– Дочка, не спрашивай об этом. Все это очень низко, ты не должна об этом думать.
Сюлянь была недовольна. Она услышала в голосе отца нотки осуждения и тоже покраснела. Но не сдавалась.
– Папа, – выпалила она. – Если все это так низко, то, значит, и то, чем мы занимаемся, тоже низко? Я знаю многих девушек, которые этим занимаются.
– Так было раньше, – сказал Баоцин. – Раньше люди с презрением относились к исполнителям музыкальных драм и сказителям, но еще хуже было оставаться рабом или просить милостыню. Теперь же все изменилось. Если бы мы сами поступали правильно и жили достойно, то и люди не посмели бы относиться к нам с презрением. – Сюлянь на мгновение задумалась. Отец никогда не говорил ей, что общественное положение сказителей когда-то было иным. Он лишь часто повторял, что исполняемые ими сказы дошли до сегодняшнего дня через тысячелетия, передаваясь из поколения в поколение.
– Папа, отчего бы нам не заняться чем-нибудь другим? – спросила она.
Баоцин не ответил.
Сюлянь в глубине души считала, что занимается делом недостойным и никогда не сможет выйти в люди. Как-то, войдя в гостиную, где было полно мужчин, она твердо решила вести себя более раскованно и посмотреть, что из этого получится. Однако, подняв голову и увидев стоящего в дверях отца, она испугалась и, как мышка, скользнула обратно в спальню. Там она просидела до самого вькода на сцену, играя сама с собой в кости. Спускаясь вниз по лестнице, Сюлянь заметила, что в гостиной ее все еще ожидали два поклонника.
Тетушка Тан приходила, как и прежде. Она прекрасно понимала, чего ждут эти мужчины, и однажды, решив позабавиться, стала ухаживать за ними. У нее возникла идея отомстить семейству Фан. Они хоть и друзья, но в некоторых вопросах были непримиримы. Все Фаны разбойники, им лишь бы обмануть. Она посоветовала этой своре мужчин не скупиться, если они хотят заполучить в руки Сюлянь. Во-первых, терпение, во-вторых, деньги.
Она просчиталась. Баоцин на это не клюнул. Когда дело касалось Сюлянь, он не мог молчать. Однажды он так рассвирепел, что от злости лицо его побагровело и голос задрожал.
– Прошу, – сказал он. – Если вы пришли к нам, то прошу посидеть в комнате моей жены. Я не нуждаюсь в том, чтобы вы принимали гостей вместо меня.
Тетушка Тан засмеялась. Она щелкнула пальцами и закудахтала, как старая курица, снесшая яйцо с двумя желтками.
– Хе, хе, я помогаю вам принимать дорогих гостей, а меня еще и обвиняют, – сказала она громко. – Пусть я виновата, но зато им неплохо.
Баоцин с ненавистью впился в нее глазами.
– А мне не нравится, что вы так поступаете, – сказал он. – Я попрошу вас запомнить, здесь не публичный дом. Здесь театр – место, где продается искусство.
На лице у тетушки Тан появилось злодейское выражение.
– Хм, погодите же, хотела бы я посмотреть, кто
может выйти чистеньким из этой профессии. Вертя своим огромным задом, она быстро отошла от Баоцина и присоединилась к группе незваных гостей.
Несколько дней ее не было. Она велела Циньчжу не ходить за кулисы во время антракта. Захочется отдохнуть, пусть идет в комнату к Сюлянь. Тетушка Тан знала, что Баоцину это будет не по нутру.
Таким образом, Баоцину прибавилась еще одна забота. Ему меньше всего хотелось, чтобы Циньчжу и Сюлянь дружили. От Циньчжу исходил густой аромат духов; лениво прислонившись к кровати Сюлянь, она принимала надменную позу.
Циньчжу считала комнату Сюлянь своей артистической уборной. Она приходила сразу после обеда, красила губы, ногти, подрисовывала брови, вечно чем-то недовольная. Она пользовалась туалетными принадлежностями Сюлянь как своими, чем сильно ее огорчала. Дафэн возьмет, ну и пусть, а такая темная девица, как Циньчжу, не должна хватать без разбора чужие вещи. Она умеет зарабатывать деньги, пусть потратит свои деньги и купит. Сюлянь рассказала о своей обиде отцу, но тот не стал вмешиваться. Баоцин не хотел ломать копья из-за пустяков.
– Не переживай, – сказал он. – Когда пудра кончится, я тебе еще куплю.
Сюлянь знала, что отец сдержит слово, но не понимала, почему нужно оплачивать расходы на туалет Циньчжу.
Однажды она, решившись, обратилась к Циньчжу:
– Послушай, моя пудра стоит дорого.
У Циньчжу растянулся рот до ушей.
– Конечно, вот почему она мне и нравится. Я же не в состоянии себе купить. – Она вошла в раж и стала пудрить себе под мышками, где попало, а еще изо всех сил стряхивала подушечку в пудренице так, чтобы пудра летала по всей комнате. Сюлянь побелела от злости.
Как-то раз Циньчжу привела с собой мужчину. Они сразу же вошли в комнату Сюлянь и уселись на кровать. Сюлянь покраснела, встала и хотела было уйти, но не могла позволить Циньчжу оставаться в ее комнате, вдруг та что-нибудь стащит. Да и куда ей было деваться? Если она пройдет через гостиную и войдет в комнату матери, может возникнуть скандал. Не уйти. Но ей не хотелось быть свидетелем того, как Циньчжу принимает мужчину. С другой стороны, ее разбирало любопытство – что же это, в конце концов, такое? В самом деле так низко? Должен же наступить такой день, когда она все узнает.
Она села и стала смотреть на них.
Циньчжу и ее гость разговаривали и смеялись, ничем в своем поведении не отличаясь от прочих людей. Ничего предосудительного не происходило. Потом они взяли друг друга за руку, но и это нельзя было считать чем-то недостойным. После того как они ушли, Сюлянь терялась в догадках, неужели мужчины тратят столько денег только для того, чтобы посидеть немного на кровати и перекинуться двумя-тремя фразами с Циньчжу? Но вот однажды, войдя в свою комнату, она увидела, как Циньчжу с каким-то мужчиной лежат на кровати и целуются.
Сюлянь пришла в бешенство. Ей очень хотелось их выгнать, но во имя дела отца она не посмела оскорбить Циньчжу. Она вбежала в комнату матери. Мама должна знать, как следует поступить в такой ситуации.
Тетушка уже была наполовину пьяна, но все же почувствовала: что-то произошло. Она стала бурчать под нос. Вот девица, ну н глупая же. Конечно, девственница стоит больше, чем проститутка, но и с девицами происходят разные шалости. Что тут такого, если Циньчжу на стороне заработает немного денег? Без кровати-то ей не обойтись! Вот бы Сюлянь так поступила, тоже было бы хорошо. Чтобы Баоцин уразумел наконец, что к чему. А то упрям, как осел. Где это слыхано, чтобы с купленной где-то девчонкой обращались как с родной дочерью? Когда тетушка искоса поглядывала на ничего не соображавшую от страха Сюлянь, в душе у нее были только эти непристойные и грязные мысли.
– Катись вон отсюда! – закричала она. – Ты ведь такая же, как и она, – певичка, а ты думала – ты кто?
Она подняла бокал с вином, рука ее задержалась на полпути, как бы в раздумье. Внезапно она бросила его в Сюлянь. Бокал пролетел мимо, но на одежде Сюлянь остались коричнево-бурые брызги.
Сюлянь остолбенела, ничего не поняла, ноги ее как будто приросли к полу. Оказывается, мама хотела, чтобы она брала пример с Циньчжу! Маме все равно, она не любит ее! Сюлянь была вне себя. Ей хотелось ударить эту женщину, расцарапать ей лицо, проклясть ее!
Она повернулась и побежала вниз искать Баоцина. Его нигде не было. Она зашла в зал, куда же он делся? Затем поднялась на темную сцену. Сюлянь стояла на сцене, топала ногами и проклинала свою приемную мать. В пустом помещении эхом раздавались ее проклятия.
Не видя ничего перед собой, она направилась к двери – в мире остался лишь один человек, к которому она еще могла обратиться, это был Тюфяк.
Сюлянь бежала по улице. Через несколько кварталов она оказалась у гостиницы, где жил Тюфяк.
– Расскажи мне все по порядку, – сказал он серьезным тоном судьи, приказывающего свидетелю подтвердить свои показания. Выслушав рассказ Сюлянь, он разразился грубой бранью в адрес Циньчжу и ее родителей.
Его идея была не ахти какой. Тюфяк хотел пойти в театр, как следует вздуть Циньчжу н поглядеть, посмеет ли она после этого вертеть задом. Он решил дать бой семье Тан и хорошенько проучить эту толстуху – тетушку Тан. Сюлянь покачала головой. Все эти способы не пройдут. Нельзя же из-за себя поставить под удар предприятие отца.
