улице Клот-бека, поел бастурмы, сардин, выпил полбутылки бренди. В полночь вернулся в свой номер и принялся ждать в темноте. Будущее не оставляло никакой надежды. Тишина снаружи становилась все более немой – ни звука.
Минуты проходили в мучениях и злости. Нет, никогда прежде не было такого унижения. Унижения голодной похоти. Унижения несостоятельных поисков. И страха перед унижением. Эта ночь, как и предыдущая, была сплошной проклятой бессонницей с головной болью. Решил днем не выходить из гостиницы. Увидел, как Керима спустилась и заняла свое место возле мужа точно так, как в первый раз. Мучительное желание разлилось по телу, она упорно избегала смотреть в его сторону. Не знает, до какой степени он обезумел, и потому не боится последствий. Когда она встала, чтобы подняться к себе в квартиру, их взгляды на миг встретились. Глянула на него предостерегающе и ушла. Что означало это предостережение? Судя по всему, отношение к ней старика не изменилось. Он уже в таком возрасте, что едва ли сумел бы не выдать себя. Сабир хотел догнать ее на втором этаже или на третьем, но передумал, услышав, как торопливо она поднимается, словно угадала его мысль и таким образом просигналила предостережение.
Дни проходят, деньги тают. История с отцом уже превратилась в нелепую легенду, в которую он и сам уже не верил. Но Керимы, этой роковой женщины, ему не избежать. Она – его жизнь и оставшаяся в этой жизни надежда.
Вечерами бродил он по Клот-беку, проводил время, выпивая и ожидая ее в темноте ночь за ночью. Он вернулся в полночь, и Мухаммед Сави сонно сообщил:
– Сегодня днем вас спрашивали по телефону.
Эти телефонные новости перестали его волновать. Если бы они не оправдали его скептицизма, если бы произошло чудо в этот момент отчаяния и страдания. Женский голос.
– По объявлению?
– Да нет, спросила, в номере ли вы. Я сказал, что вы еще не вернулись, и она положила трубку.
Ильхам? Из-за всех этих неудач последние два дня Сабир не встречался с ней. Когда он уже разделся и погасил свет, раздался легкий стук в дверь. Как сумасшедший он рванулся к двери, распахнул, крепко сжал ее руки и, несмотря на чувство счастливого облегчения, воскликнул с упреком:
– Ты!.. Повлек ее к постели, повторяя:
– Ты… И тебе не совестно?
– Ой, ты меня раздавишь, осторожнее.
– Как ты не пощадила мои нервы.
– Но ведь и мне не легче! Он хотел сорвать с нее халат, но она плотно его запахнула и стиснула руками.
– Нет. Оставаться рискованно. Я буквально на пару слов и ухожу.
– Ха! Сам дьявол не защитит тебя от меня!
– Ты пьян. Возьми себя в руки. Сейчас малейшая оплошность – и все рухнет.
Он посадил ее рядом с собой на край постели и спросил:
– Что случилось?
– Когда я вернулась от тебя в последний раз, он проснулся, чего с ним раньше не бывало, и стал расспрашивать, все ли время я была рядом. Я сумела увильнуть, но мне показалось, что Али Сурейкус что-то заподозрил. Я не уверена до конца, но все же перепугалась ужасно.
– Может, показалось?
– Может, да, а может нет. Но нам нельзя всем рисковать. Так потеряем и любовь, и надежду. Учти, одно слово – и он меня уничтожит, буду в вечной нищете прозябать. – Она вздохнула. – Вот я и воздержалась от визитов. И не смогла объяснить свое поведение. Думала-гадала, а сама терзалась – как ты там? Что ты подумал? Ты знаешь, он ведь не подписывал на мое имя всего имущества, пока не взял с меня обязательства быть ему верной. Говорил: ты мои руки, мои глаза, ты мне дочь и жена. Не оскверняй изменой оставшиеся мне дни.
– Ну и что?
– А то, что я должна категорически прекратить свидания. Это единственный выход.
– С ума сойти!
– Нет, это разумно.
– Значит, ждать? До каких пор ждать? Ответила с тяжким вздохом:
– Как ты понимаешь, ответа я не знаю.
– Когда деньги у меня кончатся, я буду вынужден уехать.
– Я могу тебе понемногу подбрасывать, чтобы удержать тебя в Каире как можно дольше.
– Это не отвратит неизбежного.
– Я понимаю. Но где выход? Я мучаюсь не меньше тебя.
– О, нет, мне, помимо этих страданий, вообще грозит полный крах.
– А я и за себя, и за тебя страдаю. Неужели ты не понимаешь?
Он вдруг задумчиво произнес, словно спрашивая самого себя:
– Когда же он умрет?..
– Ты спрашиваешь, будто я ясновидящая.
– А кто же ты тогда?
