— Почему именно с Гордубалом?
— Потому что, потому что… мы с ним поссорились. — Штепан стискивает кулаки и зубы. — Выгнал меня из дому, пес эдакий!
Бигл слегка разочарован.
— Смотрите, Манья, вы, значит, признаетесь, что поссорились с Гордубалом?
Штепан злобно усмехается.
— Это всякий знает.
— И вы хотели ему отомстить?
Штепан фыркает.
— Повстречайся он мне… не знаю, что бы я ему сделал!
Бигл с минуту размышляет. Штепана голыми руками не возьмешь.
— Где вы провели эту ночь? — режет он напрямик.
— Дома был, здесь. Спал.
— Это мы еще проверим. Свидетели есть?
— Есть. Михаль, Дьюла, старик мой, их спросите.
— Вы меня не учите, кого спрашивать, — накидывается на него Бигл. — Вчера днем вы говорили с Гордубаловой. О чем?
— Не говорил я с ней, — заявляет Штепан твердо и категорически. — И не видел даже.
— Лжете! Она сама призналась, что ходила на свидание с вами. И вы спрашивали ее, когда приходить за вещами.
— Я ее десять дней не видел, — настаивает Штепан. — Как ушел от них, так и не был в Кривой. И хозяйку не видел.
Бигл свирепеет.
— Погодите, я вас научу говорить правду! Идемте, покажите, где вы ночевали сегодня.
Штепан, пожав плечами, ведет Бигла в избу. Гельнай стучит в окошко.
— Эй, старик, подите-ка сюда.
Старик Манья выходит, опасливо помаргивая.
— Сделайте милость, скажите, что случилось?
Гельнай машет рукой.
— Да Гордубала этой ночью избили, досталось ему палкой по морде. Слушайте, папаша, это не Штепан ли постарался?
Старик качает головой.
— Вот уж нет, с вашего позволения. Штепан не мог, Штепан дома был, спал. Эй, Михаль, поди-ка сюда. Скажи, где был Штепан этой ночью?
Михаль сначала молчит, потом говорит не спеша:
— Где же ему быть? Спал наверху, со мной и с Дьюлой.
— Так, так, — кивает головой Гельнай. — Я так и думал. А Гордубала не любили в деревне? Разбогател, приехал из Америки и даже соседей не угостил.
Старый Манья поднимает руку.
— Ох, и разбогател. На шее носил мешочек с долларами.
— Вы видели?
Ну, конечно, старый Манья видел, ведь Гордубал приезжал к нему покупать усадьбу и деньги показывал. Больше семисот долларов, изволите ли видеть. А в деревне — что верно, то верно — его не любили. У гордого человека нет друзей.
Гельнай серьезно кивает.
— Что это у вас дверь вся исколота, Манья?
— От шила это. Шило сюда втыкаем, которым плетем корзины. Круглый год тут торчит.
— Покажите-ка, какое оно, — интересуется Гельнай. — Первый раз слышу, что корзины делают шилом.
— Прутья вот этак сплетают. — Манья чертит рукой в воздухе. — Еще вчера здесь было шило, — сердится он. — Куда оно запропастилось, а, Михаль?
— А ну его, — равнодушно отмахивается Гельнай. — Другой раз буду здесь, погляжу. А вот жижа у вас течет на дорогу, это не годится, Манья. Дорога казенная.
— Прошу прощения, как будем навозить поле, все вывезем…
— Надо, чтобы была настоящая яма, цементная. Небось денег не хватает в хозяйстве?
— Ох, не хватает! — усмехается старик. — Амбар надо ставить новый. Михаль — глупый парень. Штепан куда толковей, вот бы кому быть хозяином.
С поля едет Дьюла, в телеге у него охапка сена, но шуму столько, словно гром везет.
— Подойди-ка сюда, парень, — по-отечески зовет его Гельнай. — Допрошу и тебя для порядка. Где был Штепан сегодня ночью?
Дьюла, разинув рот, вопросительно глядит на старика и на Михаля. Но никто и бровью не ведет.
— Здесь был, — ворчит Дьюла, — со мной и с Михалем спал на чердаке.
— Молодец! — хвалит Гельнай. — А что, хотел бы ты поступить в кавалерию?
Подросток блеснул зубами.
— Еще бы!
Бигл выходит из избы, тихонько ругаясь.
— Подите сюда, Гельнай. Штепана я хватил немного по морде и запер в избе.
— Этого не полагается, — замечает Гельнай. — Неприкосновенность личности и всякое такое.
Бигл непочтительно ухмыляется.
— Плевать мне на неприкосновенность личности! Хуже то, что я ничего не нашел. А как вы?
— Алиби, хоть убей, Карел. Всю ночь дрых на сеновале, как примерный мальчик.
— Врут! — восклицает Бигл.
— Ясно, что врут. Это у них в крови, друг мой.
— На суде заговорят, — злится Бигл.
— Плохо вы их знаете. Откажутся давать показания или будут ложно присягать. Как ни в чем не бывало. В деревне, Карлуша, это нечто вроде народного обычая.
— Так что же нам делать? — хмурится Бигл. — Арестовать нам сейчас Штепана, как вы думаете, Гельнай, а? Можно головой ручаться, что это он…
Гельнай кивнул головой.
— Ясно. Только смотрите, Бигл…
Он не докончил. Где-то слабо звякнуло стекло.
— Стой! — ревет Бигл и бросается за угол дома. Гельнай, не торопясь, следует за ним. На земле барахтаются два человека, в конце концов Бигл оказывается сверху.
— Давайте, я его подержу, Карел, — предлагает Гельнай.
Бигл поднимается и тащит за собой Штепана, выворачивая ему руку.
— Пошевеливайся! — хрипит он. — Вставай! Я тебе покажу, как от меня бегать!
Штепан, тяжело дыша, морщится от боли.
— Пустите, — хрипло бормочет он. — Я только хотел в Кривую… за вещами.
Дьюла кидается между ними.
— Пустите его, — кричит он. — А то я…
Гельнай берет Дьюлу за плечо.
— Легче, легче, малыш! А вы, Михаль, не вмешивайтесь не в свое дело. Штепан Манья, вы арестованы именем закона. Ну, иди, дурень, иди.
Штепана Манью везут в город. Уже не на коне он, не скачет с гордо поднятой головой, и все же люди останавливаются поглядеть. По бокам его — полицейские, с ружьями между колен. Не сдвинута у Штепана шапка на затылок, не смотрит он на долину — там вон река, там пасутся кони, виднеется болото за камышом… Молча сидит Штепан, уперся взглядом в рыжий затылок возницы.
Гельнай расстегивает мундир и заводит со Штепаном дружескую беседу. О Гордубале ни слова, все о хозяйстве, о доме в Рыбарах, о лошадях. Штепан сперва дичится, потом увлекается разговором.
Да, да, хорош был жеребчик. Зря его продал хозяин, бог весть кому и зачем. Восемь тысяч можно было бы за него взять, продать на конный завод, а перед тем пустить его на ту черную кобылу. Эх, сударь, хотел бы я поглядеть на них… У Маньи загораются глаза. Такого коня продал хозяин — грех, да и только! Мерина надо было продать или кобылу, вот что. А не жеребца… — Штепан искренне взволнован.
«С арестованными говорить не полагается, разве что вполне официально!» — огорченно думает Бигл.
— Вот вез бы нас тот жеребец, — говорит Штепан точно про себя, — я сам бы взял вожжи… То-то бы прокатились, эх!
IV
— Смотрите, Гельнай, — сказал вечером Бигл, — это кто- то из своих. Окно выдавлено изнутри, чтобы похоже было на взлом. Через дверь в избу не попасть, дверь была на засове. Значит, убийца был в доме уже с вечера…
— Не был, — возразил Гельнай. — Гафия мне сказала, что дядя Штепан вечером к ним не приходил.
— Хорошо. Значит, ночью его впустил кто-нибудь из домашних. Опять же выходит, что убийца не мог быть посторонним человеком. Штепан здесь пять лет в батраках жил. Вся деревня знает, что все это время у него была любовная связь с хозяйкой.
— Погодите. Во-первых, всего только четыре года. Первый раз это случилось на сеновале. Потом она ходила к нему каждую ночь в конюшню. Я, Карел, все это разузнал у Гафии.
— Ваша Гафия что-то многовато знает, — усмехнулся Бигл.
— Да, все деревенские дети такие…
— Теперь дальше: Гордубалова беременна, разумеется, от Штепана. Гордубал ведь приехал из Америки только в июле. Она знала, что все это откроется. Гордубал ни с кем не собирался делить жену.
Гельнай отрицательно покачал головой.
— Едва ли, Бигл. Гордубал ночевал в хлеву, а она — на чердаке или в клети. Я узнал это от соседки.
— А к батраку она все равно ходила.
— Как сказать, — задумчиво произнес Гельнай. — Гафия думает, что не ходила. Правда, последнее время Полана отлучалась из дому. Соседка видела, как она шла куда-то за деревню.
— Вот человек! — удивился Бигл. — У вас сплетен, точно у старой бабы! А я стараюсь логически воспроизвести картину.
— Ага! А не лучше ли, Карлуша, заниматься этим делом про себя?
— Нет, вслух это лучше получается. Итак: этот болван Гордубал настолько доверял Штепану, что просватал ему малолетнюю Гафию. Вы только подумайте, Гельнай, это же настоящее средневековье — обручать ребенка!
Гельнай пожал плечами.
— Но потом, видно, Гордубал догадался, что жена изменяет ему, и выгнал Штепана.
Гельнай недовольно засопел.
— Что вы мне рассказываете, Бигл! Сперва Штепан ушел от них, и только потом хозяин обручил его с Гафией. Спросите любую бабу в деревне.
