внимательно посмотрел на небо, желтоватое по сравнению с вершинами гор, которые были сейчас холодно-синими, как тени на снегу.
– Думаю, амиго, нам пора уходить.
– Ну, Хосе…
Хосе с улыбкой покачал головой и мягко положил руку на плечо мальчика:
– Нам нужно спешить. Не пропустить бы автобус. Но ты не волнуйся, Нико. Мы придем сюда еще раз.
Вернуться сюда, в это чудесное место, со своим лучшим другом – глаза мальчика радостно засияли. Он вскочил с победным воплем.
Они смотали лески, отцепили катушки и упаковали снасти. Забрали рыбу, при этом Николас настоял на том, чтобы самому тащить свой улов. И вместе стали подниматься в гору…
До Каса Бреза Николас добрался довольно поздно, около девяти часов вечера, но приподнятое настроение почти помогло ему справиться с боязнью темноты. На обратном пути в переполненном автобусе было весело, опять много смеялись, но больше пели – ах, это высокое каталонское пение с резкими перепадами тона и вибрирующими пассажами, к которому он, сам того не ожидая, присоединился. Его хвалили за большой улов, особенно восхищался длинноносый, который так ничего и не подстрелил, и называли смельчаком и стойким парнем. Воодушевленный общим вниманием, он даже не позволил Хосе выйти из автобуса, чтобы проводить его до виллы.
И сейчас в полном одиночестве Николас поднимался к ступеням патио, почти не пугаясь теней, скрывавшихся и шелестевших в кронах падубов. Первым делом он собирался отправиться на кухню, показать форель Магдалине и попросить приготовить ее на завтрак. Он открыл входную дверь и замер, обнаружив за ней темный холл. До чего же темно было, как в большой пещере. Магдалина забыла зажечь хрустальную газовую люстру, свисающую с высокого потолка на металлической цепи. В мерцающем за спиной свете звезд, вытянув вперед руки, он сделал несколько неуверенных шагов. И вдруг оцепенел. Из буфетной слева доносились голоса: низкий, грубый мужской и резкий, испуганный женский – бранились Гарсиа и Магдалина.
Возвращение дворецкого было для мальчика полной неожиданностью. Кровь застыла у него в жилах; веселье и недавняя уверенность в себе его покинули. Осторожно, на цыпочках, стараясь не наступать на скрипящие доски, он повернулся, но тут внезапный порыв ветра с моря с силой захлопнул остававшуюся приоткрытой входную дверь.
Вновь очутившись в сгустившейся темноте, Николас замер, пораженный многократным эхом, мечущимся в высоком холле. В ту же секунду его ослепил поток света, и из буфетной вышел Гарсиа с масляной лампой в руке. В фигуре дворецкого Николасу всегда чудилось что-то зловещее, но теперь, в слепящем свете лампы, покачивающийся и особо тщательно переставляющий ноги, он был страшен, как никогда. Не имея сил сопротивляться, Николас был схвачен за руку и втащен в буфетную, где его расширенные зрачки с трудом различили мрачную, с опухшими глазами Магдалину, сидящую за белым эмалированным столом с остатками еды и почти пустой бутылкой агуардьенте.
– Маленький хозяин вернулся. – Гарсиа заговорил пугающе медленно, с той же тщательностью выговаривая слова. На гладком, бледном, как кость, лице рот казался открытой раной. – И где же маленький хозяин был?
У Николаса отнялся язык, он в ужасе смотрел на это страшное смеющееся лицо, не в силах отвести взгляд. Наконец он смог выговорить:
– На рыбалке.
– На рыбалке… – протянул Гарсиа. – А где же рыба?
Николас молча протянул ему корзину, которую все еще сжимал в дрожащей руке.
Гарсиа медленно взял ее и вдруг резко вытряхнул содержимое на стол. Две форели соскользнули на пол с противоположной стороны. На эмалевой столешнице осталась третья, самая маленькая, ее выгнувшийся хребет выглядел жалким и убогим.
Гарсиа презрительно фыркнул:
– Разве так подают рыбу?.. Нечищеная, сырая.
У Николаса от страха ноги приросли к полу, а дворецкий схватил с блюда хлебный нож и одним ударом отсек голову маленькой форели. По белому столу потекла тоненькая розовая струйка крови.
– Я не позволю обращаться с собой как с поваренком! – рявкнул он мальчику. – Ты меня понял?
– Да, – пробормотал Николас, видя, что от него ждут ответа.
Гарсиа усмехнулся, не шевельнув губами:
– Что же ты дрожишь, маленький хозяин? Не ожидал увидеть меня здесь? Разве тебе не известно, что я ухожу и прихожу когда пожелаю?
– Да, да… Конечно, – судорожно прошептал Николас.
– Это хорошо, что ты согласен. – Дворецкий угрожающе выпрямился. – Тех, кто против меня, я уничтожаю, как насекомых.
Магдалина, раскачиваясь взад и вперед, тихонько застонала:
– Молчи, полоумный… Молчи… Молчи, Бога ради!
Гарсиа не обратил на нее никакого внимания. Он все так же поглаживал рукоятку ножа.
Смертельно побледнев, Николас смотрел на подернувшиеся мутной пленкой темные глаза, а тихий голос повторил:
– Как насекомых… Когда-нибудь я расскажу тебе обо всем, что сделал. Я уже обещал, ты, может, забыл. Но ничего. Настанет день, когда ты мне поверишь. А пока тебе не следует быть против меня, шпионить или мешать мне. Тебе известно, что я никогда не сплю. Я всегда рядом… в коридорах… в твоей комнате… я все вижу…
– Нет… нет! – Ужас сковал губы ребенка, сдавленный крик слабо повис в воздухе.
Дворецкий довольно усмехнулся и медленно, не теряя равновесия, шагнул к Николасу. Тяжесть отрешенного взгляда безумных глаз, горящих на бледном лице, вселяла в мальчика ужас и отвращение. Словно его напоили отравой. В отчаянии он хотел отодвинуться, но тело больше ему не повиновалось.
– Да, – пробормотал Гарсиа. – Несчастное дитя. Но я могу многому тебя научить… Я открою тебе великую тайну. – Он вдруг умолк, сосредоточенно глядя вдаль, а затем продолжил, понизив голос, как будто разговаривал сам с собой: – Радость забвения… Море забытья… Эти потрясающие голоса…
Объятая неуемной дрожью, со сведенными бровями, Магдалина выпрямилась.
– Замолчи! – выкрикнула она. – Заткнись, пьяная свинья! Ты совсем спятил!
Выдернутый из своих видений, Гарсиа повернулся к ней и, когда она сделала попытку встать, ударил левой рукой по лицу.
Удар был не слишком сильным, но от потрясения скованные мышцы мальчика снова обрели подвижность. С пронзительным воплем, заглушенным плачем Магдалины, он развернулся и, спотыкаясь, вышел из буфетной. Он взбирался по лестнице, падал, поднимался, не чувствуя боли, не чувствуя ничего, кроме сильнейшего желания скрыться.
Наконец-то он в своей комнате! Захлопнув дверь, он онемевшими пальцами повернул большой ключ. Потом закрыл на задвижку дверь, ведущую в отцовскую спальню. Ставни были уже закрыты. Дрожа всем телом, он стоял в темноте посреди комнаты, и его сердце билось, как птица в клетке. Он боялся зажечь газ. Только бы спрятаться! Сбросив ботинки, он дотащился до кровати и, не раздеваясь, залез под одеяло. Но Гарсиа и здесь стоял у него перед
