И друзья расстались. Каждый пошел своей дорогой, но по странной случайности дороги привели их в одно и то же место, где они и встретились.
– Ты что же – не застал дядю?– Марсель.
– А ты, не повидался с Медичи?– Родольф.
И они расхохотались.
Однако домой они вернулись очень рано… под утро.
Два дня спустя Родольф и Марсель уже совершенно преобразились. Они были одеты как новобрачные из самого высшего круга, были так хороши собою, так вылощены, так изящны, что при встрече на улице даже не сразу узнали друг друга.
Впрочем, они строго придерживались принятой ими системы экономии. Только вот распорядка работы им никак не удавалось в точности придерживаться. Они наняли слугу. Это был рослый тридцатичетырехлетний малый, родом из Швейцарии, умственными способностями своими он напоминал Жокриса. К тому же, Батист не был создан, чтобы служить лакеем, и если ему поручали отнести какой-нибудь пакет покрупнее, он краснел от негодования и отправлял пакет с рассыльным. Но у Батиста были и положительные качества: например, когда ему давали зайца, он при желании мог превратить его в заячье рагу. А так как прежде чем стать лакеем он был винокуром, то урывал немало времени на разработку нового целебного зелья, которым мечтал прославить свое имя, ореховая настойка тоже удавалась ему весьма недурно. Но была область, в которой Батист уже совершенно не знал соперников,– а именно искусство воровать у Марселя сигары и раскуривать их при помощи Родольфовых рукописей.
Однажды Марсель вздумал нарядить Батиста фараоном и воспользоваться им как моделью для своей картины «Переход евреев через Чермное море». Услышав об этом, Батист наотрез отказался позировать и потребовал расчета.
– Хорошо,– сказал Марсель.– Расчет получите сегодня вечером.
Когда Родольф вернулся домой, товарищ сообщил ему, что с Батистом надо расстаться.
– Никакого толку от него нет,– заявил он.
– Ты прав,– согласился Родольф.– Проку от него как от китайского болванчика.
– Глуп как пробка.
– Ленив.
– Уволить его!
– Уволим!
– Однако он не лишен и достоинств. Он отлично готовит рагу.
– А настойку? По части настойки он прямо-таки Рафаэль.
– Да, но больше он ни на что не годен, а нам этого мало. Мы только тратим время, препираясь с ним.
– Он мешает нам работать.
– Из-за него я не успею закончить «Переход через Чермное море» к открытию выставки. Он не захотел, чтобы я писал с него фараона.
– Из-за него мне не удалось закончить работу, которая мне заказана. Он отказался сходить в библиотеку за нужными мне справками.
– Он нас разоряет.
– Решительно, держать его невозможно.
– Вот и уволим его… Но в таком случае надо с ним рассчитаться.
– Ну и рассчитаемся, только бы убрался! Давай деньги, я сочту, сколько мы ему должны.
– Какие деньги? Казначей-то у нас ведь не я, а ты.
– Ничуть не бывало, казначей – ты. Управление финансами поручено тебе,– возразил Родольф.
– Но уверяю тебя, у меня нет ни гроша,– вскричал Марсель.
– Неужели уже ничего не осталось? Быть не может! Нельзя истратить пятьсот франков за неделю, особенно когда соблюдаешь строжайшую экономию и ограничиваешься только самым необходимым. (Ему следовало бы сказать: самым излишним.) Надо проверить расходы: ошибка непременно обнаружится.
– Возможно,– сказал Марсель,– но деньги вряд ли обнаружатся. Как бы то ни было – заглянем в расходную книжку.
Вот образчик отчетности, которая велась под покровительством святой Экономии:
«Девятнадцатое марта. Приход – 500 франков.
Расход: турецкая трубка – 25 франков, обед 15 франков, разные расходы – 40 франков»,– читал Марсель.
– Что это за разные расходы?– Родольф.
– Сам знаешь,– отвечал тот.– Это вечер, после которого мы вернулись домой только под утро. Впрочем, в данном случае мы сэкономили на дровах и свечке.
– Дальше. Читай.
– «Двадцатое марта. Завтрак – 1 франк 50 сантимов, табак – 20 сантимов, обед – 2 франка, лорнет – 2 франка 50 сантимов». Ну вот, лорнет – это твой расход. И зачем тебе понадобился лорнет? Ты и так отлично видишь…
– А ты отлично знаешь, что мне надо было написать отчет о выставке для «Покрывала Ириды». Невозможно быть художественным критиком, не имея лорнета. Расход вполне законный. Дальше.
– Трость…
– Ну вот, это – твой расход,– вставил Родольф.– Мог бы обойтись без трости.
– За двадцатое число других расходов не было,– продолжал Марсель, не ответив на выпад приятеля.– Двадцать первого мы завтракали в ресторане, обедали в ресторане, ужинали – тоже.
– В тот день мы, вероятно, истратили немного?
– Так оно и есть. Сущие пустяки… Каких-нибудь тридцать франков.
– Да куда же это?
– Теперь уж не помню,– ответил Марсель.– Тут помечено: разные расходы.
– Графа неопределенная и предательская,– прервал его Родольф.
– «Двадцать второе марта. В этот день к нам поступил Батист, в счет жалованья ему выдано было 5 франков, шарманщику – 50 сантимов, на выкуп четырех китайчат, которых, невзирая на весь их шарм, бесчеловечные родители собирались утопить в Желтой реке,– 2 франка 40 сантимов».
– Постой! – воскликнул Родольф.– Разъясни, пожалуйста, тут какая-то несообразность. Если сам ты пленяешься шарманкой, это еще не значит, что все родители должны поддаваться шарму своих чад. Да и вообще, что за надобность выкупать каких-то китайчат? Будь они еще маринованные – куда ни шло.
– У меня доброе сердце,– ответил Марсель.– Ну, продолжай. Пока что мы довольно строго блюли экономию.
– За двадцать третье число записей нет. За двадцать четвертое тоже. Два безупречных дня! Двадцать пятого выдано Батисту в счет жалованья три франка.
– Уж очень часто мы даем ему деньги,– глубокомысленно промолвил Марсель.
– Зато будем меньше ему должны,– ответил Родольф.– Читай дальше.
– «Двадцать шестого марта – различные полезные расходы, связанные с нашим служением искусству: всего 36 франков 40 сантимов».
– Что же это такое полезное мы купили? – задумался Родольф.– Не помню. Тридцать шесть франков сорок сантимов – что же это может быть?
– Неужели забыл? В тот день мы взбирались на крыши собора Богоматери и любовались Парижем с птичьего полета…
– Но вход на башни стоит восемь су,– заметил Родольф.
– Да. Но, спустившись вниз, мы поехали обедать в Сен-Жермен.
– Ну, все ясно!
– Двадцать седьмого ничего не записано.
– Превосходно. Значит, сэкономили.
– Двадцать восьмого выдано Батисту в счет жалованья шесть франков.
– Ну, теперь уж я уверен, что мы ничего не должны Батисту. Весьма возможно, что он нам должен… Надо будет проверить…
– Двадцать девятое. Знаешь, за двадцать девятое никаких записей нет. Вместо них – начало статьи о нравах.
– Тридцатое. Ну, в этот день у нас обедали гости: расход порядочный – тридцать франков пятьдесят пять сантимов. Тридцать первое число, это сегодня. Мы еще ничего не израсходовали. Видишь,– сказал Марсель в заключение,– записи велись очень тщательно. Израсходовано куда меньше пятисот франков.
– Значит, в кассе должны оставаться деньги.
– Можно проверить,– ответил Марсель, выдвигая ящик.– Нет, не осталось ни гроша. Одна паутина.
– Паутина с утра – не жди добра,– молвил Родольф.
– Куда же делась такая куча денег?– Марсель, совершенно сраженный видом пустого ящика.
– Черт возьми! Ясное дело – мы все отдали Батисту,– сказал Родольф.
– Погоди-ка! – воскликнул Марсель и стал шарить в ящике, где оказалась какая-то бумажка.– Счет за квартиру. Счет за последний месяц! – воскликнул он.
– Как же он сюда попал? – Родольф.
– Да еще оплаченный! – добавил Марсель.– Это ты заплатил домовладельцу?
– Я? Бог с тобой! – ответил Родольф.
– Но как же это понять…
– Да уверяю тебя…
«Непостижимая тайна» – запели они вдвоем финальный мотив «Дамы в белом».
Батист, заядлый любитель музыки, тотчас же появился в комнате.
Марсель показал ему счет.
– Да! Забыл вам сказать,– небрежно пояснил Батист,– утром, пока вас не было дома, приходил домовладелец. Я заплатил ему, чтобы он больше себя не утруждал.
– А откуда вы взяли деньги?
– Взял, сударь, из ящика, он был отперт, я даже подумал, что вы нарочно оставили его отпертым, и решил: «Хозяева забыли наказать мне перед уходом: „Батист, домовладелец придет за квартирной платой, заплати ему“,– вот я и отдал ему деньги, словно вы мне так приказали… хоть вы и не приказывали.
– Батист,– проревел в ярости Марсель,– вы злоупотребили нашим доверием: с сегодняшнего дня вы у нас больше не служите! Верните ливрею!
Батист снял с головы клеенчатую фуражку, представлявшую собою всю его ливрею, и подал ее Марселю.
– Хорошо,– сказал тот,– можете идти…
– А жалованье?
– Что, несчастный? Вы получили больше, чем вам причитается. Вам за каких-нибудь две недели выдали четырнадцать франков. Куда вы деваете столько денег? Содержите плясунью, что ли?
