довольно большое пространство. Наконец, он опустил меня на песок и стал передо мной на колени. Он взял меня за руки, и губы его искали мои волосы, с которых свалилась вуаль.
— Нет, — остановила я его, — я не хочу ничего, что напоминало бы ваше прошедшее. Дайте мне любить вас свободно, а не потому, что вы меня к этому принудите.
— Это правда, — воскликнул он, — не надо ничего, что напоминало бы прошедшее. Я вас уважаю, я дорожу вами, я боюсь вас. Не бойтесь же меня вы. Возьмите эту вуаль, которая зацепилась за мое платье, накройтесь ею, спрячьтесь в нее, если хотите, я не трону ни одной складки. Я отведу вас к отцу, который, быть может, вас ищет. Но прежде я хочу услышать от вас одно только слово: когда вы будете уверены, что любите меня? Когда вы мне это скажете?
— Это опять все тот же вопрос. Если б я была в этом уверена, к чему же мне было бы колебаться сказать это?
— Но когда же вы будете в этом уверены? Сколько вам нужно для этого времени — день или неделя?
— Мне нужен более долгий срок. Что, если бы я назначила год?
— Отчего не десять, не двадцать лет? Вы хотите подвергнуть меня испытанию?
— Нет, я хочу подвергнуть испытанию себя.
— Вы трусите, мисс Оуэн, но я храбрее вас. Я избавляю вас от всякого испытания. Я в вас уверен и так. Слушайте: теперь вы взволнованы, вы плакали, вы испугались моего поцелуя… В эту минуту вы меня любите. Поклянитесь, что я ошибаюсь!
—Я не хочу ни в чем клясться, я требую только времени, чтобы подумать.
— Пусть будет по-вашему. Я покоряюсь. Но, клянусь вам, вы не правы. Вы снова бросите меня на произвол этой одуряющей жизни, из которой я хотел выйти. Решение это во мне было зрело, этим мгновением надо было пользоваться.
— Так через год уже будет поздно! — воскликнула я с испугом. — Так вот как вы были уверены в самом себе.
— Я уверен в самом себе и теперь. Но мне целый год предстоит томиться и расходовать свои силы самым непроизводительным образом. Я не умею лгать; я не стану заверять вас, что с нынешнего же дня, не имея никакой определенной надежды впереди, я буду удаляться от пропасти и противиться головокружению. Нет, я буду жить, как и прежде, среди опьянения и шума. Дайте мне хоть что-нибудь достоверное, одно слово, и я буду жить вашим воспоминанием.
— Но если бы я могла вам дать это слово, ожидание, которого я требую, было бы бесполезно. Слушайте, — вернитесь к вашей прежней жизни, я вас ничем не связываю. Удостоверьтесь сами, можете ли вы еще желать привязанности, которую вам колеблются отдать. Если это вам покажется слишком тяжело, — забудьте меня. Если же, напротив, через год вы все по-прежнему будете думать, что я могу сделать вас счастливым, — вернитесь, и в этот день, клянусь вам, я тоже буду этому верить.
— Так это обручение?
— Предоставляю вам самому решить, насколько мое обещание вас связывает.
— Да, оно меня связывает безвозвратно, — проговорил он. — Я вижу, что вы сомневаетесь не в себе, а во мне — это мне легче. Благодарю вас, мисс Оуэн. Я не требую от вас залога, но, умоляю вас, примите его от меня. Я не смею предложить вам кольцо — это всем сейчас бросится в глаза. Но вот листик травки, который я обматываю вокруг вашего пальца. Сохраните его, и если через год вы мне его не отошлете назад — я вернусь опять, даю вам слово.
В эту минуту Нувиль показался недалеко от нас, и он успел только шепнуть мне:
— Я ухожу. Я не в состоянии играть что-нибудь сегодня вечером — на сердце у меня слишком тяжело и слишком радостно. Скажите Нувилю, что у меня болит голова, и чтобы он извинил меня перед вашим отцом. Он знает, что я вас люблю; он объяснит мое бегство. Он будет играть для вашего отца, а ваша сестра будет избавлена от скуки меня слушать. Прощайте, Сара, прощайте, моя невеста. Через год, в этот день, где бы вы ни были, вы меня увидите.
Мы были в самом конце парка. Он быстро перескочил через забор и исчез в направлении Ревена.
Нувиль, увидев меня одну, не выказал никакого удивления.
— Он ушел? — спросил он меня. — Стало быть, голова у него сильно разболелась?
— Почем вы знаете, что у него болит голова?
— Он мне сказал, что чувствует приближение мигрени. Не хотите ли опереться на мою руку, мисс Оуэн? Мы будем говорить о нем. Не правда ли, вы его любите? Вы не решаетесь в этом сознаться? Надеюсь, что с ним вы были храбрее, и что он ушел от вас не с отчаянием в сердце.
Моя английская чопорность, рассеянная обаянием первой любви, снова попыталась взять верх.
— Если бы я даже действительно успела уже полюбить его, — отвечала я, — неужели вы одобрили бы меня, если бы я так скоро ему в этом созналась?
— Без сомнения, — отвечал он, не задумываясь. — Я бы за это стал уважать вас еще больше, чем теперь. Чего вы еще можете требовать от человека? Он соединяет великие и блистательные качества с теми свойствами, которые дают счастье в интимной домашней жизни. Из-за чего вам еще колебаться, я решительно не понимаю.
— Соединение стольких достоинств дает законное право на счастье. Я в самой себе не уверена, клянусь вам, и вы должны меня понять, так как этот же недостаток уверенности в самом себе так долго становился поперек вашей собственной жизни.
— Да, я понимаю вас. Но Абель явился в моей жизни, как лучезарное светило, и согрел меня своими лучами. Он вдохнул в меня уверенность в самом себе. Возможно ли, чтобы он не успел с вами в том, в чем он успел со мной, если только вы не будете с предвзятым намерением сопротивляться его влиянию?
— Нет, — отвечала я, — я не сопротивляюсь, я не могу долее сопротивляться, потому что я чувствую, что люблю его, и что если бы я и должна была его забыть, это было бы свыше моих сил.
— Давно бы так! — воскликнул Нувиль, пожимая мне руку. — Вот это славное, от души сказанное слово! Не берите его назад, вы всю жизнь будете жалеть об этом.
В гостиной
