ее дома, толпились в кухне и в прихожей. Ко всему этому Эстерка приложила свою руку: она надела фартук, засучила рукава, прикрыла волосы чепчиком. Она не привыкла к такому, но была обязана это сделать. Кройндл, вторая хозяйка дома, в последнее время была какая-то не такая, как прежде. Это была уже не прежняя сведующая во всех домашних делах и спокойная девушка. Теперь она постоянно была взволнована и вечно сердита на Алтерку. Она только и делала, что жаловалась на него и его шалости. В доме было невпроворот работы, а она, ссылаясь на головную боль, выходила на прогулки одна-одинешенька и возвращалась поздно… Но Эстерка хотела, чтобы весь город гудел от этой бар мицвы, которую она собиралась справить своему единственному сыночку. Поэтому она отбросила весь свой гонор петербургской дамы и работала и хлопотала наравне с Кройндл, и даже еще больше… Все служанки в доме перемигивались, приходившие в дом торговки шушукались: мол, вот что значит настоящая мать! И чего только мать не сделает для своего ребенка?..
Теперь, после прерванного сна, после того, как она отдохнула, Эстерка ощутила ту сладкую усталость холеной и здоровой тридцатилетней женщины, которая начинает полнеть и получает особое удовольствие от мечтательного лежания в милом тепле мягкой постели в такой ранний час, когда замерзшие окна начинают синеть, возвещая наступление дня, когда так удобно и тепло, что невольно приходят на ум все затаенные желания, а отдохнувшие мысли расцветают. У мужа с особой силой пробуждается любовь к своей жене. А у женщины — глубокая тоска по тому, на кого она сможет опереться, укрепляя свои слабые силы. А если мужа, Боже упаси, нет? Тогда приходит пустая тоска, мучительная и истощающая все духовные силы.
И Эстерка поняла, что в последнее время по утрам она тихо тоскует по образу своего покойного мужа, который первым так распалил и до смерти измучил ее. Что она тогда понимала? Ее топливо отсырело в петербургских туманах, в нем было полно увядших листьев, и потому оно дымило… И видимо, поэтому она так плохо переносила своего распутного мужа, когда он был жив. Но теперь, в самом расцвете ее женской зрелости, ей казалось, что она стала намного более опытной и намного более греховной. Бурные любовные безумства своего покойного мужа она видела теперь в другом свете, так же, как и нежность Йосефа Шика, которая частенько была ей противна. И в последнее время — даже больше, чем прежде…
Но что было, то было. Она бы уже, конечно, забыла того, кто сделал ее женщиной, если бы не его тень, появившаяся перед нею в самый печальный момент ее жизни, словно встав из могилы. То есть тот загадочный человек, который был так похож на него и который когда-то преследовал ее от Луги до Великих Лук и пытался завести с ней разговор на всех языках мира. Страх, который навел на нее тогда тот человек, все еще питал ее упорство, или так называемый «обет», взятый ею на себя — даже не помышлять больше о жизни со вторым мужем, пока… пока не подрастет ее единственный сын.
И теперь, долгие годы спустя, когда пришло время, когда ее воля была выполнена до конца, все путы вдруг ослабели. Она была больше не в состоянии владеть собой. Она все еще думала об этом красивом рослом преследователе с голубыми нахальными глазами, так напоминавшими взгляд Менди, когда он хотел ее… Она думала о нем и тосковала по нему… И сейчас, думая об этом чужом человеке, она ощущала запах хорошего рома, который он пил тогда на станции. Когда он подошел к ней в холодном заснеженном дворе и стал подыскивать слова на всех языках, каждое слово было теплым и дышало запахом рома и свежезаваренного чая:
— Ай лавю… Их либе зи… Же ву зем!.. [23]
Целых шесть лет прошло с тех пор, а этот запах, казалось, еще не выветрился. Напротив, теперь он, казалось, даже усилился. «Ай лав ю»… И теплый пар поднимающийся от его губ, как дымок от воскурений в языческом капище.
И вдруг Эстерка вспомнила, что мужская тень, прикоснувшаяся совсем недавно к ее плечу, была тем самым человеком. Это были его повелительный взгляд и его красноватая худая рука…
Легкий вздох вырвался, казалось, из самой глубины ее сердца. Тогда она была слишком пугливой. Ей следовало узнать, кто это… Где он сейчас? На станции перед Великими Луками его арестовали за устроенный им скандал. Тогда она благодарила за это Бога. А теперь… Теперь она хотела бы знать… Ах, глупости! Конечно же, он шарлатан. Он искал приключений с красивыми женщинами. Пил ром с чаем на станциях. И это всё!..
Однако насмешка над собственными мечтами не сделала для нее противной эту ожившую перед ее мысленным взором картину. Напротив, ее воображение еще больше разыгралось. Цвета и запахи буквально толклись в ее памяти.
Что это вдруг вспоминается? — забеспокоилась Эстерка. — Какое отношение это имеет к приезду реб Ноты? К бар мицве Алтерки?.. Это как-то не согласуется. Говорят, что сердце — как третий глаз. Не приблудился ли случайно тот человек сюда? Может быть, он ищет меня. Может быть, он заглядывает одним глазком через заледеневшее окно…
Ее пронял потаенный страх. Она наполовину приподнялась на теплой постели и оглянулась. Никого нет. Покрытые толстым слоем льда окна были темно-синими, их прикрывали занавески. Эстерка навострила уши. Она услыхала тихие шаги и сразу успокоилась. Она сразу же поняла, что это Кройндл расхаживает в домашних тапочках. Связка ключей на ее поясе уютно звенела где-то совсем близко. Может быть, в коридоре. Рядом со спаленкой Кройндл.
И Эстерка снова мягко опустилась на свою пуховую постель, впитала в себя сладостное тепло одеяла и улыбнулась. Глупости, женские фантазии. Хорошо, что Йосеф не знает о них. Он бы сурово упрекнув ее за это и был бы прав. Потому что, на первый взгляд, она должна бы ненавидеть все, что напоминало ей о Менди: о том, кто растоптал ее юность и так грешно раздразнил ее кровь. Она должна бы ненавидеть каждое напоминание, оставшееся от него на этом свете. Но… она вытерла слезу и горько и в то же самое время сладко улыбнулась. В этот момент она была не лучше и не хуже всех остальных женщин ее склада. Тот, кто первым развязал их белый пояс, сорвал первый узелок в своем стремительном желании, кто видел первый трепет их умиравшей стыдливости — тот может быть кем угодно,
