уж об оранжерее, достаточно вместительной, чтобы переженить половину парочек в графстве.
Спенни надумал обеспечить себе алиби, на несколько минут замешавшись в толпу, а затем испробовать свой талант громилы во время скетча, когда его отсутствие замечено не будет. Ведь если он исчезнет позднее, кто-нибудь может заинтересоваться, что с ним сталось.
Он прятался по углам, пока последние зрители не заняли свои места, и уже направлялся к лестнице, когда ему на плечо опустилась тяжелая рука. Совесть всех нас делает трусами. Спенни прикусил язык и взвился в воздух на три дюйма.
— Приветик, Чартерис, — охнул он, еле переведя дух.
Чартерис, казалось, дошел до точки кипения. Репетиции превратили его в пессимиста, и теперь, когда настал момент начала спектакля, его нервы были натянуты до предела, в частности, потому, что скетч должен был начаться через две минуты, а услужливый субъект, любезно взявший на себя обязанности суфлера, куда-то исчез.
— Спенни, — сказал Чартерис, — куда это ты?
— О… о чем ты? Я просто иду наверх.
— А вот и нет. Тебе придется суфлировать. Этот типчик, Блейк, пропал! Я ему шею сверну! Пошли!
И Спенни пошел — очень неохотно. На половине скетча появился официальный суфлер, объяснивший, что он вышел покурить на террасу, а часы у него отстают. Оставив его препираться с Чартерисом, Спенни тихонько ускользнул.
Задержка, однако, отрицательно сказалась на ободряющем воздействии шампанского. Британскому льву требовалось подкрепить дух. Спенни зашел к себе. А когда вышел, то с ощущением, что предстоящая задача вполне ему по плечу. На миг его укусило сомнение, а не следует ли предварительно спуститься вниз и дать сэру Томасу по сопатке. Но он справился с искушением. Сначала дело, удовольствия потом.
Небрежной, хотя и несколько пошатывающейся походкой он поднялся по лестнице еще на этаж и прошел по коридору в гардеробную сэра Томаса. Включил свет и направился к туалетному столику. Ящичек оказался заперт, но в нынешнем своем настроении Спенни, подобно Любви, смеялся над ухищрениями слесарей. Он ухватил ручку и дернул, подкрепив рывок всем весом своего тела. Ящичек открылся с треском пистолетного выстрела.
— Вот так! — сказал граф, сурово покачав головой.
В ящичке лежали четыре банкноты. Вид их мгновенно пробудил в нем все его обиды. Он научит сэра Томаса не обходиться с ним как с ребенком! Он ему покажет!
Граф занялся извлечением банкнот, свирепо хмурясь. Как вдруг у него за спиной раздался возглас удивления. Он оглянулся и увидел Молли в сценическом костюме молочницы. Ее глаза стали совсем круглыми от изумления. Несколько секунд назад, переодевшись, она вышла из своей комнаты и уже почти достигла конца коридора, который вел к лестнице, но тут увидела, как его сиятельство с налившимся кровью лицом вылетел из своей спальни в слепящем твидовом костюме и с резвостью застоявшегося боевого коня рванул вверх по ступенькам. После их взаимной встречи с сэром Томасом перед обедом она искала случая поговорить с ним с глазу на глаз. Она заметила его угнетенный вид за столом, и ее доброе сердечко сжалось от мысли, что причиной такого уныния, вероятно, была она. Она знала, что, объяснив содержание записки, она каким-то образом навлекла на его сиятельство дядюшкин гнев, и ей хотелось найти его и извиниться.
И потому теперь она последовала за ним. Его сиятельство молниеносно одолел лестницу и скрылся из виду, когда она поднялась лишь наполовину марша. Выйдя на площадку, она только-только успела увидеть, как он свернул в гардеробную сэра Томаса. Но зачем? Ведь сэр Томас был внизу, и, значит, целью Спенни не могло быть желание поболтать с ним по душам в гардеробной.
Недоумевая, но не прекратив погони, Молли последовала за ним и оказалась перед дверью гардеробной как раз в тот момент, когда раздался пистолетный выстрел взломанного замка.
Она остановилась, растерянно глядя на графа. В одной руке он держал ящичек, но она не могла понять для чего.
— Лорд Дривер! — воскликнула Молли.
Угрюмая решимость на лице его сиятельства смягчилась и превратилась в кривоватую, но товарищескую улыбку.
— Отлично! — сказал он, пожалуй, несколько хрипловато. — Отлично. Рад видеть вас тут… Мы ведь закадычные друзья… вы сами сказали… на лестнице… еще до обеда. Очень рад, что вы пришли. Прошу вас, садитесь.
Он любезно взмахнул ящичком, приглашая ее чувствовать себя как дома. Взмах этот заставил одну из банкнот спорхнуть на пол у самых ног Молли.
Она нагнулась за ней, и ее недоумение возросло.
— Но… но… — сказала она.
Его сиятельство озарил ее улыбкой неописуемой доброты.
— Садитесь же, — настойчиво пригласил он. — Мы друзья… полный ажур… Вы мой закадычный друг. А вот с дядей Томасом — никакого ажура…
— Но, лорд Дривер, что вы тут делаете? Что это был за треск?
— Я открывал ящик, — снисходительно объяснил граф.
— Но… — она вновь посмотрела на бумажку у себя в руке, — но это же пятифунтовая банкнота!
— Пятифунтовая банкнота, — подтвердил его сиятельство. — Абсолютно верно. И тут их еще три.
Она по-прежнему силилась понять.
— Но… Так вы хотите… украсть их?
Его сиятельство выпрямился во весь рост.
— Нет, — сказал он. — Нет! Не украсть. Нет.
— Но…
— Вот так. Перед обедом старик мил был до чрезвычайности, надышаться на меня не мог. Подоил его на двадцать фунтиков, и все в ажуре. Дальше некуда. Потом повстречался с вами на лестнице, и вы выпустили кота из мешка.
— Но почему? Ведь…
Его сиятельство величественно помахал ящичком.
— Я вас не виню, — сказал он великодушно. — Не ваша вина… несчастный случай. Вы же не знали… про записку.
— Про записку? — сказала Молли. — Что, собственно, случилось? Едва я сказала, что написала ее, как поняла — что-то не так.
— Беда в том, — сказал граф, — что старик вообразил, будто это любовное письмецо, а я его не поправил.
— Вы ему не сказали? Но почему?
Его сиятельство поднял брови.
— Хотел подоить его на двадцать фунтиков, — ответил он без околичностей.
Молли не сумела удержаться от смеха.
— Не смейтесь! — обиженно отозвался граф. — Это не шутка… крайне серьезно… дело чести.
Он вынул из ящика три банкноты и водворил его на место.
— Честь Дриверов, — пояснил он, убирая деньги в карман.
— Но, лорд Дривер! — вскричала Молли. — Вы не можете… вы не должны! Неужели вы правда намерены взять их? Это же кража! Они не ваши!
Его сиятельство торжественно погрозил ей пальцем.
— Вот тут, — сказал он, — вы ошибаетесь. Они мои! Старик сам мне их дал.
— Дал их вам! Но зачем тогда вы взломали ящик?
— Старик их отобрал, когда узнал про записку.
— Значит, они вам не принадлежат?
— Нет, да. Ошибаетесь! Принадлежат.
