Ознакомительная версия.
Вскоро миссъ Мэри Гоггинсъ вышла за мистера Фиц-Адама и исчезла изъ нашего сосѣдства намного лѣтъ. Она не двигалась въ сферѣ крэнфордскаго общества на столько высокой, чтобъ заставить насъ позаботиться узнать, что такое былъ мистеръ Фиц-Адамъ. Онъ умеръ и убрался къ своимъ прадѣдамъ, а мы никогда и не думали о немъ. Потомъ мистриссъ Фиц-Адамъ появилась снова въ Крэнфордѣ «смѣлая какъ львица», говорила миссъ Поль, зажиточной вдовою, одѣтою въ черное шелковое платье, такъ скоро послѣ смерти мужа, что бѣдная миссъ Дженкинсъ справедливо замѣчала: «бумазея показала бы болѣе, какъ она чувствуетъ свою потерю».
Я помню совѣщаніе дамъ, собравшихся рѣшить вопросъ: посѣщать ли мистриссъ Фиц-Адамъ старымъ крэнфордскимъ жителямъ чистой дворянской крови? Она наняла большой домъ, который обыкновенно считался какъ-бы дающимъ патентъ на дворянство своимъ обитателямъ; потому-что во время оно, за семьдесятъ или восемьдесятъ лѣтъ передъ тѣмъ, дочь какого-то графа жила въ томъ же домѣ. Я не знаю навѣрно, не считалось ли проживаніе въ этомъ домѣ сообщающимъ необычайную силу разума, потому-что у графской дочери, леди Джэнъ, была сестра леди Анна, вышедшая за генерала во время американской войны, и этотъ генералъ написалъ одну или двѣ комедіи, которыя еще игрались на лондонской сценѣ и которыя, когда мы видѣли ихъ на объявленіяхъ, заставляли насъ выпрямляться и чувствовать, что Дрюри-Лэнъ дѣлалъ славный комплиментъ Крэнфорду. Впрочемъ, еще не было рѣшено ѣхать ли къ мистриссъ Фиц-Адамъ, когда умерла милая миссъ Дженкинсъ, а съ нею ясное знаніе строгаго уложенія о приличіи тоже исчезло.
Миссъ Поль замѣтила:
— Такъ-какъ большая часть дамъ изъ хорошей фамиліи въ Крэнфордѣ — старыя дѣвицы, или бездѣтныя вдовы, то если мы не дадимъ нѣкоторое послабленіе и не сдѣлаемся менѣе-исключительны, то мало-по-малу у насъ вовсе не станетъ общества.
Мистриссъ Форрестеръ продолжала въ томъ же смыслѣ:
— Она всегда думала, что Фицъ значитъ нѣчто аристократическое. Есть Фиц-Рои: она думала, что нѣкоторыя изъ королевскихъ дѣтей были названы Фиц-Роями; были также Фиц-Клэренсы, дѣти добраго короля Уильяма Четвертаго, Фиц-Адамъ — это премилая фамилія, и она думаетъ, что это, вѣроятно, значитъ: «дитя Адама». Никто, неимѣющій хорошей крови въ жилахъ, не осмѣлится называться Фицъ: фэлилія много значитъ. У ней былъ кузенъ, писавшій свою фамилію двумя маленькими фф — ffoulks, и всегда смотрѣлъ съ презрѣніемъ на прописныя буквы; онъ говорилъ, что такія имена принадлежатъ къ поздно-вымышленнымъ фамиліямъ. Она боялась, чтобъ онъ не умеръ холостякомъ: онъ былъ такъ разборчивъ. Когда встрѣтился съ мистриссъ ффарингдонъ на водахъ, она тотчасъ ему понравилась; это была прехорошенькая женщина, вдова, съ очень-хорошимъ состояніемъ и «мой кузенъ», мистеръ ффулксъ женился на ней только по милости ея двухъ маленькихъ фф.
Мистриссъ Фиц-Адамъ не предстоялъ случай встрѣтиться съ какимъ-нибудь мистеромъ Фицомъ въ Крэнфордѣ, стало-быть, не эта причина заставила ее поселиться въ Крэнфордѣ. Миссъ Мэтти думала, что можетъ быть надежда быть принятой въ общество, что конечно было бы весьма-пріятнымъ возвышеніемъ для ci-devant миссъ Гоггинсъ; но если такова была ея надежда, то было бы жестоко разочаровать ее.
Итакъ, всѣ поѣхали къ мистриссъ Фиц-Адамъ, всѣ, кромѣ мистриссъ Джемисонъ, которая показывала, какого благороднаго происхожденія была она, потому-что никогда не примѣчала мистриссъ Фиц-Адамъ, когда онѣ встрѣчались на крэнфордскихъ вечеринкахъ. Въ комнатѣ бывало по восьми или по десяти дамъ, а мистриссъ Фиц-Адамъ, самая объемистая изъ всѣхъ, и она непремѣнно вставала, когда входила мистриссъ Джемисонъ, и кланялась ей очень-низко, когда бы ни обернулась та въ ея сторону, такъ низко въ-самомъ-дѣлѣ, что, я думаю, должно-быть, мистриссъ Джемисонъ смотрѣла на стѣну, потому-что никогда не шевелила ни однимъ мускуломъ въ лицѣ, какъ-будто ея не видала. А все-таки мистриссъ Фиц-Адамъ продолжала свои поклоны.
Весенніе вечера сдѣлались свѣтлы и длинны, когда три или четыре дамы, въ коляскахъ (calash), встрѣтились у двери миссъ Баркеръ. Знаете ли вы, что такое коляска? Это родъ капюшона, носимаго на чепчикахъ, довольно-похожій на кузовъ старомодныхъ экипажей; но иногда не такой огромный. Этотъ родъ головного убора всегда дѣлалъ ужасное впечатлѣніе на крэнфордскихъ ребятишекъ; даже и теперь двое или трое перестали играть на улицѣ и собрались въ изумленномъ безмолвіи вокругъ миссъ Поль, миссъ Мэтти и меня; мы тоже были безмолвны и могли слышать сдерживаемый шопотъ за дверью миссъ Баркеръ.
— Постой, Пегги! покуда я побѣгу наверхъ и вымою руки. Когда я закашляю отвори дверь; я ворочусь черезъ минуту.
И точно, не болѣе, какъ черезъ минуту, мы услышали шумъ, чиханье и покашливанье, при которомъ дверь отворилась. За дверью стояла служанка, вытаращивъ свои круглые глаза на почтенную компанію, входившую въ молчаніи. Она сохранила настолько присутствіе духа, что ввела насъ въ небольшую комнатку, прежде бывшую лавкой, а теперь превращенную во временную уборную. Тутъ мы оправили свои платья и самихъ себя передъ зеркаломъ, приняли сладостныя и граціозныя лица и потомъ, отступая назадъ съ словами: «Послѣ васъ, ме'мъ», мы пустили мистриссъ Форрестеръ идти первой по узкой лѣстницѣ, которая вела въ гостиную миссъ Баркеръ. Она сидѣла такъ величественно и чинно, какъ-будто мы не слыхали страннаго кашля, послѣ котораго горло ея и теперь, должно-быть, еще болѣло и хрипѣло. Ласковая, милая, бѣдно-одѣтая мистриссъ Форрестеръ тотчасъ была приведена на второе почетное мѣсто. Первенство, разумѣется, сохранялось для ея сіятельства мистриссъ Джемисонъ, которая, пыхтя, входила на лѣстницу. Карликъ вертѣлся около нея, какъ-будто намѣревался сбить ее съ ногъ.
Теперь-то миссъ Бетти Баркеръ была гордая, счастливая женщина! Она поправила огонь, заперла дверь и сѣла къ ней такъ близко, какъ только было возможно: сѣла совсѣмъ на кончикѣ кресла. Когда вошла Пегги, шатаясь подъ тяжестью чайнаго подноса, я примѣтила, что миссъ Баркеръ боялась, что Пегги не станетъ держаться на приличномъ разстояніи. Онѣ съ своей госпожей были весьма-фамильярны въ своихъ ежедневныхъ отношеніяхъ, и Пегги теперь надо было сказать ей нѣчто по секрету, что миссъ Баркеръ ужасно хотѣлось слышать, но что она считала своей обязанностью не допустить ее сказать. И потому она отвернулась отъ подмигиванья и знаковъ, которые ей дѣлала Пегги, сдѣлала два или три отвѣта весьма-некстати на то, что было сказано и, наконецъ, охваченная свѣтлой идеей, воскликнула:
— Бѣдняжка, Карликъ! я совсѣмъ о немъ забыла. Пойдемъ со мною внизъ, милая собачка, я дамъ тебѣ чайку!
Черезъ нѣсколько минутъ она воротилась, ласковая и кроткая, какъ прежде; но я подумала, что она забыла дать «милой собачкѣ» что-нибудь поѣсть, судя по жадности, съ которой та глотала куски пирожнаго. Чайный подносъ былъ изобильно нагруженъ; мнѣ было пріятно это видѣть: я была очень-голодна, но боялась, чтобъ присутствующія дамы не сочли это невѣжливостью. Я знаю, что онѣ говорили бы это въ своихъ собственныхъ домахъ, но здѣсь какъ-то все исчезало. Я видѣла, какъ мистриссъ Джемисонъ кушала тминную каврижку, медленно, такъ, какъ она дѣлала все; я нѣсколько удивилась этому, потому-что она намъ говорила на своемъ послѣднемъ вечерѣ, что этой каврижки никогда не будетъ у ней въ домѣ, что каврижка напоминаетъ ей душистое мыло. Она всегда угощала насъ савойскими сухариками. Однако мистриссъ Джемисонъ была снисходительна къ незнанію миссъ Баркеръ обычаевъ высшей жизни; и чтобъ пощадить ея щекотливость, съѣла три большіе куска тминной каврижки, съ покойнымъ выраженіемъ, очень-похожимъ на коровье.
Послѣ чаю настало нѣкоторое недоумѣніе и затрудненіе. Насъ было шестеро; четверо могли играть въ преферансъ, а для двухъ оставалась криббиджъ [10]; но всѣ, исключая меня (я нѣсколько боялась крэнфордскихъ дамъ за картами, потому-что такое занятіе казалось для нихъ самымъ важнымъ, серьёзнымъ дѣломъ), сгарали желаніемъ участвовать въ пулькѣ; даже миссъ Баркеръ, хотя объявляла, что не умѣетъ отличить пиковаго туза отъ червоннаго валета, тоже раздѣляла это желаніе. Дилемма скоро была приведена къ концу страннымъ шумомъ. Еслибъ невѣстку баронета можно было подозрѣвать въ храпѣніи, я сказала бы это о мистриссъ Джемисонъ, потому-что, пересиленная жаромъ комнаты и наклонная къ дремотѣ отъ природы, мистриссъ Джемисонъ не могла устоять отъ искушенія такого покойнаго кресла и дремала. Разъ или два она съ усиліемъ открывала глаза и спокойно, но безсознательно намъ улыбнулась; мало-по-малу, однакожь, даже ея благосклонность не могла устоять противъ этого напряженія, и она заснула глубоко.
— Какъ для меня пріятно, шептала миссъ Баркеръ за карточнымъ столомъ тремъ оппоненткамъ, которыхъ, несмотря будто-бы на свое незнаніе игры, она объигривала немилосердно:- очень-пріятно, право, видѣть, что мистриссъ Джемисонъ чувствуетъ себя какъ дома въ моемъ маленькомъ жилищѣ; она не могла сдѣлать мнѣ большаго комплимента.
Ознакомительная версия.
