опять Юпитер с отцом взреяли — и унеслись из ералаша сломанных и падающих планок. И тут в конюшню въехал янки и, намахнув, направив карабин одной рукой, как пистолет, пальнул по нас чуть не в упор и крикнул:
— Куда он выскочил, сукин этот мятежник?
Потом мы убегали и, оглядываясь, видели, как из нижних окон дома начинает выползать дым, а Лувиния все принималась на бегу рассказывать:
— Сидит хозяин Джон на крыльце, а янки подъехали по клумбам и: «Скажи нам, браток, где тут мятежник Джон Сарторис живет». А хозяин Джон: «Чего?» — и руку к уху приставил, и лицо такое сделал, как у дурачка, у дядюшки Фью Митчелла, а янки: «Сарторис, Джон Сарторис», а хозяин Джон: «Который? Чего который?» — а когда уже видит, что у янки кончается терпеж, тогда: «А-а, Джон Сарторис. Так бы сразу и сказали». А янки ему: «Ах ты, олух тупорожденный!» — а хозяин Джон: «Ты чего? Ты чего?» — а янки: «Ничего! Показывай, где Джон Сарторис, пока самому тебе петлю на шею не накинул!» А хозяин Джон: «Сейчас, дай лишь обуюсь», — и уходит в дом вприхромку, и бегом ко мне по холлу: «Лувиния — сапоги и пистолеты. Береги мисс Розу и детей», и потом я на крыльцо иду, но я ж только негритянка. И янки: «Врет эта женщина. По-моему, то Сарторис и был. Езжай-ка глянь по-быстрому в конюшню — не стоит ли там соловый жеребец»…
Но тут бабушка остановилась, повернулась, затрясла Лувинию за плечи:
— Да замолчи! Замолчи! Ведь ясно же, что Люш им показал, где серебро зарыто. Зови Джоби. Быстрей!
Повернула Лувинию лицом к хибарам и шлепнула по спине — в точности как отец повернул и шлепнул мою лошадь, когда, выскакав на холм, мы наткнулись на янки; а сама бабушка хотела кинуться обратно к дому, но тут уж Лувиния вцепилась и держит ее, а бабушка рвется бежать.
— Нельзя ж туда, мисс Роза! — Лувиния ей. — Баярд, держи ее; помоги, Баярд! Они ж ее убьют!
— Пустите меня! — говорит бабушка. — Зови Джоби! Люш показал им, где зарыто серебро!
Но мы держит ее; она сухонькая, легкая и крепкая, как кошка, но мы держим. Дым пошел теперь клубами, и шумит что-то или кто-то, а может, это общий звук от янки и пожара. И тут я увидел Люша. Идет из своей хибары — за плечом пожитки, увязанные в пестрый платок, — а за Люшем Филадельфия, и на лице у Люша то же выражение, что прошлым летом, когда он вернулся ночью от янки и мы с Ринго смотрели на него в окно хибары. Бабушка перестала вырываться.
— Люш, — проговорила бабушка.
Он остановился, как во сне; глянул глазами, нас не видящими — или видящими что-то недоступное для нас. Но Филадельфия-то нас увидела и спряталась за спину Люша.
— Я его удерживала, мисс Роза, — сказала она, взглядывая на бабушку. — Бог мне свидетель, удерживала.
— Люш, — сказала бабушка. — И ты с ними уходишь?
— Да, — сказал Люш, — ухожу. Меня освободили; сам Господень ангел прогласил меня свободным и генерала дал, что поведет через реку Иордан [23]. Я больше не принадлежу Джону Сарторису; я принадлежу себе и Богу.
— Но серебро ведь принадлежит Джону Сарторису, — сказала бабушка. — По какому же праву ты отдал его?
— Вы право спрашиваете? — ответил Люш. — Где Джон Сарторис? Он пускай приходит спрашивает. А Бог его спросит, кто ему давал право меня подневолить. Пускай тот, кто меня зарыл во тьму кромешную, спрашивает, по какому праву меня откопали на волю.
Люш говорил не глядя — он и не видел нас, по-моему. И пошел мимо нас.
— Бог свидетель, мисс Роза, — сказала Филадельфия. — Я удерживала. Удерживала.
— Не уходи, Филадельфия, — сказала бабушка. — Пойми же, он ведет тебя на страдания и голод.
Филадельфия заплакала.
— Я знаю. Знаю, не может то быть правдой, что ему насулили. Но он муж мне. И, значит, надо идти с ним.
Они пошли дальше. Вернулась Лувиния, встала позади нас вместе с Ринго. Медленно клубился желтый дым, и закат подкрашивал его своей червонной медью — такой цвет бывает у облачка пыли, взбитой ногами путников, — и дым, всклубясь дорожной пылью, восходил затем ввысь, повисал, чтоб раствориться в небе.
— Сволочи, бабушка! — вырвалось у меня. — Сволочи янки!
И мы все трое — бабушка, и я, и Ринго — закричали вместе:
— Сволочи! Сволочи! Сволочи!
1
Записку эту бабушка написала красно-лиловым соком лаконоса.
— Ступайте с ней прямо к миссис Компсон и прямо возвращайтесь домой, — сказала бабушка. — По пути нигде не останавливайтесь.
— Пешком то есть? — сказал Ринго. — Вы хотите, чтоб мы топали пешком все четыре мили в Джефферсон и потом обратно, а эти две лошади чтоб стояли даром на дворе?
— Они не наши, — сказала бабушка. — Я их должна сберечь и возвратить.
— Это называется у вас беречь — отправляться на них незнамо куда и на сколько… — сказал Ринго.
— Чтоб выпорола, захотел? — сказала Лувиния.
— Нет, мэм, — сказал Ринго.
Придя в Джефферсон к миссис Компсон, мы отдали ей записку, взяли шляпку, зонтик и ручное зеркальце и воротились домой. Днем повозку смазали, а вечером после ужина бабушка, опять макая перо в ягодный сок, записала на бумажке: «Полковник Натаниэль Дж. Дик…и кавалерийский полк из штата Огайо», сложила бумажку и булавкой прикрепила к платью изнутри.
— Теперь уж не забуду, — сказала она.
— А забыли б, так эти озорники вам напомнили бы, — сказала Лувиния. — Уж им-то не забыть, как он вошел как раз вовремя, не дал солдатам выхватить их из-под вашей юбки и приколотить к конюшенным воротам, как две шкурки енотовых.
— Да, — сказала бабушка. — А сейчас всем в постель.
Мы жили теперь у Джоби; к потолочной балке прибили одним краем стеганое красное одеяло, поделив хибару на две комнатки. Рано утром Джоби подал повозку; бабушка вышла в шляпке миссис Компсон, поднялась на сиденье и велела Ринго раскрыть над ней зонтик, а сама взяла вожжи. Тут все мы повернули головы к Джоби; он засовывал в повозку, под одеяла что-то железное — остаток трофейного ружья, несгоревший ствол, который мы с Ринго нашли на пепелище.
— Что это? — спросила бабушка. Джоби не поднял глаз.
— Увидят — дуло высунулось, и подумают, ружье чин чином, — сказал Джоби.
— И что же дальше? — сказала бабушка.
— Я пособляю, как могу, чтоб серебро вернуть и мулов, — сказал Джоби, ни на кого не глядя.
Лувиния молчала. Они с бабушкой только смотрели на Джоби. Помедлив, он убрал ружейный ствол из повозки. Бабушка подняла вожжи.
— Возьмите с собой Джоби, — сказала Лувиния. — Хоть
