Так было и на сей раз. Бэгшот, дворецкий, наполнил хозяйский бокал, отступил в тень, и сэр Рекстроу Каммарли, благодушно фыркнув, уставился на будущего зятя. Если б он что-нибудь замечал, он бы заметил, что этот зять напряжен и бледен.
— Вот вы говорите, — начал он, — сегодня полная луна. Поневоле припомнишь, что случилось с одним моим другом в Бонго-Бонго. Такой, знаете ли, Джордж Бейтс.
Он прихлебнул вина, а мой племянник увидел, как омрачилось прекрасное лицо Аврелии. Мать ее — бледная, усталая дама — коротко вздохнула. Где-то сзади забеспокоился Бэгшот.
— Если я вам это рассказывал, — продолжал сэр Рекстроу, — остановите меня. Так вот, в полнолуние жители Бонго-Бонго охотятся на носорогов…
— Стоп! — сказал мой племянник.
Воцарилось тяжкое молчание. Сэр Рекстроу дернулся, словно возглас этот был пулей, а он сам — носорогом, которого, кстати, напоминал, когда не расслаблялся.
— Что вы сказали? — осведомился он.
— Я сказал: «Стоп», — отвечал Арчибальд. — Вы предложили остановить вас, я и остановил, поскольку слышал эту историю шесть раз. Так может приесться и хорошая повесть, но, увы, она — плохая. В общем, любезный Каммарли, больше я слушать не. намерен. Ни о Бейтсе, ни о носороге, ни о ком бы то ни было ином. Ясно? С меня хватит.
Кончив эту речь, он налил себе вина, незаметно отодвигаясь, чтобы, в случае чего, скользнуть под стол. Из-под стола, прикинул он, корпулентный полковник не вытащит, особенно — если там получше угнездиться.
Когда он совсем приготовился, он услышал голос хозяйки.
— Спасибо, — сказала леди Каммарли, и слезы сверкнули в ее усталых глазах. — Давно пора произнести эти прекрасные слова. Сколько раз я об этом мечтала! Что же до носорога, я слышала о нем сто двадцать шесть раз.
Аврелия просто светилась.
— А я, — сообщила она, — сорок три. Сзади донесся деликатный кашель.
— А я, — сказан Бэгшот, — восемьдесят семь. Вероятно, вы не представляете, как тяжело нам, дворецким. Уйти нельзя, мы — на службе. Очень, очень тяжело. Спасибо вам, мистер Маллинер.
— Не за что, — откликнулся Арчибальд.
— Спасибо, мой дорогой, — сказала леди Каммарли.
— Ну, что вы! — ответил Арчибальд.
— Спасибо, спасибо, спасибо, — сказала Аврелия.
— Рад служить.
— Вот почему, — обратилась она же к отцу, — от тебя бегают в клубе.
— От меня не бегают!
— Бегают. Кто же этого не знает?
— А ведь правда! — вскричал сэр Рекстроу. — Теперь я и сам вижу. Ну, конечно, я всем надоел. Но этот замечательный юноша открыл мне глаза. Бэгшот, наполните бокалы! Тебе, дорогая? Тебе, Рели? Выпьем за моего любимого зятя, который оказал мне сегодня неоценимую услугу. А теперь, поскольку мы завершили нашу скромную трапезу, не погуляют ли наши молодые? Как справедливо заметил Арчибальд, сейчас — полнолуние. — И сэр Рекстроу приятно засмеялся. Внизу, при луне, Аврелия стала каяться.
— Арчи, — сказала она, прижимаясь к его руке, — наверное, ты заметил, какая я была противная. Это потому, что ты пресмыкался перед папой. Да, конечно, он — чудище, но ты, ты, мой герой, не должен был его бояться! Я ошибалась. Ты копил силы для удара. Прости меня.
Естественно, мой племянник пробормотал: «Ну, что ты, что ты», — но как-то невесело. Легко ли снести издевку рока? Аврелия любит его, обожает — а он должен с ней расстаться. Даже в русском романе из такой ситуации не выкрутишься.
— Пойдем завтра в «Савой», — сказала тем временем невеста. — Это надо отпраздновать.
— Пойдем, — рассеянно согласился он, думая о том, есть ли поблизости театральное агентство.
Назавтра, в половине двенадцатого, Арчибальд поднимался по сомнительной лестнице, которая вела в офис Изадора Макколума, театрального агента, известного тем, что он чаще всех других обещал сообщить, если что подвернется. Итак, Арчибальд шел к нему. Состояние у него было примерно такое, как у Гамлета: разум говорил ему «надо», он говорил разуму «не хочется».
Пока он колебался, наверху хлопнула дверь, кто-то побежал по ступенькам, и тяжелое тело, стукнувшись об него, покатилось с ним вместе к входной двери. Когда, пролетев этот утлый барьер, племянник мой приводил себя в порядок, он понял, что рядом, на мостовой — толстая особа в розовом платье, с обесцвеченными волосами.
Какое-то время она пыхтела с истинно трагическим пылом.
— Ой, извиняюсь! — вскричала она, отпыхтевшись. — Здорово я вас?
— Нет, что вы, — отвечал Арчибальд, вправляя какое-то ребро.
— Бегу, как угорелая…
— Ничего, ничего.
— А кто не побежит, если всякие черви оскорбляются? Арчибальд сочувственно пощелкал языком.
— Вас оскорбил червь?
— Ну!
— Что ж от них ждать, в сущности? Черви — это черви. Такая терпимость возмутила розовую особу.
— Прям, сейчас! — сказала она. — Он что говорит? Он говорит, я толста для героини. — Она горестно фыркнула. — И вообще играла в местечках. Это надо же, в местечках! Называется Пояс Б. Да им чем толще, тем лучше! Значит, не зря потратились. Вот, в Лейстере писали «Пышная красота».
— Простите?
— Это у меня. Джеральдина, в «Исковерканных судьбах». Интеллект моего племянника, какой бы он там ни был, уже встал на место.
— Вы играете в мелодрамах?
— Это кто, я? — откликнулась особа. — Эт где, в мелодрамах? Он еще спрашивает!
Арчибальд подтвердил, что делает именно это.
— Простите, — заметил он, — не зайти ли нам в погребок, немного выпить? Я бы вам предложил выгодное дельце.
Особа подозрительно прищурилась.
— Дельце?
— Вот именно.
— А бриллиантами не осыпете?
— Нет, нет, что вы!
— Ну, тогда — ладно. Тут, знаете, глаз да глаз. Булочку съешь, какао выпьешь, а они уже и лезут. Жуть!
— Распутные аристократы?
— Да уж, наверное. Переодетые.
И так, по-дружески болтая, они спустились в блаженную прохладу погребка.
Я редко встречался с толстыми, целомудренными особами, которые играют героинь в городах Пояса Б (сказал мистер Маллинер), я редко встречался с ними, и потому — не знаю, обычен ли среди них столь острый разум, как у Ивонны Мальтраверс. Она не только поняла все с ходу, но и ничуть не удивилась. Арчибальд, ожидавший долгих разъяснений, был поистине очарован.
— Значит, ясно? — проверил он. — Значит, устроите скандал в «Савое»? Входит обесчещенная девица…
Ивонна Мальтраверс укоризненно покашляла.
— Нет, лапочка, — сказала она. — Видно, вы не читали «Бексхилл Газет». Так прямо и написано: «Сама чистота». Это Миртл, «Длань рока». Лучше я буду брошенная невеста.
— Вы думаете, лучше?
— А то! Чего творится, какое время… Не читали? «Положим руку на плуг и угасим грязный потоп бесстыдства».
— Я много раз об этом думал, — заметил Арчибальд.
— А уж я!
— Ну, прекрасно. — Племянник мой встал. — Жду вас в «Савое», в начале десятого. Вы входите…
— Появляюсь, — мягко поправила Ивонна.
— Появляетесь…
— Слева. Как говорится, из левой кулисы. Профиль лучше получается.
— И обвиняете меня в том, что я играл вашими чувствами.
— Как последний гад.
— Самый последний. Где это было?
— В Миддлборо, — твердо сказала Ивонна. — А почему? А потому, что меня там правда бросили. Ярче выйдет. Как вспомню Бертрама, прям зайдусь. И по попе, и по попе…
— Это не нужно, — заволновался Арчибальд. — Конечно, не хочу вмешиваться в… э… вашу концепцию роли, но брюки очень плохо защищают. Такая тонкая ткань…
— Ладно, — не без грусти согласилась мисс Мальтраверс. — Вам видней. Значит, только текст.
— Спасибо вам большое.
— А знаете, — оживилась актриса — это прямо моя сцена в «Забытой невесте»! Один к одному. Только там — алтарь. Может, отложим до свадьбы?
— Нет, лучше не откладывать.
— Дело ваше. Возьму тот текст, как раз подойдет. Сократить немного… Ничего, если я вас назову «бессердечный кобель, который пятнает славное имя британца»?
