— Джонъ Пирибингль, — шепнулъ гость хозяину на ухо, — надѣюсь, тутъ не произошло ничего опрометчиваго ночью?
Фургонщикъ поспѣшно обернулся къ нему.
— Вѣдь онъ скрылся, — сказалъ Текльтонъ;- и окно распахнуто настежь. Я не вижу никакихъ слѣдовъ, — конечно, оно почти на одномъ уровнѣ съ садомъ, — но я боюсь, не было ли здѣсь какой нибудь….- какой нибудь схватки, а?
Онъ почти совсѣмъ зажмурилъ свой выразительный глазъ и впился имъ въ Джона, причемъ судорожно скривилъ лицо и быстро согнулъ свою фигуру, точно стараясь насильно выжать правду изъ Джона Пирибингля.
— Не безпокойтесь, — отвѣчалъ тотъ. — Незнакомецъ вошелъ въ эту комнату прошлой ночью безъ всякаго вреда для себя, безъ всякой обиды съ моей стороны словомъ или дѣломъ, и никто не входилъ къ нему съ той минуты. Онъ исчезъ отсюда по своей доброй волѣ. Я съ радостью вышелъ бы вотъ изъ этой двери, чтобъ до конца жизни просить милостыню, переходя отъ дома къ дому, еслибъ могъ измѣнить этимъ прошедшее и сдѣлать такъ, чтобъ тотъ человѣкъ никогда не приходилъ къ намъ. Но онъ пришелъ и ушелъ. И мнѣ нѣтъ больше до него никакого дѣла.
— О, конечно! По моему, онъ отвертѣлся довольно дешево, — сказалъ Текльтонъ, беря стулъ.
Но ѣдкая насмѣшка не была замѣчена фургонщикомъ, который сѣлъ въ свою очередь и на нѣкоторое время заслонилъ рукою лицо, прежде чѣмъ заговорить.
— Вчера вечеромъ вы показали мнѣ мою жену, — началъ онъ наконецъ, — мою жену; мою жену, которую я люблю; тайно…
— И нѣжно, — подтвердилъ Текльтонъ.
— Она потворствовала переодѣванью того человѣка и давала ему случай видѣться съ собою наединѣ. Я увѣренъ, что для меня не было несноснѣе этого зрѣлища. Я увѣренъ, что нѣтъ человѣка въ мірѣ, которому я бы желалъ быть менѣе обязанъ этимъ открытіемъ, чѣмъ вамъ.
— Сознаюсь, что я всегда питалъ подозрѣніе, — замѣтилъ Текльтонъ, — и потому меня такъ не жаловали здѣсь, я знаю.
— Но такъ какъ вы открыли мнѣ глаза, — продолжалъ фургонщикъ, не слушая его словъ, — такъ какъ вы увидѣли ее, мою жену, мою жену, которую я люблю, — его голосъ, и взглядъ, и рука стали тверже, когда онъ повторилъ эти слова, очевидно съ твердо принятымъ намѣреніемъ — такъ какъ вы видѣли ее въ такомъ невыгодномъ свѣтѣ, то будетъ правильно и справедливо, чтобъ вы посмотрѣли на нее моими глазами и заглянули мнѣ въ душу, и узнали, что я думаю объ этомъ, потому что мое рѣшеніе принято, — заключилъ Джонъ, пристально глядя на гостя. — И ничто не въ силахъ поколебать его теперь.
Текльтонъ пробормоталъ нѣсколько словъ насчетъ того, что всегда нужно свалить на что нибудь вину; однако, рѣшительность Джона Пирибингля заставила его прикусить языкъ. Въ простой безысскуственной рѣчи этого человѣка было что-то благородное и полное достоинства, въ чемъ сказывалась душа неподкупной честности.
— Я человѣкъ простой и грубый, — продолжалъ фургонщикъ, — и мнѣ нечѣмъ похвастаться. — Я не отличаюсь умомъ, какъ вамъ извѣстно, и уже не молодъ годами. Я полюбилъ мою маленькую Дотъ, потому что она росла на моихъ глазахъ въ домѣ своего отца съ самаго дѣтства; потому что я зналъ, какая она славная; потому что въ ней была вся моя жизнь въ теченіи многихъ лѣтъ. Есть много мужчинъ, съ которыми я не могу сравниться, но которые никогда не сумѣли бы любить мою маленькую Дотъ, какъ я любилъ ее.
Онъ остановился и нѣкоторое время тихонько постукивалъ объ полъ ногою прежде, чѣмъ продолжать.
— Я часто думалъ, — снова заговорилъ Джонъ, — что хотя и не стою Дотъ, но могъ бы сдѣлаться для нея любящимъ мужемъ и, пожалуй, сумѣлъ бы оцѣнить ее лучше другого; такимъ образомъ мало по малу я освоился съ этой мыслью и сталъ находить возможнымъ бракъ между нами. Такъ оно и вышло: мы поженились.
— Ага, — произнесъ Текльтонъ, многозначительно тряхнувъ головой.
— Я изучилъ самаго себя; я узналъ по опыту свой характеръ; я зналъ, какъ сильно любилъ Дотъ и какъ могъ быть счастливъ съ нею, — говорилъ дальше Джонъ. — По я недостаточно подумалъ о ней.
— Разумѣется, — подтвердилъ Текльтонъ. — Непостоянство, легкомысліе, вѣтреность, желаніе нравиться! Вы не приняли ихъ въ разсчетъ. Вы просмотрѣли все это! Ага!
— Вамъ не слѣдовало бы перебивать меня, — съ нѣкоторой суровостью замѣтилъ фургонщикъ, — прежде чѣмъ вы вникли въ мои слова, а вы далеки отъ этого. Если вчера я уложилъ бы однимъ ударомъ того человѣка, который осмѣлился бы сказать про нее одно дурное слово, то сегодня я затопталъ бы его ногами, будь онъ даже моимъ роднымъ братомъ!
Торговецъ игрушками посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ, между тѣмъ какъ Джонъ Продолжалъ болѣе мягкимъ тономъ.
— Подумалъ ли я о томъ, — говорилъ онъ, — что оторвалъ Дотъ — въ ея годы, при ея красотѣ — отъ молоденькихъ подругъ и отъ многихъ удовольствій, украшеніемъ которыхъ она служила, отъ веселыхъ собраній, гдѣ она сіяла самой ясной звѣздочкой, чтобъ запереть въ своемъ уныломъ домѣ, и заставить ее довольствоваться моимъ скучнымъ обществомъ! Сообразилъ ли я, какъ мало подхожу къ ея живому бойкому нраву, какъ долженъ быть скученъ и несносенъ неповоротливый мужчина для женщины быстраго ума? Сообразилъ ли я, что моя любовь къ ней не была заслугой и не давала мнѣ никакихъ особыхъ правъ, такъ какъ для всякаго, кто зналъ мою Дотъ, было невозможно не полюбить ее? Нѣтъ, я не принялъ во вниманіе ничего этого, но воспользовался ея беззаботной довѣрчивостью, склонностью къ веселью и женился на ней. Лучше бы мнѣ не дѣлать этого! Я сожалѣю о томъ — ради нея, не ради себя!
Игрушечный фабрикантъ смотрѣлъ на него, не мигая. Даже полуприщуренный глазъ Текльтона былъ теперь открытъ.
— Да благословитъ ее Небо, — продолжалъ фургонщикъ, — за то веселое постоянство, съ какимъ она старалась скрывать это отъ меня! И да проститъ мнѣ Богъ, что я по своей недогадливости не понялъ этого раньше! Бѣдное дитя! Бѣдняжка Дотъ! Какъ было не догадаться мнѣ о томъ, когда я видѣлъ, что ея глаза наполнялись слезами, если заходила рѣчь о неравныхъ бракахъ, вродѣ нашего! Сотню разъ замѣчалъ я скрытый трепетъ ея губъ и вѣдь ни разу не мелькнуло у меня подозрѣніе до прошлой ночи! Несчастная! Какъ это я могъ надѣяться, что она полюбитъ меня? Какъ могъ повѣрить, что любимъ ею!
— Она ужасно выставляла на видъ свою любовь къ вамъ, подхватилъ Текльтонъ. — Она до такой степени прикидывалась любящей женой, что, говоря откровенно, это и навело меня сначала на подозрѣнія.
Тутъ онъ не замедлилъ намекнуть на превосходство Мэй Фильдингъ передъ Дотъ, потому что эта молодая дѣвушка ужъ, конечно, не прикидывалась влюбленной въ него.
— Она старалась всѣми силами полюбить меня, — сказалъ въ оправданіе жены бѣдняга Джонъ съ большимъ волненіемъ, чѣмъ раньше. Только теперь начинаю я понимать, какъ принуждала себя Дотъ быть для меня старательной, преданной женой, которая помнитъ свой супружескій долгъ. Какъ добра была она, какъ много она сдѣлала; какое у нея мужественное сердце и сколько нравственной силы; о томъ свидѣтельствуетъ счастье, которое извѣдалъ я подъ этой кровлей! Это будетъ служить мнѣ отчасти утѣшеніемъ и отрадой, когда я останусь здѣсь одинъ.
— Вы останетесь одни? — переспросилъ Текльтонъ. — Ага, значитъ и вы рѣшили принять свои мѣры?
— Я рѣшилъ, — отвѣчалъ фургонщикъ, — сдѣлать ей величайшее добро, исправивъ свою ошибку, насколько это въ моей власти. Я могу избавить Дотъ отъ ежедневной тяготы неравнаго брака и непосильной борьбы съ собою, чтобъ скрывать свои чувства. Я предоставлю ей пользовался свободой, насколько это зависитъ отъ меня.
— Какъ, вы собираетесь еще вознаградить се? — подхватилъ Текльтонъ, теребя и закручивая пальцами свои громадныя уши. — Должно быть, я не такъ понялъ васъ. Конечно, вы не говорили этого.
Фургонщикъ схватилъ торговца игрушками за воротникъ и тряхнулъ его, какъ тростинку.
— Выслушайте меня, — сказалъ онъ, — да постарайтесь не ослышаться. — Выслушайте меня. Кажется, я говорю ясно?
— Совершенно ясно, — подтвердилъ Текльтонъ.
— Говорю, какъ думаю?
— Именно, какъ думаете
— Я сидѣлъ у этого очага прошлой ночью, — всю ночь напролетъ! — воскликнулъ фургонщикъ. — На томъ мѣстѣ, гдѣ моя жена сидѣла такъ часто рядомъ со мною, обративъ ко мнѣ свое милое лицо. Я припомнилъ всю ея жизнь день за днемъ. Я разобралъ ея характеръ, ея поступки. И, клянусь душой моей, она невинна, если только есть надъ нами Всевышній Судья, чтобы разбирать невинныхъ и виновныхъ.
Правдивый сверчокъ на очагѣ! Справедливые духи домашняго хозяйства!
— Гнѣвъ и недовѣріе покинули меня, — продолжалъ Джонъ, — и въ моей душѣ осталась лишь глубокая скорбь. Въ недобрый часъ вернулся какой нибудь прежній обожатель, болѣе подходящій къ ея годамъ и вкусамъ, чѣмъ я, которому, пожалуй, отказали изъ-за меня, противъ воли Дотъ. Въ недобрый часъ, застигнутая врасплохъ и не успѣвшая обдумать своихъ дѣйствій, Дотъ сдѣлалась сообщницей его вѣроломства, рѣшившись скрывать низкій обманъ. Прошлой ночью она пришла къ нему на тайное свиданіе, свидѣтелями котораго были мы съ вами. Это дурной поступокъ. Но во всемъ остальномъ она невинна, если существуетъ правда на землѣ!
