— А цѣлые года прошли съ тѣхъ поръ, какъ Мери нѣтъ съ нами, возразила Грація. — Сегодня въ шестой разъ сидимъ мы здѣсь въ день ея рожденія и бесѣдуемъ о счастливой минутѣ ея возвращенія, такъ долго ожидаемой и такъ долго откладываемой. О, когда-то она наступитъ!
Глаза ея наполнились слезами; мужъ наблюдалъ ее внимательно и, придвинувшись къ ней ближе, сказалъ:
— Но вѣдь Мери написала тебѣ въ прощальномъ письмѣ, которое оставила у тебя на столѣ, душа моя, нѣкоторое ты такъ часто перечитываешь, что она не можетъ возвратиться раньше, какъ черезъ нѣсколько лѣтъ. Не такъ ли?
Грація достала съ груди письмо, поцаловала его и сказала: да.
— И что, какъ бы счастлива ни была она въ продолженіи этихъ лѣтъ, она все будетъ думать о минутѣ, въ которую снова увидится съ тобою, и когда все объяснятся, — и что она проситъ я тебя не терять этой надежды. Вѣдь такъ она писала, не правда ли?
— Да.
— О тоже повторяла она во всякомъ письмѣ?
— Исключая послѣдняго, что получено нѣсколько мѣсяцовъ тому назадъ: въ немъ она говоритъ о тебѣ, о томъ, что тебѣ уже извѣстно, и что я должна узнать сегодня ввечеру.
Онъ посмотрѣлъ на солнце, которое уже склонилось на западъ, и сказалъ, что назначенное для того время — захожденіе солнца.
— Альфредъ! сказала Грація, положивши руку на плечо мужа. — Въ этомъ первомъ письмѣ, которое я такъ часто перечитываю, есть что-то, о чемъ я никогда тебѣ не говорила. Но теперь, въ минуту, когда вся ваша жизнь какъ будто успокоивается вмѣстѣ съ находящимъ солнцемъ, я не могу молчать дальше.
— Что же это такое, душа моя?
— Оставляя насъ, Мери написала мнѣ, между прочимъ, что нѣкогда ты поручилъ ее мнѣ какъ священный залогъ для храненія, и что теперь она точно также ввѣряетъ тебя мнѣ; она просила и умоляла меня, если я люблю ей, если люблю тебя, не отвергнуть любви твоей, которая, какъ она полагала (или знала, по ея выраженію) обратится ко мнѣ, когда заживетъ рана сердца. Она просила, меня отвѣтить тебѣ любовью на любовь.
— И сдѣлать меня опять гордымъ своимъ счастьемъ человѣкомъ? Не такъ ли она сказала?
— Нѣтъ: осчастливить меня твоею любовью, отвѣчала она, припавши на грудь мужа.
— Послушай, душа моя! сказалъ онъ. — Нѣтъ, оставайся такъ, — прибавилъ онъ, прижавши къ своему плечу голову, которую она было подняла. — Я знаю, почему ты до сихъ поръ не говорила мнѣ объ этомъ мѣстѣ въ ея письмѣ. Знаю, почему и слѣда его не было замѣтно ни въ словахъ твоихъ, ни во взорахъ. Знаю, почему Грація, мой вѣрный другъ, съ такимъ трудомъ согласилась быть моей женой. И именно по этому-то знаю я, какъ неоцѣненно сердце, которое прижимаю я теперь къ груди моей, и благодарю Бога за такое сокровище!
Онъ прижалъ ее къ своему сердцу, и она заплакала, но слезами упоенія. Черезъ минуту онъ взглянулъ на дитя, игравшее у ногъ ихъ съ корзиною цвѣтовъ, и попросилъ его посмотрѣть на пурауръ и золото заходящаго солнца.
— Альфредъ, сказала Грація, быстро поднявши голову, при этихъ словахъ: — солнце заходитъ. Ты не забылъ, что должна я узнать до его захожденія.
— Ты должна узнать истинную исторію Мери, душа моя, отвѣчалъ онъ.
— Всю истину, сказала она умоляющимъ голосомъ. — Чтобы ничего больше не было отъ меня скрыто. Такъ было мнѣ обѣщано. Не правда ли?
— Да.
— До захожденія солнца въ день рожденія Мери. Видишь, Альфредъ, оно почти уже заходитъ.
Онъ обнялъ ее и, пристально глядя ей въ глаза, сказалъ:
— Не я долженъ раскрыть тебѣ эту истину, милая Грація. Ты услышишь ее изъ другихъ устъ.
— Изъ другихъ! повторила она слабымъ голосомъ.
— Да. Я знаю твердость твоего сердца, знаю твое мужество; слова два пріуготовительныхъ для тебя довольно. Ты сказала правду: часъ насталъ. Скажи мнѣ, что ты теперь въ силахъ вынести испытаніе, сюрпризъ, душевное потрясеніе, — и вѣстникъ ждетъ у входа.
— Какой вѣстникъ? и какую вѣсть принесъ онъ?
— Я обязался не говорить ничего больше, сказалъ онъ, все еще не сводя съ вся глазъ. — Ты не догадываешься?
— Боюсь и подумать, отвѣчала она.
Ее пугало волненіе на его лицѣ. Она опять припала къ его плечу, дрожа, и оросила его подождать минуту.
— Ободрись, душа моя. Если ты въ силахъ принять вѣстника, — онъ ждетъ. Солнце заходитъ, — сегодня день рожденія Мери. Смѣлѣе, Грація!
Она подняла голову, взглянула на него и сказала, что она готова. Когда она смотрѣла вслѣдъ уходящему Альфреду, она была удивительно похожа на Мери въ послѣднее время передъ ея бѣгствомъ. Альфредъ взялъ дочь съ собою. Она позвала ее назадъ, — малютку звали Мери, — и прижала ее къ груди. Освободившись изъ объятій, малютка побѣжала опять за отцомъ, и Грація осталась одна.
Она сама не знала, чего боится, чего ждетъ, и стояла неподвижно, устремивши глаза на дверь, въ которую они скрылись.
Боже мой! кто это появился и сталъ на ворогѣ, въ бѣлой одеждѣ, колеблемой вѣтромъ? голова склонилась на грудь отца ея, и онъ прижимаетъ ее съ любовью! Что за видѣніе, вырвавшись изъ рукъ его, съ крикомъ и съ распростертыми объятіями любви бросается ей на шею?
— О, Мери, Мери! О, сестра моя! О, душа души моей! О, невыразимое счастье! Тебя ли вижу я опять?
То былъ не сонъ, не видѣніе — дитя надежды или страха, но сама Мери, милая Мери! до того прекрасная, до того счастливая, несмотря на битву ея жизни, что когда заходящее солнце озарило лицо ее, она походила на ангела, ниспосланнаго на землю для чьего нибудь утѣшенія.
Она приникла къ сестрѣ, опустившейся на скамью и обнявшей ее; она улыбалась сквозь слезы, стоя передъ ней на колѣняхъ, обвивши ее руками и не сводя съ нея глазъ. Солнце обливало голову ея торжественнымъ свѣтомъ и ясною тишиною вечера. Наконецъ, Мери прервала молчаніе, и спокойный, тихій, ясный, какъ этотъ часъ дня, голосъ ея произнесъ:
— Когда я жила въ этомъ домѣ, Грація, какъ буду жить въ немъ опять….
— Постой, душа моя! Одну минуту! О, Мери! Опять слышать твой голосъ….
Грація не могла сначала вынести звуковъ этого дорогого ея сердцу голоса.
— Когда я жила въ этомъ домѣ, Грація, какъ буду жить въ немъ опять, я любила Альфреда всего душой, любила его безгранично. Я готова была умереть за него, какъ ни была я молода. Любовь ее была выше всего въ мірѣ. Теперь все это уже давно прошло и миновалось, все измѣнилось; но мнѣ не хочется, чтобы ты, которая любишь его такъ искренно, думала, что я не любила его также чистосердечно. Я никогда не любила его такъ сильно, Грація, какъ въ ту минуту, когда онъ простился съ нами на томъ самомъ мѣстѣ и въ этотъ самый день. Никогда не любила я его татъ сильно, какъ въ ту ночь, когда бѣжала изъ отцовскаго дома.
Сестра могла только смотрѣть на нее, крѣпко сжавши ее руками.
— Но онъ, самъ того не зная, плѣнилъ уже другое сердце, прежде нежели я поняла, что могу подаритъ ему свое, продолжала Мери съ кроткою улыбкою. — Это сердце, — твое сердце, сестрица, — было такъ полво привязанности ко мнѣ, такъ благородна и безкорыстно, что старалось подавить свою любовь и умѣло скрыть ее отъ всѣхъ, кромѣ меня: мои глаза изощряла признательность. — Это сердце хотѣло принести себя мнѣ въ жертву, но я заглянула въ глубину его и увидѣла его борьбу. Я знала, какъ оно высоко, какъ неоцѣненно оно для него, какъ дорожитъ онъ имъ, несмотря на всю свою любовь ко мнѣ. Я знала, сколько задолжала я тебѣ, - я ежедневно видѣла въ тебѣ великій примѣръ. Что ты сдѣлала для меня, Грація, — я знала, что и я могу, если захочу, сдѣлать для тебя. Я никогда не ложилась безъ молитвы о совершеніи этого подвига. Никогда не засыпала я, не вспомнивши слова самого Альфреда, сказанныя имъ въ день отъѣзда: зная тебя, я поняла, какую истину сказалъ онъ, что каждый день на свѣтѣ одерживаются великія побѣды внутри сердецъ, побѣды, передъ которыми это поле битвы — ничто. Когда я все больше и больше вдумывалась, что каждый день и часъ совершается такая тяжелая битва и чело остается ясно, и никто объ немъ не знаетъ, задуманный подвигъ казался мнѣ все легче и легче. И Тотъ, Кто видитъ въ эту минуту сердца наши и знаетъ, что въ моемъ сердцѣ нѣтъ и капли жолчи или сожалѣнія, что въ немъ одно чистое чувство счастья, Тотъ помогъ мнѣ дать себѣ слово никогда не бытъ женою Альфреда. Я сказала: пусть будетъ онъ моимъ братомъ, твоимъ мужемъ, если рѣшимость моя доведетъ до этого счастливаго конца, но я никогда не буду его женою. А я любила его тогда пламенно, Грація!
— Мери, Мери!
— Я старалась показать, что я къ нему равнодушна; но это было тяжело, и ты постянно говорила въ его пользу. Я хотѣла открыть тебѣ мое намѣреніе, но ты никогда не захотѣла бы выслушать меня и одобрить. Приближалось время его возвращенія. Я чувствовала, что надо на что нибудь рѣшиться, не дожидаясь возобновленія ежедневныхъ сношеній. Я видѣла, что одно великое горе, поразивши насъ разомъ, спасетъ всѣхъ отъ долгой агоніи. Я знала, что если я уйду, все кончится тѣмъ, чѣмъ кончилось, то есть, что обѣ мы будемъ счастливы, Грація! Я написала къ тетушкѣ Мартѣ и просила пріюта у нея въ домѣ: я не разсказала ей тогда всего, но кое что; и она охотно согласилась принять меня. Когда я обдумывала еще все это, въ борьбѣ съ привязанностью къ отцовскому крову, Уарденъ нечаянно сдѣлался на нѣкоторое время нашимъ гостемъ.
