играть в крикет. Они свалили куртки в две кучи; этим приготовления и ограничились.
— Эй, подруга, давай с нами! — позвал Лизу один из мальчиков.
— Не, Боб, я устала.
— Вот и отдохнешь!
— Говорю же: не пойду.
— Она вчера перебрала, теперь у ней похмелье, — предположил другой мальчик.
— Я тебе покажу похмелье! — рассердилась Лиза.
На третье предложение сыграть в крикет она ответила:
— Отстаньте от меня, смерть как надоели!
— Лиза нынче не в духе, ну ее совсем, — подытожил третий член крикетной команды.
— Я бы на твоем месте пива не пил, — добавил с издевательской назидательностью четвертый. — Это дурная привычка, Лиза, так и знай; она до добра не доведет. — И сорванец прошелся пошатываясь, точно пьяный.
Будь Лиза «в настроении», она бы не преминула показать им всем, почем фунт лиха; но она устала, хотела, чтоб ее оставили в покое, вот и не отпустила ни единой колкости. Вскоре мальчики увидели, что Лизу ничем не проймешь, и занялись своим крикетом. Лиза некоторое время наблюдала за игрой, потом мысли ее улетели прочь от крикетного поля, и постепенно их снова заполнила крупная фигура. Иными словами, Лиза опять думала о Джиме.
«Вот же, догадался пригласить на спектакль. Молодец, — сказала себе Лиза. — А Тому это и в голову не пришло!»
Джим сказал, что выйдет нынче вечером; значит, скоро должен появиться, думала Лиза. Конечно, она с ним в театр ни ногой; но поговорить-то не возбраняется. Лиза вообще любила, когда ее упрашивают, чтоб можно было упираться; почему лишний раз не повредничать с Джимом? Но Джим все не шел, а ведь обещал!
— Эй, Билл! — Лиза не выдержала, окликнула ближайшего к ней мальчика. — Знаешь ты Блейкстона, что недавно переехал?
— Как не знать, мы в одном цеху работаем.
— А чем он вечерами занимается? Что-то его не видно.
— А я что, слежу за ним? Нынче вроде в «Красного льва» пошел. Должно, еще там.
Значит, Джим не придет. Конечно, Лиза же сказала, что вечером будет дома, но прийти-то можно — проверить хотя бы.
«А вот Том непременно бы пришел», — мрачно сказала себе Лиза.
— Лиза! Лиза! — позвала в окошко миссис Кемп.
— Иду, мам! — отвечала Лиза.
— Я тебя битых полчаса дожидаюсь! Разотри меня!
— Что ж ты не позвала?
— Я звала, аж голос сорвала. Уж не знаю, сколько времени прошло, а ты и ухом не ведешь.
— Да не слыхала я.
— Не хотела слышать, так и скажи. Мать, почитай, от ревматизмы всякую минуту Богу душу отдать может, а ей что за печаль? Сидит, мечтает…
Лиза не стала отвечать, взяла пузырек, капнула на ладонь жидкости и принялась растирать ревматические суставы миссис Кемп под жалобы и воркотню, неизменно сопровождавшие всякое Лизино занятие.
— Да не дави ты так — кожу сдерешь!
Когда же Лиза начинала массировать мягче, миссис Кемп придумывала новую придирку:
— Что ты еле возишь? Этак лекарствие не подействует. Конечно, тебе лень, белоручка; для матери лень пальцы-то напрячь лишний раз. Вот когда я была молодая, девушки не гнушались тяжелой работы, только тебе и нужды нет, что мать от ревматизмы всякую минуту может Богу душу отдать…
Наконец процедура была закончена, и Лиза легла спать рядом с матерью.
Прошло два дня, наступила пятница. Утром Лиза рано поднялась и явилась на фабрику вовремя. Правда, по пути ей не встретилась верная подруга Салли; не было Салли и на фабрике. Прозвучал сигнал начинать работу, девушки поспешили в цех, а Салли все не появлялась. Лиза не знала, что и думать; а ну как Салли не успеет, дверь закроют, и пропал заработок за целый день? Наконец, когда табельщик уже захлопывал свое окошко, влетела, отдуваясь, Салли, вся мокрая и красная.
— Уф! Господи, как же жарко! — выдохнула она и отерла лицо передником.
— Я думала, ты не придешь, — сказала Лиза.
— Еле успела — проспала. Вчера поздно домой пришла.
— Это откуда же?
— Мы с Гарри были в театре. Ох, Лиза, что за спектакль! В жизни ничего интересней не видала! Кровь стынет в жилах, какая жуть. Прям на сцене человека вешают! У меня мурашки так и бегали, так и бегали!
И Салли принялась пересказывать пьесу, сбивчиво и восторженно. Все было в ее рассказе — кровь, взрыв и стрельба, железная дорога, убийство, бомба, герой, комик. Салли, все еще под впечатлением, путалась, декламировала целые диалоги (разумеется, шиворот-навыворот), жестикулировала. Глаза у нее сверкали, щеки горели. Лиза слушала с мрачным лицом; детали, выдаваемые подругой, ее утомляли; пьеса казалась уже далеко не такой стоящей.
— На тебя посмотреть — так подумаешь, ты сроду в театре не бывала, — заметила Лиза.
— Просто я никогда не видела таких спектаклей. Мой тебе совет: обязательно вытащи Тома.
— Что-то расхотелось. И вообще, я всегда могу сходить одна, зачем мне Том?
— Как это зачем? Одной такое смотреть — не то дело. Вот мы с Гарри — сели рядышком, он меня за талию обнял, я его за руку взяла… Приятно ж!
— А мне неприятно, когда меня лапают, так и запомни.
— Мне-то мой Гарри по сердцу. Ты просто не знаешь, какой он бывает. И вообще, мы через три недели женимся. Гарри, он сказал, что получит позволение. А я говорю: пускай в церкви оглашение будет, как положено; так что в следующее воскресенье наши имена огласят. Придешь послушать?
— Приду, отчего не прийти?
Вечером по пути домой Салли подтащила Лизу к афишной тумбе и взялась объяснять изображенное на афише.
— Ты мне своей «Роковой картой» уже все уши прожужжала! Отстань, я домой пойду! — воскликнула Лиза. И пошла, оставив Салли с раскрытым на полуслове ртом.
— И что это такое с Лизой? — пожаловалась Салли близкой подруге. — Она всякий день теперь не в духе.
— Злится, а чего злится, непонятно, — согласилась подруга.
— Временами она будто с цепи сорвалась, — подытожила Салли.
Лиза шла, думая о пьесе, и то и дело нетерпеливо встряхивала головой.
— Не нужен мне этот спектакль; и вообще, я в театре ничего не забыла. Если мне этот Джим попадется, так ему и скажу! Вот чтоб мне провалиться, если не скажу!
Джим ей попался — он курил в дверях своего дома. Лизе показалось, Джим ее заметил, и она сделала вид, что сама его не замечает. К Лизиному разочарованию, Джим не окликнул ее, и девушка уже начала думать, что, может, он и правда ее не видит, как вдруг услышала свое имя:
— Лиза!
Она обернулась и уставилась на Джима с отлично сымитированным удивлением.
— Ой, а я
