Но и на этом не закончилась творческая история «Минина». 18 декабря 1937 года Булгаков писал Асафьеву: «…14 декабря я был приглашен к Керженцеву, который сообщил мне, что докладывал о работе над „Мининым“, и тут же попросил меня в срочном порядке приступить к переделкам в либретто, на которых он настаивает. Кратко главное:
а) Расширение Минина (ария, которую можно отнести к типу „О поле, поле….“).
б) Противодействие Минину в Нижнем.
в) Расширение роли Пожарского.
г) Перенесение финала оперы из Кремля на Москву-реку — мост.
Что же предпринимаю я? Я немедленно приступаю к этим переделках и одновременно добиваюсь прослушания Керженцевым клавира в последнем варианте, где и Мокеев, и Кострома, с тем, чтобы наилучшим образом разместить дополнения, поправки и переделки.
Не знаю, что ждет „Минина“ в дальнейшем, но на сегодняшний день у меня ясное впечатление, что он снят с мертвой точки…» (с. 411).
19 декабря Асафьев написал Булгакову, что он готов продолжить работу над оперой: «…и пусть даже за этой третьей редакцией последуют еще другие… я от работы не откажусь никогда». 21 декабря Булгаков предлагает Асафьеву немедленно приехать в Москву для выяснения судьбы «Минина». Но доктор категорически возражает против этой поездки, тем более, что Керженцев написал Асафьеву о сути доработки оперы, но 24 декабря Булгаков направляет Асафьеву телеграмму: «Немедленно выезжайте в Москву». Но Асафьев не внял мольбам Булгакова, скорее всего по состоянию здоровья.
25 декабря 1937 года Булгаков писал Асафьеву: «21 декабря я послал Вам письмо, где предупредил, что Вам нужно выехать в Москву. Я ждал единственно возможного ответа — телеграммы о Вашем выезде. Ее нет. Что же: Вам не ясна исключительная серьезность вопроса о „Минине“? Я поражен. Разве такие письма пишутся зря?
Только что я послал Вам телеграмму, чтобы Вы выезжали. Значит есть что-то очень важное, если я Вас так вызываю.
Повторяю: немедленно выезжайте в Москву.
Прошу Вас знать, что в данном случае я забочусь о Вас, и помнить, что о необходимости Вашего выезда я Вас предупредил».
2 февраля 1938 года Булгаков писал Асафьеву: «Посылаю Вам первое из дополнений к „Минину“ — арию Минина в начале второй картины.
Вслед за нею начну высылать остальные дополнения… Когда опять в Москву? Я очень рад, что Вы побывали в ней…»
7 февраля Булгаков послал дополнения к третьей картине (в Нижнем, на Лобном месте). 10 февраля Асафьев послал телеграмму, что получил оба письма и благодарен за «прекрасные тексты». 15 февраля Асафьев телеграфирует, что музыка на присланные тексты написана.
10 апреля 1938 года Булгаков послал дополнения, на этом завершая работу над либретто. 4 июня 1938 года Асафьев писал Булгакову: «…Я так скорбно и горестно похоронил в своей душе „Минина“ и прекратил и работу, и помыслы над ним, что не хотелось и Вас тревожить… В Большом театре и в Комитете меня как композитора знать больше не хотят. Это мне было ясно, еще когда я сидел у Вас и просил клавир…»
Последние надежды на постановку «Минина» были связаны с двумя эпизодами, которые произошли в ноябре 1937 года. Скорее всего «оживление» вокруг «Минина» возникло после того, как в Большом театре побывал Сталин. 24 ноября 1937 года Е. С. Булгакова записала: «…Позвонил Яков Л. и сообщил, что на „Поднятой целине“ был Генеральный секретарь и, разговаривая с Керженцевым о репертуаре Большого театра, сказал:
— А вот же Булгаков написал „Минина и Пожарского“…
Яков Л. обрадовался этому и тут же позвонил» (с. 176).
14 декабря: «Керженцев пригласил М. А. Сообщил, что докладывал „высокоответственному лицу“ о „Минине“. Просил М. А. сделать поправки. Сказал, что поляки правильные. (А в прошлый раз говорил, что неправильные). Надо увеличить роль Минина, дать ему арию вроде „О, поле поле…“» и т. д.
Приезд Асафьева в январе 1938 года не внес никаких изменений в судьбу «Минина». Видимо, музыкантам Большого театра не нравилась его музыка. Это становится ясно из записи Е. С. Булгаковой: Асафьев «играет настолько хорошо, что даже и музыка понравилась» (с. 180). Он встречался и подробно разговаривал о переделках оперы с Мелик-Пашаевым, Самосудом, Булгаковым. Но вскоре после этого «гробовая новость о Керженцеве»: «На сессии, в речи Жданова, Керженцев назван коммивояжером. Закончилась карьера. А сколько вреда, путаницы он внес», — записывает Е. С. Булгакова (Дневник с. 181).
20 января 1938 года назначен председателем Комитета по делам искусства Назаров — «Абсолютно неизвестная фигура» (Вскоре выяснилось, что Назаров — сотрудник «Правды»). Значит, все нужно начинать сначала…
Последние поправки были сделаны, но опера оказалась в катастрофическом положении… Никто за катастрофу эту не нес ответственности. Скорбно и горестно было не только Асафьеву, но и Булгакову.
В это время М. А. Булгаков работал над романом «Мастер и Маргарита», а для Большого театра писал новое либретто — о Петре Великом.
Телохранители (устар.)
Будь я проклят!
Список действующих лиц отсутствует.
Бондерор — то есть Евгений. Далее — Рейн.
Далее — Луковкин.
Сцена с Иоанном вписана вместо частично вычеркнутой:
[Николай I (выходит).
Бунша. Не надо нам царей. (У телефона.) В доме номер сто пятьдесят один в жакте девятьсот появился император. Считаю долгом потребовать милицию, потому что я за это отвечаю. Секретарь Бунша-Окаян-Корецкий. Нет, не князь я, не князь, сын кучера. Корецкий. Слушаю.]
Бондерор (вырывая трубку). Сию минуту!.. Кретин!..
Бунша. Караул!! Меня контрреволюционер душит!
Николай I. Что это за шут гороховый? Что это за наряд?
Бондерор. Это пиджак.
Николай I. Пиджак?
Бунша. Вот какую машину вы сделали, Евгений Васильевич.
Здесь Кирвой назван Бунша.
Александром Ивановичем назван Евгений Иванович Рейн. Здесь же в строке зачеркнуто: «Александрович».
Здесь Поныревым назван Михельсон.
Юрочка — Юрий (Жорж) Милославский.
Акт не завершен.
В рукописи фамилия «Радаманов» в некоторых случаях пишется как «Родоманов».
Comprenez vous? — Вы понимаете? (фр.)
Здесь Аврора названа Астреей.
В тексте была описка: «Жоржик».
Здесь Мариной названа Мария Павловна.
Здесь Понырев — один из милиционеров.
Во II редакции вместо Услужливого гостя действует Анна.
Yes. — Да. (англ.)
Эта реплика — набросок к сцене с эпиграммой «В России нет закона. // А столб, и на столбе — корона», которая отсутствует в рукописи и появляется в тексте 1 варианта пьесы.
Commerage — сплетни, пересуды (фр.)
От последней фразы проведена стрелка к реплике Наталии «Терпите смиренно…».
В рукописных тетрадях Булгакова список действующих лиц включает семь персонажей. Остальные персонажи печатаются по списку действующих лиц 1 варианта пьесы (РО ИРЛИ, ф. 369, № 218. л. 2).
В тексте черновика встречается несколько вариантов имени часового мастера, шпиона III отделения: Меняев, Степан Ильич Битков и Ларион Битков — это одно и то же лица. В окончательном тексте пьесы — Степан Ильич Битков.
Садитесь, сударыня, прошу вас… (фр.)
Говорите по-русски, мадемаузель. (фр.)
Можно войти? (…) Александр, вам не здоровится?.. (фр.)
Хорошо, хорошо… (фр.)
Свояк. (фр.)
В картине второй — «Долгорукий», далее — Долгоруков. Князь Петр Владимирович Долгоруков — историческое лицо.
