– Отведите этого молодого человека к госпоже Кларе.
«Вот как выполняют приказы», – успел подумать Карл, когда слуга почтя бегом, кряхтя от старческой немощи, каким-то особенно коротким коридором потащил его в Кларину комнату. Проходя мимо своей комнаты, дверь которой по-прежнему стояла настежь, Карл захотел было – просто так, успокоения ради – туда заглянуть. Но слуга не позволил.
– Нет-нет, – возразил он. – Вам же надо к барышне, вы сами слышали.
– Но я только на минуточку! – запротестовал Карл, а сам подумал, как хорошо бы сейчас прилечь для разрядки на тахту, заодно и время до полуночи пролетит быстрее.
– Не затрудняйте мне исполнение моей службы, – строго сказал слуга.
«Он, похоже, думает, что к Кларе меня послали в наказание», – мелькнуло у Карла, и он, пройдя несколько шагов, теперь из упрямства остановился.
– Пойдемте же, молодой человек, – с укором настаивал слуга, – раз уж вы все равно здесь. Я знаю, вы еще нынче ночью хотели уйти, но не все желания сбываются, я же вам сразу сказал, что это вряд ли возможно.
– Да, я хотел уйти и уйду, – вспылил Карл, – а сейчас хочу просто попрощаться с вашей барышней.
– Вот как, – заметил слуга, и по глазам его Карл понял, что тот ни одному его слову не поверил. – Что же вы тогда не торопитесь попрощаться? Пойдемте же.
– Кто там идет? – разнесся по коридору голос Клары, и тут же показалась она сама, высунувшись из ближайшей двери с большой, в красном абажуре, настольной лампой в руках.
Слуга поспешил к ней с докладом, Карл неохотно поплелся за ним.
– Поздновато вы приходите, – сказала Клара.
Ничего ей покуда не отвечая, Карл тихо, но твердо – он уже раскусил его натуру, – тоном строгого приказа сказал слуге:
– Подождите меня здесь, прямо у двери.
– А я уже собиралась спать, – сказала Клара, ставя лампу на стол. Как и недавно в столовой, слуга и здесь неслышно прикрыл за Карлом дверь. – Ведь уже половина двенадцатого.
– Половина двенадцатого? – переспросил Карл, словно бы испуганно прислушиваясь к самому звучанию чисел. – Но тогда я вынужден сразу же попрощаться, – спохватился он. – Ровно в двенадцать мне нужно быть внизу, в столовой.
– Какие такие у вас неотложные дела, – то ли спросила, то ли заметила Клара, небрежно обирая складки свободного, ниспадающего пеньюара; все лицо ее светилось, и она беспрерывно чему-то улыбалась. Карл с рблегчением почувствовал, что опасность новой ссоры вроде бы ему не грозит. – А разве вы мне не поиграете, как вчера обещал папа, а сегодня вы сами?
– А не поздно? – спросил Карл. Он был бы только рад ей угодить, ведь вон и она совсем не та, что прежде, словно каким-то образом вступила в фазу влияния Полландера и даже Мака.
– Вообще-то поздно, конечно, – ответила Клара, и, похоже, от ее страстной любви к музыке и следа не осталось. – К тому же здесь любой звук по всему дому отдается, и, боюсь, если вы начнете играть, мы перебудим даже прислугу на чердаке.
– Тогда лучше отложим, я надеюсь непременно приехать еще, да и вы, кстати, если не сочтете за труд, могли бы как-нибудь посетить моего дядю, а при случае и ко мне заглянуть. Пианино у меня замечательное. Дядя подарил. И уж тогда, если вам будет угодно, я сыграл бы вам все свои вещицы, их, к сожалению, не так много, да они и не слишком подходят для столь ценного инструмента, на котором не меня, а виртуозов надо бы слушать. Но и это удовольствие будет вам доставлено, если вы заблаговременно известите меня о вашем визите, ведь дядя намерен вскоре пригласить ко мне знаменитого педагога – представляете, как я этому рад, – а уж его игра несомненно будет стоить того, чтобы наведаться ко мне во время урока. Если совсем начистоту, я даже рад, что уже поздно и играть не надо, я ведь еще ничего не умею. Вы бы сами удивились, как мало я умею. А теперь позвольте откланяться, время и вправду позднее, вам пора спать. – И, поскольку Клара смотрела на него по-доброму, даже в мыслях вроде бы не поминая их недавней стычки, он с улыбкой добавил, протягивая ей руку: – Как говорят у меня на родине: «Спи спокойно, сладких снов!»
– Подождите, – сказала она, не притрагиваясь к его руке. – Может, вам все-таки придется сыграть. – И исчезла за маленькой боковой дверцей как раз возле пианино.
«Это еще что? – недоумевал Карл. – Долго я ждать не могу, как она ни мила».
Из коридора в дверь тихо постучали, и слуга, не отваживаясь отворить дверь целиком, прошептал в щелочку:
– Извините, меня вызывают, я не могу больше ждать.
– Ладно уж, идите, – смилостивился Карл, почему-то вдруг решив, что и сам найдет дорогу в столовую. – Только фонарь под дверью оставьте. Который час, кстати?
– Скоро без четверти, – ответил слуга.
– Как медленно время идет, – пробормотал Карл.
Слуга уже хотел прикрыть дверь, но тут Карл вспомнил, что не дал ему на чай, достал из кармана брюк монету – мелочь он теперь носил в карманах брюк, на американский манер небрежно ею позвякивая, а бумажки, наоборот, в жилетном кармане – и протянул слуге со словами:
– Это вам за добрую службу.
Клара уже снова вошла, обеими руками поправляя на ходу тугой узел прически, когда Карл спохватился, что зря, наверно, отпустил слугу – кто теперь отведет его на станцию? Ну да ладно, найдется у господина Полландера другой слуга, а может, и этого вызвали туда же в столовую и потом предоставят в его распоряжение.
– Я все-таки попрошу вас сыграть что-нибудь. Здесь так редко услышишь музыку, что упускать такую возможность просто грех.
– Тогда не будем терять времени, – сказал Карл и без раздумий сел за пианино.
– Может, вам ноты нужны? – спросила Клара.
– Спасибо, я их и читать толком еще не умею, – ответил Карл, уже беря первые аккорды.
Это была простенькая песенка, которую – Карл прекрасно это понимал, – чтобы хоть как-то донести настроение, надо играть довольно медленно, особенно для иностранцев, он же отбарабанил ее в темпе разухабистого марша. Он уже кончил, а звуки еще долго метались в испуганной тишине огромного дома, пока не улеглись. Наступила неловкая, томительная пауза.
– Очень мило, – произнесла наконец Клара, но Карл понимал: мир еще не изобрел формулу вежливости, чтобы благодарить за такую безобразную игру.
– Который час? – спросил он.
– Без четверти двенадцать.
– Тогда еще есть немножко времени, – сказал он, подумав про себя: «Была не была. Все десять песен, что я умею, играть не обязательно, но уж одну-то я могу сыграть как следует».
И он начал свою любимую, солдатскую. Так медленно, так протяжно, чтобы растревоженная душа слушателя тянулась, рвалась к каждой ноте, а он, Карл, эту ноту удерживал и все не хотел, не хотел отдавать. Он и так-то, играя все свои песенки, сперва искал клавиши глазами, но сейчас, он чувствовал, в нем возникала какая-то особая, иная песня, готовая пролиться за края знакомой мелодии и там, за краями, стать собой – но не могла, не проливалась, не становилась.
– Я же не умею играть, – сказал Карл, когда песня кончилась, и посмотрел на Клару со слезами на глазах.
За стеной из соседней комнаты вдруг раздались громкие одобрительные хлопки.
– Нас кто-то слушает! – всполошился Карл.
– Это Мак, – тихо сказала Клара.
А из-за стены его уже звал голос Мака:
– Карл Росман! Карл Росман!
В один миг Карл обеими ногами перемахнул через скамеечку и кинулся к дверце. Открыв ее, он увидел огромный шатер кровати, под которым полусидя, небрежно накинув на ноги одеяло, возлежал Мак. Голубого шелка балдахин был единственным и, пожалуй, несколько девчоночьим украшением в общем-то простой, тяжелого дерева, прочно, но без затей сработанной кровати. Рядом на ночном столике горела лишь одна свечка, но постельное белье и рубашка Мака были такой белизны, что слабый свет отражался от них с нестерпимой, почти ослепительной яркостью; и балдахин, по крайней мере по кромкам полога, матово мерцал своими чуть волнистыми, свободной натяжки складками тяжелого шелка. Зато за спиной Мака и постель, и все нутро балдахина проглатывала кромешная тьма. Клара, облокотись на высокие подушки, уже не сводила с Мака влюбленных глаз.
– Привет, – сказал Мак, протягивая Карлу руку. – Вы, оказывается, очень недурно музицируете, прежде я мог оценить только ваше жокейское искусство.
– Да я ни того, ни другого толком не умею, – смутился Карл. – Если б я знал, что вы здесь, ни за что бы не сел играть. Но поскольку ваша… – Тут он осекся, не решаясь выговорить «невеста», слишком очевидно было, что Мак и Клара друг с другом спят.
– Я давно подозревал, что вы играете, – как ни в чем не бывало продолжал Мак, – вот и пришлось Кларе заманить вас сюда из Нью-Йорка, иначе где бы я смог вас послушать. Чувствуется, конечно, что это еще первые шаги, и даже в этих песенках, которые вы все-таки разучивали и которые, что скрывать, весьма примитивно сложены, вы несколько раз ошиблись, однако мне было очень приятно, не говоря уж о том, что ничью игру я не считаю достойной презрения. Но не хотите ли присесть, поболтать с нами немного? Клара, дай же ему кресло.
