Обращение девушки к хозяину наделало большой переполох, попутно породив массу смутных беспокойств и тревог. Сказанных слов, главный смысл которых сводился к недопустимости такой спешки и уверенности в том, что, по крайней мере, до завтра никакой нужды ехать в такую даль нет, хватило бы на целый роман. Поддавшись уговорам, сестры согласились отсрочить свой отъезд до следующего утра. Такая уступчивость с их стороны явно не входила в планы мисс Бингли, которая, хоть и предложила подруге остаться, все же была снедаема ревностью и нелюбовью к младшей, по силе своей гораздо превосходившими привязанность к старшей.
Сам мистер Бингли безмерно огорчился, услышав о том, что гостьи покинут поместье так скоро, и то и дело принимался увещевать Джейн отложить возвращение домой ввиду общей ее слабости после болезни. Однако Джейн была тверда как скала, особенно в тех вопросах, где, как ей казалось, она занимает единственно приемлемую позицию.
Что касается мистера Дарси, то в его душе это известие едва ли вызвало бурю чувств. По справедливости говоря, Элизабет Беннет пробыла в Незерфилде и без того достаточно долго. Она влекла его к себе больше, чем ему того хотелось бы, а мисс Бингли, прекрасно замечая это, теряла всю свою любезность и становилась язвительней, чем обычно. Молодой человек весьма здраво рассудил, что именно сейчас он обязан сдерживать малейшие проявления собственной неожиданной привязанности и что именно нынче он не вправе давать Лиззи повода думать, что она способна хоть как-нибудь влиять на его счастье; ведь, если бы такая идея получила свое развитие, ему, совершенно очевидно, пришлось бы предпринять что-нибудь весьма существенное, чтобы либо ее подтвердить, либо безжалостно разрушить. Твердо придерживаясь намеченного плана, за целую субботу он едва ли обменялся с девушкой десятком слов и, несмотря на то, что однажды их оставили вдвоем на целых полчаса, с удвоенным рвением окунулся в чтение книги, так ни разу и не подняв глаз на свою соседку.
В воскресенье сразу же после утренней службы состоялось, наконец, расставание, столь милое и приятное почти что всем. В преддверии разлуки любезность мисс Бингли по отношению к Элизабет за считанные минуты достигла небывалых высот, равно как и ее любовь к Джейн; и, когда они расстались после обильных заверений мисс Бингли в том, что она будет несказанно рада видеть их обеих будь то в Незерфилде или Лонгбурне, а также после череды самых теплых объятий, распаливших девиц настолько, что даже на долю Элизабет выпало случайное рукопожатие, младшая из сестер, сев в повозку и облегченно вздохнув, покинула поместье в самом приятном расположении духа.
Сердечность приема, оказанного девушкам их матерью дома, не шла ни в какое сравнение с недавними проводами в Незерфилде. Миссис Беннет весьма удивил их приезд, и она не замедлила пожурить девочек за доставленные мистеру Бингли хлопоты, попутно заверив Джейн, что уж теперь-то ей точно не избежать рецидива болезни. Однако их отец, хоть и очень лаконично, искренне порадовался возвращению детей, потому как неожиданно долгая разлука с ними позволила ему прочувствовать всю их важность для семьи в целом: все разговоры в гостиной по вечерам совершенно очевидно теряли большую часть своей живости и вообще весь смысл именно из-за того, что не было Лиззи и Джейн.
Сестры застали Мэри в привычном для нее состоянии тщательного изучения басовых октав и человеческой натуры и вынуждены были одобрить несколько новых отрывков и выслушать пару угрожающих в своей непреклонности моралите. У Кэтрин и Лидии тоже накопились новости для сестер, правда, несколько иного свойства. С тех пор как они не виделись, точнее, с самой среды, в полку произошли весьма важные события: несколько офицеров отужинали вместе с дядюшкой, одного рядового высекли, и теперь ходят упорные слухи о том, что полковник Форстер собирается жениться.
– Надеюсь, моя дорогая, – заметил мистер Беннет жене за завтраком на следующее утро, – вы заказали стряпухе на сегодня хороший обед, поскольку у меня есть все основания предполагать, что нынче после полудня ряды нашего семейства пополнятся.
– Что вы хотите этим сказать, дорогой? Уверена, я понятия не имею, кого вы сегодня ожидаете. Разве что Шарлотта Лукас заглянет к нам по дороге; а уж для нее-то, я уверена, мои обеды вполне хороши. Скажу даже больше: сдается мне, что по сравнению с тем, что им подают дома, наша пища – райский нектар.
– Тот человек, о котором я говорю, – джентльмен и посторонний.
– Джентльмен и посторонний! – зачарованно повторила миссис Беннет, одновременно сверкая глазами. – Я просто уверена, что это мистер Бингли. Но, Джейн… Ах, отчего же ты не сказала мне ни словечка? Экая, право, скромница! Если б вы знали, как я буду рада повидаться с мистером Бингли! Но, Боже мой, как это все некстати! У нас в доме сегодня нет ни куска рыбы! Лидия, душечка, звони же скорее. Я должна дать указания Хилл немедленно!
– Но это не мистер Бингли! – стараясь перекрыть общий гвалт, воскликнул глава семейства. – Это совершенно посторонний человек, которого я никогда и в глаза не видел.
За этим заявлением последовало изумленное затишье; но уже через секунду мистер Беннет имел возможность насладиться шквалом внимания и вопросов, который выплеснули на него жена и пять дочерей одновременно. Немного потешив себя их любопытством, он, наконец, снизошел до объяснения:
– Около месяца назад я получил это письмо и уже через две недели на него ответил, так как мне показалось, что дело это весьма деликатного свойства, а потому требует незамедлительного ответа. Мне пишет племянник, мистер Коллинз, который после моей смерти, если вдруг ему взбредет такая блажь в голову, сможет запросто всех вас выкинуть из этого дома.
– Ах, дорогой, – капризно всхлипнула его супруга, – пощадите мои нервы и не напоминайте мне о нем. Не говорите больше ничего об этом ужасном человеке. То, что ваша собственность должна быть отобрана от родных дочерей в пользу какого-то Коллинза, я воспринимаю как самую жестокую несправедливость. Кстати, на вашем месте я бы уже давно об этом задумалась и что-нибудь непременно предприняла.
Джейн и Элизабет попытались растолковать, вконец расстроенной матери основные положения майората. Следует заметить, что это было далеко не первое и уж точно не последнее объяснение; но, как только речь заходила о сущности этого закона, разум миссис Беннет словно разбивал паралич. Миледи начинала горько причитать; и единственное, что она выносила из этих разговоров, – это жестокость закона, дающего право отнять дом у пяти дочерей в пользу какого-то там родственника, до которого никому в их семье с роду не было дела.
– Разумеется, это чудовищная несправедливость, – согласился с женой мистер Беннет, – и ничто не в силах оправдать мистера Коллинза за провинность наследования Лонгбурна. Но, если вы послушаете, что он пишет в письме и как он это излагает, возможно, ваша неприязнь к моему племяннику чуть поубавится.
– Нет, ничто меня не переубедит, я уверена. И мне кажется, что с его стороны не слишком-то любезно писать вам вообще. Какое лицемерие! Я презираю таких лживых “друзей”! И отчего это он не может постоянно с вами ссориться, как это делал его родитель?
– Не сомневаюсь, как только вы ознакомитесь с содержанием письма, вы поймете, что он снедаем сыновними терзаниями.
«Хансфорд близ Вестерема, Кент, 15-ое октября.
Уважаемый сэр,
разногласия, наблюдавшиеся между вами и моим достопочтенным и ныне покойным батюшкой, причиняли мне много неудобств; и с тех пор, как нас постигла эта тяжелая утрата, меня неотступно преследует желание залечить давнюю рану на теле дружеских отношений между нашими семьями. Не скрою, некоторое время благие мои порывы сдерживали мои же собственные сомнения относительно того, не станет ли примирение с вами кощунством по отношению к памяти покойного моего родителя и, не правильней ли будет поддерживать непримиримую конфронтацию с тем, с кем при жизни батюшка оставался врагом. Тем не менее, сейчас все мои колебания остались в прошлом, поскольку, будучи посвященным в духовный сан на Пасху, я неожиданно оказался несказанно осчастливлен особым расположением высокочтимой леди Кэтрин де Бург, вдовы сэра Льюиса де Бурга, чья щедрость и добродетель столь велики, что именно мне выпала честь поселиться в превосходнейшем доме для пастора здешнего прихода, чтобы отныне по первому зову достопочтенной миледи исполнять все обряды и ритуалы, предусмотренные институтом Священной Церкви. Более того, пройдя через рукоположение и став священником, я чувствую свой долг всемерно способствовать установлению благословенного мира во всех семьях, в коих слово мое имеет влияние. В этой связи я смею надеяться, что настоящая моя попытка сделать шаг к примирению достойна похвалы и что теперь вы соизволите пересмотреть мой статус единовластного наследника Лонгбурна. Да будет щедрой рука дающего! Меня не может не терзать роль мучителя ваших славных дочерей, невольно доставшаяся мне, и теперь я нижайше прошу вашего прощения, а также спешу заверить ваше уважаемое семейство в полной своей готовности всячески способствовать вашему счастью. Если вы не станете возражать против того, чтобы принять меня в Лонгбурне, я позволю себе нанести свой визит в понедельник, 18-го ноября, в четыре пополудни, а также хотел бы просить вас о гостеприимстве до субботы, что весьма удобно мне, поскольку леди Кэтрин не имеет ни малейших возражений против моего редкого отсутствия по воскресеньям, если, конечно, меня может заменить на утренней службе какой-нибудь другой пастор. Сэр, непременно передавайте мой нижайший поклон вашей супруге и дочерям. С уважением, ваш вечный доброжелатель и друг,
