Простота стиля, по мнению Франса, является вершиной искусства и требует величайшей изощренности мысли. Он постоянно говорит о глубокой выразительности и индивидуальном своеобразии стиля каждого автора, о соответствии стиля особенностям писателя и неповторимому своеобразию каждого из его произведений. Простой стиль — это стиль гармоничный. Он сложен, но эта сложность неуловима; ему присущ как бы внутренний порядок и «высшая экономия составных частей»
В таком же плане решает Франс и проблему литературного языка. В пристрастии натуралистов к бытовым словам и жаргонным выражениям, в неологизмах и архаизмах символистов он видел прежде всего пороки содержания. Однако, защищая правильный, классический литературный язык, Франс призывал писателей лишь к четкости, логичности языка, но отнюдь не к пуризму. Язык создан народом, и самый изысканный поэт должен сохранять его национальный и народный характер, — эта мысль красной нитью проходит через всю «Литературную жизнь». Франс с неизменным одобрением говорит о писателях, создававших свои произведения на ясном литературном языке, с широким использованием народных речевых оборотов. Особенно восхищали его язык и стиль Мопассана, — в его произведениях словно ощущается «вкус родной земли»
Таковы стилистические идеалы Франса. Сам он пишет ясным, простым, изящным и в то же время предельно выразительным языком. Это подлинно французский язык, впитавший в себя классические традиции французской литературы и вместе с тем развившийся из живой, разговорной речи. «Я много слушал, как говорят ремесленники и люди из народа, — писал Франс в своей автобиографии. — Они наши учителя в языке. Они говорят естественно… Другая причина, по которой я, быть может, пишу неплохо, состоит в том, что я никогда не был склонен украшать свою речь и всегда стремился точно выражать свои мысли»
Работая в «Temps», Франс печатал статьи и в других периодических изданиях, а также писал предисловия к различным художественным текстам. По содержанию и стилю они близко примыкают к статьям «Литературной жизни». В предисловии к «Принцессе Клевской» (1889) Франс, порицая рассудочную добродетель героини, восхищается изяществом стиля и мысли г-жи де Лафайет: в ее романе нет «чувствительности», ложной красивости, характеры естественны и психологически правдивы. Предисловие к французскому переводу «Фауста» (1889) — типичная беседа «по поводу» произведения: Франс прославляет поэзию, уводящую читателя в мир мечты, говорит о субъективности художественного восприятия, о право писателя на неограниченную фантазию. Но в более поздней статье о драматурге-сатирике Анри Беке (1890) он уже готов оправдать сатиру, как важный художественный жанр, и признать правду одной из задач искусства. В «Иродиаде» Флобера Франса больше всего привлекает историческая правдивость. Его предисловие к этой повести (1892) поражает эрудицией: это не только изложение легенды об Иродиаде, это серьезный исторический очерк о римских провинциях на рубеже старой и новой эры, об Ироде Великом и его потомках. Франс досконально изучил труды Иосифа Флавия, «Историю Ирода, царя иудейского» Ф. де Сольси, «Жизнь Иисуса» Ренана и др. Но, так же как в статьях «Литературной жизни», здесь нет никакого педантизма, никакой нарочитой фактографии. С большим мастерством воссоздано состояние умов в Галилее — те взрывы религиозного фанатизма, то непрестанное ожидание чуда, на основе которых возникала легенда об Иисусе Христе. Задачей исторического и литературного исследования Франс всегда считал воссоздание психологии — общества или индивида. Однако начиная уже с 1890-х гг. он сочетает психологическую проблему с социальной характеристикой эпохи. Беспредельный фанатизм иудеев, злодеяния Ирода Великого, кровавые замыслы Иродиады показаны как результат сложнейших социально-исторических процессов периода римского господства в Иудее. О самой повести Флобера — лишь краткая библиографическая справка и столь же краткий восторженный отзыв
30 апреля 1893 г. Франс прекратил работу в «Temps», — его увлекли другие интересы. В «Echo de Paris» уже появились первые публицистические хроники «Суждений господина Жерома Куаньяра», а еще через два года Франс приступил к написанию статей, из которых выросла «Современная история». К работе штатного критика он больше не возвращался. Но все же и в последующие годы он печатал для разных изданий литературные очерки и заметки
Эти поздние работы Франса во многом отличны от «Литературной жизни». К началу XX в. прежний «благожелательный скептик» окончательно превратился в публициста, активного общественного деятеля, страстно обличавшего Третью республику, империалистические войны, клерикализм. В соответствии с этим эволюционировали и его литературные взгляды. Тот перелом в его литературной позиции, который наметился в начале 1890-х гг., пришел теперь к своему завершению. От многих своих эстетических положений Франс отказался совсем, другие под его пером приобрели новый смысл. В его поздних статьях и выступлениях уже нет деклараций о благотворности «идеализма», о поэзии лжи и бесполезности литературы. Автор «Современной истории», повести «Кренкебиль», романа «На белом камне» видел в искусстве важнейший общественный долг, а в писателе — борца, призванного вести народы «к лучшим временам». На празднестве в честь Дидро Франс прославляет Дидро как «друга народа», внушавшего людям уважение к труду и веру в счастливое, светлое будущее (1900). Он произносит речь о Гюго — писателе и человеке, который, пройдя черев все заблуждения, нашел подлинный путь к народу и в 1850 г. поднялся на защиту молодой республики (1902). На могиле Золя Франс говорит о деле Дрейфуса и называет Золя «совестью человечества», человеком, оказавшим своим мужеством честь Франции и всему миру (1902)
Все чаще стирается грань между работами литературными и публицистическими. Статью о Толстом (1908) Франс печатает в газете «Humanite». В предисловии к книге П.-Л. Кушу «Мудрецы и поэты Азии» (1921) мысли о восточной философии и поэзии переплетаются с резким осуждением империалистических войн, приносящих народам неисчислимые бедствия, а капиталистам — огромные прибыли. Франс с презрением упоминает о разнузданной кампании, поднятой английскими империалистическими кругами против президента Трансвааля Крюгера. В очерки Франса вливаются новые, политические темы
Но, конечно, во многих отношениях поздние работы Франса сохранили непосредственную связь с его прежними статьями. Преклонение перед античной традицией и великим наследием всей мировой и, в первую очередь, французской литературы, глубокий интерес к народному творчеству как к неисчерпаемому источнику подлинной поэзии, борьба за чистоту литературного языка и отвращение к декадансу во всех его проявлениях — все это в равной мере присуще всем этюдам и очеркам Франса, независимо от времени их написания и затронутых в них тем. Многие из работ последних десятилетий посвящены современным писателям и вновь возникавшим литературным явлениям; другие — далекому прошлому. Но пишет ли Франс о Марселе Прусте, об Альфонсе Доде, Жераре де Нервале или Горации, о царице Клеопатре или о Гераклите Эфесском, — лучшие традиции «Литературной жизни» отчетливо сохраняются и здесь. Навсегда сохранилась у Франса и выработанная в прежние годы свободная, импрессионистическая манера письма, ненависть к педантизму и всякого рода литературным штампам и догмам
Среди последних работ Франса наиболее значительны лекции о Рабле и большой этюд о Стендале. Личность и творчество Рабле всегда интересовали Франса, однако в различные периоды своей жизни он понимал Рабле по-разному. В 1880-е гг. он видел в авторе «Гаргантюа и Пантагрюэля» лишь благожелательного скептика, чуждого всякого фанатизма, — скептика со смеющейся, свободной и широкой натурой («Рабле»). В 1909 г., в лекциях о Рабле, прочитанных в Буэнос-Айресе, Франс глубже характеризовал критическую сущность и подлинно народную основу творчества великого французского гуманиста (Лекции о Рабле вошли в состав тома VII настоящего Собрания сочинений А. Франса.)
Этюд о Стендале (1920) можно было бы назвать «психологическим портретом» — образцом жанра, который наметился уже в некрологе, посвященном Альфонсу Доде (1897). О художественных произведениях Стендаля Франс упоминает как бы мимоходом. Его интересует прежде всего человек — Анри Бейль, с его исканиями и увлечениями, ненавистью к реакции, отвращением к глупцам и острыми приступами тоски в далекой Чивита-Веккье. Некоторые взгляды Стендаля на музыку, живопись, архитектуру Франс решительно не приемлет. Основной задачей искусства Стендаль считал выражение чувств и изображение страстей, — эта точка зрения представляется Франсу глубочайшим заблуждением. Он с неодобрением отзывается и о его стиле. И все же статья проникнута уважением и симпатией к Стендалю, который всегда и во всем был искренен и правдив. В известной мере этот этюд напоминает очерки «Латинского гения». Однако здесь нет никаких биографических сведений, никаких «источников», а психологический анализ значительно глубже, чем в ранних работах. Политические взгляды Стендаля рассмотрены подробно и в неразрывной связи с эпохой — наполеоновскими войнами, реакцией Бурбонов, годами Июльского режима. Поведение, взгляды, психология Стендаля словно вырастают из идейной и политической борьбы его времени
