— Марту бойкотируют. Никто с ней не разговаривает. Из-за вчерашнего…
Лиза выслушала эту новость равнодушно.
— Да? А она?
— Ходит хмурая, с таким видом, словно собирается броситься на проволоку.
Капо была довольна.
— Пришлите ее ко мне.
Лиза ничего не смогла прочесть на лице Марты, кроме всегдашнего показного служебного рвения.
— Учетные книги приготовлены?
— Так точно, фрау надзирательница.
— Кажется, я говорила вчера, что должен прийти заключенный из конторы мужского лагеря?
— Да, фрау надзирательница.
— Он не придет.
— Что я должна делать, фрау надзирательница?
— Записывайте очередные транспорты.
— Слушаюсь, фрау надзирательница.
— Положение изменилось. Вы, вероятно, и сами это поняли?
— Поняла, фрау надзирательница.
Лиза внезапно заговорила мягче:
— Я хочу тебе кое-что сказать, Марта… И, в свою очередь, спросить тебя кое о чем.
— Слушаю, фрау надзирательница.
— Садитесь. — Немного помолчав, Лиза продолжала: — Мне жаль вас. Нет, в этом нет ничего странного, во всяком случае, на мой взгляд. Рано или поздно война кончится, вы вернетесь к нормальной жизни, может быть, даже сумеете найти свое место в будущем немецком государстве. Поэтому я могу, не греша против своей совести, выразить вам свое человеческое или, наконец, просто женское сочувствие.
Лиза увидела в глазах заключенной испуг, и действительно нечто вроде сочувствия шевельнулось в ней.
— Успокойтесь, ничего не случилось. — Она снова помолчала. — Я хотела бы, однако, знать, что бы вы сказали, если бы тот заключенный, имея возможность прийти сюда и увидеть вас, отказался от этого.
Марта побледнела.
— Потому ли…
— Сейчас спрашиваю я…
— Я поняла бы, что он не хочет меня видеть.
— И что вы безразличны ему?
— Может быть… Может быть, и безразлична.
— Так что бы вы об этом подумали?
— Мне кажется, в данном случае не о чем особенно раздумывать, фрау надзирательница, — твердо сказала она. — Я попыталась бы принять это как должное.
— Должное? Отказываться от невесты в такое время, в таком положении, лишать ее хотя бы моральной поддержки, раз уж другая невозможна? Ведь он прекрасно знает, что значит для вас его поддержка, а? Думаю, что только поляки способны на такое.
— Вы не знаете поляков, фрау надзирательница.
— Слава богу. Ни одна даже самая последняя немецкая женщина не потерпела бы такого отношения.
— А я считаю, что он прав.
— Серьезно? Вы в этом уверены? Что бы ни сделал этот ваш «герой»?
— Да. Что бы он ни сделал, все правильно, фрау надзирательница.
Лиза молча смотрела на нее несколько мгновений, потом пожала плечами.
— Сочувствую.
Но хотя она вложила в это слово всю иронию, на какую была способна, оно прозвучало бледно и фальшиво.
— Возвращайтесь на работу. — Лиза снова перешла на официальный тон. — А что касается его прихода… Есть более серьезные причины, нежели «хочу» или «не хочу» заключенного. Нити следствия по делу об убийстве собаки фрау Хассе ведут в контору. Неизвестно, чем все это кончится.
Марта выслушала эти слова с каменным лицом.
— Надеюсь, что вскоре все выяснится.
* * *
Действительно ли Марта не имела ничего общего с этой историей или же разгадала мою игру, поняла, что нужна мне, и потому могла быть спокойна за себя и за Тадеуша? Да, скорее всего второе. У меня накопилось слишком много доказательств того, что она разгадала меня, — ведь последнее время и она и Тадеуш позволяли себе такое, что еще несколько месяцев назад было бы немыслимо. Ну кто из тех лицемерных писак, обожавших изображать только освенцимские ужасы, описал вот такой разговор эсэсовца с заключенным?
— Или историю с розами?
Лицо Лизы покрылось испариной. Никто, никто не заставит ее рассказать об этом случае, даже если бы все остальное и так стало известно. В этом поступке, совершенно незначительном по сравнению с другими, было нечто постыдное, и теперь она чувствовала это еще острее, чем прежде. Лиза гнала от себя воспоминания с упорством и отчаянием, будто именно история с розами могла опозорить ее в глазах Вальтера и других людей. Но она была слишком слаба, чтобы защищаться. Ей казалось, что ее привязали к креслу, каким-то странным способом открыли глаза и заставили смотреть фильм, ужасный фильм, где она играла главную роль. Одним из кадров этого фильма, самым страшным для нее и самым невероятным для постороннего зрителя, были розы из Райска. Она снова видела котел, чувствовала тошнотворный запах лагерной похлебки, непонятным образом смешанный с запахом роз.
В тот день команда работала дольше обычного. Нужно было подготовить место для завтрашнего транспорта. Трупы тех, кого привезли сегодня, сжигали частично в ямах, так как крематорий не мог всех вместить. Дым, смешанный с туманом, стлался над лагерем, и угарный запах паленого мяса усиливался с каждой минутой.
Женщины с пожелтевшими лицами сновали около вещей, некоторых рвало. Работа не клеилась, несмотря на резкие крики капо. Лиза распорядилась, чтобы вечерний кофе принесли из кухни прямо на склад. Ужин и получасовой перерыв. Разлили кофе. Заключенные сидели группами между как попало сваленными вещами и ели. Марты в комнате не было.
* * *
Почему меня это беспокоило? И почему, вместо того чтобы позвать ее, я отправилась на поиски? Что нас связывало, почему я следила за ней даже вопреки моему желанию? Мне хотелось и на этот раз подойти незаметно, чтобы увидеть ее среди заключенных. Я ревновала ее, ревновала в те минуты, когда она сидела среди своих, целиком принадлежала им и разговаривала на непонятном шелестящем языке о чем-то таком, чего я не знала и не понимала… Да, дело было именно в этом. В таких случаях я всегда подзывала ее к себе, они это, наверное, заметили и, может быть, даже посмеивались.
На сей раз я не нашла ее среди них. Они не успели даже предупредить ее, ибо я подошла с другой стороны барака. Марта стояла около груды детских вещей. Здесь валялись тысячи маленьких цветных туфелек, бантиков, миниатюрные платьица из муслина, кружев и игрушки… игрушки… Она стояла там, склонившись над суповым котлом, всматриваясь в него завороженно, как будто молилась.
* * *
— Марта! — окликнула ее Лиза, подходя ближе.
Но та даже не шевельнулась. А когда Лиза остановилась совсем рядом, вдруг сказала как ни в чем не бывало, так естественно и просто, словно была на свободе и обращалась к своей доброй знакомой:
— Посмотрите, какие красивые!
Она вынула их из котла и, как во сне, поднесла к лицу.
Сколько их было там, этих роз с бархатистыми ярко-красными лепестками, бессмысленно прекрасных в этой обстановке, на фоне барахла, оставшегося от только что сожженных людей! Во всяком случае, больше, чем получал кто-либо на свободе.
— Сегодня мои именины, фрау надзирательница, — продолжала Марта, не дожидаясь вопроса, — и Тадеуш мне их прислал.
Марта впервые назвала его по имени, и только теперь Лиза заметила, что у нее сильный жар; да, собственно, ее уже несколько дней лихорадило, но сегодня это было особенно заметно. Лицо у нее горело, глаза неестественно блестели.
Да, Лиза и теперь еще испытывает то же чувство, что в ту минуту.
«Наши розы. Из наших оранжерей в Рай-ске. Мы, немецкие женщины, ограблены… Наши розы. Я никогда не получала таких подарков, не могла даже мечтать, а для этих «номеров» все просто. Для себя они достают все, что угодно. Достаточно одного слова Тадеуша, чтобы кто-то в Райске тайком переслал ему розы с кухонной командой… Им плевать, что они заключенные…»
И Лиза сказала:
— Дай мне их. — А в ответ на вопросительный взгляд лихорадочно блестевших глаз Марты добавила: — Здесь им не место.
Марта молча отдала розы. Выходя, Лиза протянула ей одну.
