принялся громко и обстоятельно рассуждать о шахте. Повсюду валялись проржавевшие куски рельсов, обрубки крепежного леса; здесь же лежал и устрашающе белый овечий скелет. В задней части выступа он обнаружил вход в штрек.
Вход этот был заделан точно так же, как и тот, поменьше, который находился выше. Он посветил фонариком внутрь. У входа, в самом начале, штрек был высотой два — два с половиной метра.
Посмотрим, насколько крепкие эти бревна,— сказал он.
Эйкерман вдруг успокоился и так поверил в свою изобретательность, что скорчил презрительную гримасу при мысли о том, что ему пришлось столкнуть камень в шахту для определения ее глубины.
— Все, что нужно, имеется под руками,— твердо сказал он.— Без промедления беремся за дело.
Он поднял короткий кусок рельса, подтащил его к заколоченному входу в штрек, примерился, подойдет ли он, и попробовал нажать. Работа несложная. Эйкерман просунул рельс между бревнами и, действуя им, как рычагом, сумел сорвать с гвоздей одну из горизонтальных балок. Теперь он мог при желании проникнуть внутрь. Возможно, ему придется этим воспользоваться; чтобы приободрить себя, он запел:
Когда поля покроют маргаритки белые,
Я к вам приду...
— Я приду, миссис Бендл!— прибавил он.
Но тут перед ним начали возникать иные картины, которые он старался прогнать от себя: вот он сам, он заблудился в лабиринтах шахты, вот он отрезан от мира обвалом, бредет к стволу другой шахты, вот свалился в бездонный колодец, отравился газом, сломал ногу при падении, его преследует нечто неведомое, притаившееся в непроглядной тьме горной выработки. И он запел, чтобы приободриться, как бывало мальчишкой посвистывал на безлюдной полевой дороге, дабы это нечто к нему не подступилось.
Сколько сейчас времени? Он взглянул на часы. Они показывали четверть двенадцатого. Он пробыл в шахте уже больше часа.
И вдруг сверху долетел новый звук. Вначале шелест, потом удар, за которым последовал еще более тяжелый удар; молодой человек припал к земле и увидел, как огромное бесформенное тело, вращаясь, пронеслось в полумраке мимо него и исчезло в воде. Еще до того как глыба упала в воду, он успел расслышать барабанную дробь сыпавшихся вниз мелких камней. Разноголосый, многократно отраженный гул основного удара устремился вверх, волнами поднимаясь от выступа к выступу, разрывая в клочья воздух, заглушая и усиливая эхо, наподобие морских валов, попавших в теснину. Гул внезапно утих, оставив оглушенного Эйкермана в тишине, показавшейся невыносимой. Подняв фонарь, он увидел на краю платформы кусок темной материи и приблизился к нему. Он узнал свое личное полотенце.
Бендл! Мысль, которую Эйкерман старательно гнал от себя, вновь овладела им с такой силой, что у него остановилось дыхание, как у пловца, охваченного судорогой. Бендл последовал за ним, Бендл отвязал веревку, Бендл вернулся домой и уничтожил все следы его пребывания, Бендл скажет жене, что Эйкерман в тот же день уехал. Бендл, Бендл, Бендл! Молодой человек ярко представил его себе стоящим наверху, на покрытом листьями склоне,— бычья шея наклонена вперед, тяжелые челюсти стиснуты, он внимательно к чему-то прислушивается. Эйкерман рванулся с места.
— Бендл!— крикнул он.— Бендл, Бендл! Ради всего святого, Бендл!
Голос его зазвенел в стволе шахты, вернулся эхом и застрял в его легких, не давая дышать.
— Я до нее никогда не дотрагивался, Бендл! Никогда! Никогда!
Только бы выбраться наверх, к солнцу, под благословенное голубое небо! Почувствовать себя свободным, свободным!
— Я уеду! Сделаю все что угодно! Убей меня потом, но помоги выбраться! Бендл, ради Христа, помоги выбраться отсюда!
Он пританцовывал на месте, охваченный ужасом и надеждой.
— Бендл! О, Бендл!— Рыдания душили его, грудь разрывалась.— О-о-о!
Сквозь эхо этих воплей из шахты донеслись новые раскаты. В метре от того места, где он стоял, вдребезги разлетелся камень, второй врезался в выступ над его головой, железная лестница застонала под могучими ударами. Гул падения множества камней обрушился на него словно лавина. Подхватив фонарь, молодой человек бросился ко входу в штрек и пролез сквозь ограждение; тем временем бомбардировка с каждым мгновением становилась все ожесточеннее. Камни и осколки, со свистом носившиеся вокруг, то и дело попадали в полосы желтого света, отбрасываемого фонарем из-за ограждения. Куски породы сантиметров тридцать и более в поперечнике рикошетировали от стен шахтного ствола, отскакивали от неровностей со свистом и воем, словно сигнал вечерней зари самого ада, прежде чем исчезнуть в глубине шахтных вод.
Некоторые из них разрывались, подобно бомбам, на ближнем выступе, рассыпаясь шрапнелью, в воздухе свистели каменные осколки, со стуком ударяясь о толстое деревянное перекрытие, за которым притаился Эйкерман. Что-то прошелестело над его головой и с грохотом покатилось по каменному тоннелю; снизу до него доносился многоголосый шум водяных всплесков; сквозь него он различал могучую песнь металла, звучавшего как набат. Эйкерман не отваживался высунуть голону, но, прижавшись к полу и к закрывавшей его балке, он увидел Бендла в ярком свете дня, который швырял вниз большие куски пустой породы кубической формы; в ответ шахта вся вибрировала, словно от ударов молота...
Грохот продолжался в течение десяти минут, огромные камни сыпались градом, разбиваясь вдребезги. Если бы Эйкерман находился на выступе снаружи, там ему не было бы спасения. Рассчитывал ли Бендл именно на это, молодой человек не знал, но, по его разумению, большая часть камней, скорее пущенных вниз по покрытому листьями склону, нежели сброшенных, должна была сорваться с него и угодить в противоположную стену на уровне первого выступа, отскочить оттуда целиком или в виде осколков и затем отвесно упасть на выступ, с которого Эйкерман уже спустился, а те, что пролетели бы мимо, обрушились бы на террасу, в дальнем углу которой он сейчас притаился. По меньшей мере двадцать таких каменных ядер грохнулись совсем неподалеку от него, и последнее из них, почти не растрескавшись, рикошетом ударило в каменную стену слева от его головы.
Наступившая тишина ошеломила его. В ушах стоял гул и гром, в голове раздавались тупые удары, словно кто-то резиновой дубинкой отбивал по ней чудовищный ритм. Наконец Эйкерман покинул свое убежище. Весь выступ был усеян осколками камней, деревянная крепь расщеплена, овечий скелет разметан на куски.
— Погоди же, Бендл,— прошептал он, теперь действительно опасаясь, что Бендл может его услышать.— Погоди...
Молодой человек вернулся в штрек и вставил в фонарь новый кусок свечи. Слава богу, свечей у него хватает! К нему снова вернулась способность слышать, в голове прояснилось. Оп прикинул, что идти ему примерно с треть мили, и усилием воли
