Радость этого золотого дня заставляла кровь быстрее обращаться в жилах Филиппы. Жизнь вошла в свою колею — все стороны жизни, которую она находила немного трудноватой; но теперь Филиппа привыкла к ней, и вот все цвело в сиянии и красоте.
Мать спросила:
— Дитя мое, ты действительно счастлива? — И Филиппа ответила:
— Очень, дорогая!
— Джервэз кажется… ну… довольно молчаливым. Ты не находишь? — осмелилась спросить мужа миссис Кардон, когда они остались одни.
— Молчаливым? Что значит «молчаливым»? — отвечал воинственно Билль.
— Кроме того, наша маленькая Филь…
— Ну, если Филь говорит за всех, у него не может быть много шансов вставить свое слово, не так ли?
— Билль, думаешь ли ты, что они счастливы?
— Счастливы? О Господи, ну, разумеется, они счастливы! Ты ведь не ожидаешь от них, чтобы они пели и плясали от радости?
— Нет, но когда мы были женаты всего полгода, мы не были, как они. «Джервэз», «Филиппа»… даже не «Филь»…
Билль встал с кресла и направился к кушетке, миссис Кардон подвинулась, освободив ему место возле себя.
— Ради Бога, перестань выдумывать всякую всячину, дорогая! — сказал он, пытаясь ее утешить. — Это ни к чему не приведет, да ничего в данном случае и нет. У Джервэза и Филь все в наилучшем порядке, и они прекрасно ладят между собою, как мне кажется. — Он ласково обнял ее рукой. — Ты всегда была склонна волноваться из-за детей, не так ли? А они никогда в этом не нуждались! У Филь все идет отлично. Джервэз дает ей полную возможность делать абсолютно все, что ей нравится, а я еще ни разу не видел молодежи, которой бы это не нравилось. Подожди немного, дорогая, и когда начнут появляться детишки, это оживит немного Джервэза, а Филь станет солиднее. — Он высвободил руку и стал искать папиросу. — Филь тебе еще ничего не сообщала? Я хочу сказать — никаких новостей?
— Ах, нет! Было бы хорошо, если бы они были! — вздохнула миссис Кардон.
У Билля нашелся готовый ответ и на это пессимистическое замечание:
— О, я об этом не беспокоюсь. Филь сама еще дитя, и в конце концов они повенчались лишь после Рождества!
Он вдруг хихикнул, а затем засмеялся.
— И, честное слово, никто не назовет нашего зятя чересчур прытким! Верь мне, дорогая, наследник Вильмотов родится прилично, в должное время и благополучно во всех отношениях.
Миссис Кардон схватила его за руку:
— Вот в том-то и дело, Билль! Как раз то, что я думаю, понимаешь, Билль? Сама жизнь здесь чересчур благополучна, и это-то и заставляет меня беспокоиться за Филь.
Билль поднялся и великолепно зевнул.
— Долли, дать тебе соды с мятой или чистой? И от чего это у тебя так: от омаров или от икры?
Он пошарил на ее туалетном столе и вернулся с небольшой золотой коробочкой, в которой хранились эти домашние средства.
— Ну, давай открой рот и закрой глаза.
Его жена мило повиновалась, и Билль, чувствуя, что он победил по всей линии, благосклонно поцеловал ее.
Он уже давно крепко спал, а миссис Кардон все еще лежала с широко раскрытыми глазами. Не было ничего осязаемого, за что она могла бы ухватиться… Холодность со стороны Джервэза, небрежность со стороны Филь дали бы ей право сказать: «Вот оно… Джервэз устал — или Филь мудрит».
Но Джервэз был абсолютно любезен с Филь, а Филь была очень мила с ним.
Бедная миссис Кардон сомкнула, наконец, усталые вежды: не было смысла копаться во всем этом… действительно, не в чем копаться… и все же… что-то было в атмосфере этого брака… да, несомненно… что подтверждало ее опасения.
«Он слишком стар, а она слишком молода! — решила она. — И это так, даже если ни один из них этого не допускает… Хотя похоже на то, что он… У него вид, который Фелисити называет, кажется, „напряженным“? Да, это так. И в этом вся суть. Иногда похоже на то, что для Джервэза это уже чересчур; так было и после обеда, когда Филь вздумала танцевать под радио и собиралась пригласить по телефону всю свою компанию… Может быть, Билль и прав, что дети необходимы для настоящего счастья нашей дорогой крошки… Как ужасно трудно выбирать для другого! Казалось, что это было такое большое счастье… А ведь непохоже на то, чтобы один из нас мог оставить ей большое состояние или дать много… Я не должна была позволить ее отцу играть на бирже… но эти рудники, казалось, имели такую блестящую будущность… Никто, вероятно, сейчас не свободен от денежных затруднений… О Боже!..»
Филиппа наполнила дом гостями, давала балы, посещала благотворительные базары, устраивала спортивные развлечения и принимала беспрерывно и в городе, и в Фонтелоне.
— Слышала последнюю новость? — спросила ее Фелисити. — Тедди и наша Леонора? По-моему, она дура. Дикки может быть каким угодно тюфяком, но он еще не окончательно оглох и ослеп!
— Тедди и Леонора? — повторила Филиппа. — Но ведь она намного старше Тедди.
Фелисити загадочно улыбнулась.
— В наш век возраст не играет роли, а Нора действительно красавица. Но Майлсу это совсем не нравится. Он вошел в компанию к Сэму и уехал в Африку, где будет заведовать отделением в Кении.
— Вероятно, большая часть этого неправда? — переспросила Филиппа. — Примерно половина половины от половины?
— Не в случае с Тедди, — ответила Фелисити задумчиво.
Филиппа почувствовала затаенную, но острую досаду против Леоноры, известную каждой женщине. Она вызывается тем, что человек, который когда-то любил вас, сейчас открыто любит другую, и усиливается еще потому, что он любит недостойную. Тедди приобрел новый интерес в ее глазах.
Она заметила его издали в Рэнде ожидающим возле Леоноры очереди на площадку для игры. Он был прекрасным игроком в теннис. Ему удалось получить площадку в то время, как Филиппа наблюдала за ним, и они столкнулись совершенно случайно, когда она входила, а он выходил после игры.
Он был в широком белом, вязаном пиджаке, так как лето было дождливое, с холодными ветрами; вокруг шеи был обмотан громадный желтый с белым шерстяной шарф, а над ним смеялось его милое лицо. Он был олицетворением ясности: глаза ясные, с живым взглядом, блестящие волосы… Его улыбка слегка поблекла, когда он отрывисто сказал:
— Алло, Филь, алло! Как я рад вас видеть! — Леонора мягко и любезно добавила:
— Очень рада!
Она поцеловала Филиппу, а Тедди смотрел с застывшей улыбкой, вертя в руках ракетку.
— Мы должны опять встречаться, — сказала Леонора. — Дорогая, вы выглядите прямо очаровательно!
Она поплыла дальше, и Тедди последовал за ней все с той же улыбкой под короткими усиками. Джервэз пришел с площадки, где играли в поло.
— Алло, вот ты где?! Значит, ждала? Готова? — В машине он вытянулся.
— Фу, я закоченел! У нас была сегодня вялая игра.
Их автомобиль застрял в длинной цепи машин, покидавших клуб; они ехали в тени, и было не очень пыльно в двигавшемся вперед ряду. Замедляя на минуту ход, возле них остановился большой «роллс», и из него выглянул человек с огромным красным лицом.
— Это Дикки Ланчестер, — сказала Филь, слабо улыбаясь ему. — На него действительно противно смотреть!
— Он неплохой парень, — отвечал снисходительно Джервэз. — В самом деле, он скорей приличен — много лучше, чем его жена. Она немногого стоит, если хочешь знать! Но Ланчестер иногда делает трогательные вещи. Недавно он послал целую группу больных детей на дачу; вот что он сделал! Я встретился с ним случайно — он состоит членом в некоторых благотворительных обществах, в которых и я состою.
— Я не понимаю, как Леонора могла так поступить, — с жаром сказала вдруг Филиппа.
— Бедный старина Ланчестер! — отозвался Джервэз.
Он вошел вслед за Филиппой в ее будуар и приказал дворецкому подать туда виски и соду. Стоя перед камином, он широко зевнул:
— Дорогая…
Филиппа, читавшая письмо, вопросительно взглянула на него.
Джервэз, широко расставив ноги и засунув руки в карманы брюк, несколько нерешительно продолжал:
— Я хочу сказать, дорогая… Как ты думаешь — не могли ли бы мы сегодня все бросить и остаться вечером дома? Знаешь ли ты, что мы с незапамятных времен ни разу не обедали спокойно? Факт! Можем ли мы… возможно ли?
— Но ведь сегодня идет «Федора» с Джерицей, — ответила Филиппа, широко раскрыв глаза, — а затем танцы у Холленсенов…
— Джерица будет еще петь на следующей неделе, а у Холленсенов все равно нельзя будет двигаться. Давай пообедаем дома, только ты да я…
Он подошел к ней и обнял ее.
— Дорогая, я так хотел бы провести вечер с тобой!
— Но… но… — начала Филиппа, запинаясь.
— Но ты не чувствуешь такого же пламенного желания побыть со мной? — пошутил он. — А ты знаешь, ровно год тому назад ты вошла дома в гостиную, и я тебя впервые увидел после возвращения из Африки. Помнишь? И ты сказала: «Вы?» — и потом: «Как мило!» Что же, история повторяется?
