Обманщик и его маскарад - Герман Мелвилл

чужого лица. Кстати говоря, довольно странно, что человек с траурной лентой, о котором вы спрашивали, принял меня за сентиментального рохлю, потому что я отмалчивался; а поскольку я имел при себе книгу Тацита, он полагал, что я выбрал такое чтение из-за меланхоличного стиля, а не из-за сплетен и кривотолков автора. Но я позволил ему высказаться и потворствовал ему своей мнимой застенчивостью.

– Вам не следовало так поступать. Это несчастный человек, а вы, похоже, выставили его глупцом.

– Если и так, то он сам виноват. Но мне нравятся преуспевающие и довольные люди, которые говорят спокойно и отличаются красноречием, как вы. Такие люди обычно бывают искренними. А теперь, поскольку у меня есть некоторый излишек денег в кармане, я просто собираюсь…

– …Выступить в роли брата этого несчастного бедняги?

– Пусть этот несчастный будет братом самому себе. Во что вы его втягивали все это время? Можно подумать, вам нет дела до оформления трансфертов или продажи акций; вы думаете о чем-то еще. Но повторяю, я готов вложить деньги…

– Постойте, постойте, – к нам приближаются какие-то шумные джентльмены. Давайте отойдем в сторону.

С бесцеремонной вежливостью человек с книгой под мышкой увлек своего спутника в уединенное место, куда не доносились звуки перебранки снаружи.

Заключив сделку, они встали и вышли на палубу.

– Теперь скажите мне, сэр, – произнес человек с книгой, – вернее, объясните, каким образом молодой человек, вроде вас, – а вы, на первый взгляд, похожи на степенного представителя студенческой гильдии, – вдруг заинтересовался акциями и подобными вещами?

– Некоторые второкурсники производят ошибочное впечатление, – с подчеркнутой медлительностью ответил студент, поправляя воротник рубашки. – Не последним из них является расхожее мнение о натуре современного ученого и о происхождении его научной уравновешенности.

– Да, похоже на то. Действительно, это новая страница в рукописи моего жизненного опыта.

– Жизненный опыт – это единственный учитель, сэр, – глубокомысленно заметил студент.

– Считайте меня вашим учеником; я готов слушать лишь измышления опытных людей. [52]

– Мои измышления, сэр, в основном руководствуются изречениями лорда Бэкона; [53] я рассуждаю о тех концепциях, которые близки моему бизнесу и моей душе… Кстати, у вас нет сведений о других хороших акциях?

– Вас, случайно, не интересует Новый Иерусалим?

– Новый Иерусалим?

– Да, это новый и процветающий город в северной Миннесоте. Он был основан некоторыми беженцами из числа мормонов, отсюда и название. Он стоит на Миссисипи. Вот, у меня есть карта, – он развернул свиток. – Вот, здесь вы видите общественные здания, – вот пристань, – вот парк, – вот ботанический сад, – а тут, где эта маленькая точка, находится постоянно действующий фонтан. Как вы можете видеть, есть двадцать звездочек; они обозначают лицеи с колоннадами из железного дерева.

– И все эти здания уже построены?

– Все стоят на местах, bona fide. [54]

– А эти квадраты по окрестностям, – они покрыты водой?

– Акватории в новом Иерусалиме? Все это terra firma… – но вы не заинтересованы в инвестициях, правда?

– Мне едва ли нужно объявлять свою ученую степень, как говорят в таких случаях молодые юристы, – зевнул студент.

– Благоразумие… вы благоразумный человек. Так или иначе, я предпочел бы иметь одну из ваших акций в угольной компании, нежели две из этого предприятия. Тем не менее, с учетом того, что первое поселение было основано двумя беженцами, которые переплыли реку в обнаженном виде… это удивительное место. Так и есть, уверяю вас. Но увы, мне пора идти. Да, и если вы случайно встретитесь с этим несчастным человеком…

– В таком случае, я пошлю за стюардом и поручу ему высадить этого человека за бот вместе с его несчастьями, – с растущим нетерпением отозвался студент.

– Ха-ха! Вот теперь я вижу некоего мрачного философа, теологического медведя, всегда готового задавить своим ворчанием слабости человеческой натуры (со скрытыми мотивами, как видите, ради солидных бенефиций в виде даров от почитателей Аримана [55]), он объявит это знамением ожесточенного сердца и размягченного мозга. Да, такова будет его зловещая умозрительная конструкция. Но ведь это не более, чем причуда настоящего, пусть и суховатого юмора. Признайте это! До свидания.

Стулья, табуреты, кушетки, диваны, оттоманки, занятые группами людей, молодых и старых, умудренных и простодушных. Они держат в руках карты: пики, трефы, бубны и черви, их любимые игры – вист, криббидж и брак. [56] Среди отдыхающих в креслах и расхаживающих между столами с мраморными столешницами, сравнительно мыло тех, кто устранились от игры и держат руки в карманах. Возможно, это философы. Но тут и там можно видеть заинтересованные лица людей, читающих небольшую афишу неизвестного автора, составленную в витиеватых выражениях:

На полу валяются многочисленные экземпляры, как будто разбросанные с воздушного шара. Но природа их происхождения была такова: некий пожилой человек в квакерском облачении тихо прошел через каюту и, на манер железнодорожных книготорговцев, предваряющих свои предложения прямыми или косвенными рекламными объявлениями о будущих томах, молча раздавал брошюры со стихами, которые, большей частью, после мимолетного взгляда были выброшены на пол, как очередная бредовая фантазия бродячего рапсода.

В должное время появляется и румяный мужчина с дорожной шляпой, который, оживленно расхаживая взад-вперед, с любопытством оглядывается по сторонам с видом радостного сродства с происходящими событиями, всей своей сущностью желая передать стремление быть душой общества и словно бы говоря: «Ну вот, ребята, теперь я лично знаком с каждым из вас, потому что мир прекрасен, и наше знакомство тоже прекрасно братья, о да, – и какие мы здесь все прекрасные и счастливые!»

И, как будто он на самом деле пропел эту птичью трель, он панибратски обращается к одному незнакомцу за другим, обмениваясь с ними приятными комментариями.

– Прошу прощения, почему вы здесь? – обратился он к маленькому сухопарому человечку, который выглядел так, словно никогда не обедал.

– Из-за какой-то диковинной поэмы, – последовал ответ. – Той самой, которая разбросана в брошюрах на полу.

– А я и не заметил! Давайте-ка посмотрим, – он подобрал бумажку и посмотрел. – Ну, довольно мило: жалобные откровения, особенно в завязке. «Увы тому, кто не познает меры / Реального доверия и неподдельной веры». Разумеется, можно лишь пожалеть такого несчастливца. Сложено весьма гладко, сэр. В этом есть неподдельный пафос. Но считаете ли вы такие чувства оправданными?

– Интересно, – ответил сухопарый человечек. – Я как раз подумал что это необычная вещь, и едва ли не стыжусь признать, что она подвигла меня на искренние чувства. Прямо сейчас я чувствую, что это