черно-желтую птицу, странный цветок на обочине, оранжевый парус в далекой бухте. Хосе же был погружен в свои мысли. Выйдя на площадь, он направился к широкому лестничному маршу, ведущему к церкви с розовой штукатуркой.
– Подожди здесь, Нико.
– Куда ты?
– Туда, где я бываю нечасто. – Хосе улыбнулся уголком рта. – Думаю, сегодня самое время туда зайти.
– Я с тобой!
Поколебавшись, Хосе пожал плечами и довольно неохотно повел его по длинной пологой лестнице со стертыми ступенями.
Церковь поразила Николаса уходящей в полумрак высотой и странным мускусным запахом. Потолок возносился раскрашенными выступами, а по бокам нефа было много темных ниш, из которых тянулся дымок от горящих свечей. К одной из ниш и приблизился Хосе. Перекрестившись, он опустился на колени, склонив голову в неожиданно напряженной позе перед украшенным позолоченными сердечками стеклом, за которым на фоне красного бархата стояла красивая фигурка полуженщины-полуребенка в синем – самом настоящем – платье и с крошечной золотой короной с драгоценными камнями на голове. Хосе оставался коленопреклоненным всего несколько секунд, а затем поднялся, бросил в ящик монетку и зажег свечу в подставке с чашечками из красного стекла.
На улице Николас, почувствовав нежелание Хосе обсуждать свои действия, тем не менее со смущением понял, что причиной каким-то образом стал он сам, и выпалил:
– Я заплачу за свечку, Хосе!
Он не понимал, почему друг прыснул от смеха, а затем утешительно похлопал его по спине.
Они шли по переплетению узких улочек к северу от площади, которую Николас с отцом пересекали недавно, идя на пелоту. Теперь же они свернули из переулка на Калье Корриенте – длинную улицу, ведущую к реке, в которую стекали сточные воды городской прачечной. Обветшалые, в несколько этажей желтоватые дома отбрасывали тень на противоположную сторону улицы. Из открытых окон свисали постельные принадлежности. Откуда-то доносился перебор струн: играли на мандолине. Пара ослов в упряжке пили из металлической поилки, пока их босоногий погонщик отдыхал, растянувшись на низкой дамбе. На разбитой, исчерканной мелом мостовой многочисленные дети тихо и сосредоточенно играли в незнакомые игры. Эта сцена, присутствие детей встревожили Николаса, и он вопросительно взглянул на своего друга. Но Хосе, чьи глаза были прикованы к невысокой женщине средних лет, прямо перед ними сгибавшейся под большим узлом из белой простыни, ускорил шаг.
– Это моя мама, Нико. – Он позвал: – Мария… Мария Сантеро!
Они догнали ее, Хосе забрал тюк с бельем и быстро прошептал что-то ей на ухо, пытаясь объяснить, в чем дело. Николас понял, что это задача не из легких. На изнуренном смуглом лице, которое четко очерченные брови и гладкие черные волосы делали еще темнее, удивление сменилось растерянностью и даже страхом. Больше ничего сказать Хосе не успел, так как они свернули в узкий проход и стали взбираться по бесконечной каменной лестнице между шоколадного цвета стенами. Поднявшись наверх, Хосе свободной рукой открыл узкую дверь.
– Гляди, Нико! – радостно воскликнул он. – Это наш дворец. Всего две комнаты. Но зато лучший в городе вид.
Они вошли в странное помещение с низким потолком – сочетание кухни с железной плитой в одном конце и гостиной с диваном, обитым выцветшим желтым плюшем, – в другом. Накрытый для ужина лакированный стол и стулья из того же светлого дерева теснились в центре на деревянном полу. Светло-зеленые стены были увешаны фотографиями в украшенных ракушками рамках, там же висела коробочка с чучелом колибри и еще одна – с бабочками, пара ловушек для пелоты, спортивный календарь и несколько цветных картинок религиозного содержания. У окна, сидя на низком табурете, глубокий старик в круглой черной шапочке вязал длинными костяными спицами, а у плиты черноглазая грудастая девочка лет двенадцати что-то помешивала в дымящемся чугунке.
– Педро… и Пакита, – сказал Хосе Николасу, снимая с плеча тюк. – А остальные где?
– Еще из школы не вернулись, – ответила Пакита, не переставая помешивать в кастрюле, и удивленно уставилась на Николаса. – Ты сегодня рано.
– Да, пожалуй, – небрежно ответил Хосе.
Не снимая шали, Мария встревоженно позвала Хосе:
– Пойдем, сынок, нам нужно поговорить.
Не успели они выйти в другую комнату, как на лестнице послышался топот. Дверь открылась, и в комнату вбежали четыре девочки в полотняных передниках, у каждой в руках потрепанный учебник, катехизис и квадратный белый лоскуток для шитья.
Николаса бросило в жар и холод одновременно. Никогда еще его так тесно не окружало столько девочек разом. Он растерялся, не зная, как реагировать, и хмуро уставился на бабочек, чувствуя, как краснеет. Неожиданно ему на выручку пришел старик.
– Как тебя зовут, молодой сеньор?
– Николас.
– А это сестры Хосе. Хуана младшая, ей пять лет, доброй Луисе семь, потом умная Елена, ей еще нет девяти, и, наконец, озорница Бьянка – эта на два года моложе Пакиты.
Без тени смущения девочки окружили Николаса, с неприкрытым любопытством изучая его, разглядывали галстук, подтяжки, шнурки ботинок и засыпали вопросами.
– Откуда ты, мальчик?
– А зачем ты пришел?
– Скажи же, Бога ради, кто ты?
Последний вопрос, выпаленный озорной Бьянкой, показался ему самым заслуживающим внимания.
– Я сын Харрингтона Брэнда, – сухо ответил он. – Консула Соединенных Штатов в Испании.
– Ого! – восхитилась Луиса. – Молодой сеньор-американец. Сын хозяина Хосе!
Девочки почтительно отошли и тихо заговорили между собой. Николас сделался еще краснее, ведь они наверняка говорили о нем. Слава Богу, в комнату вернулись Хосе с матерью, и, хотя беспокойство не совсем покинуло Марию, по их лицам он понял, что все устроилось.
– А теперь всем ужинать. – Настороженность сменилась на лице Марии доброй улыбкой. – Надеюсь, Николас, тебе нравится олья подрида.
Они сели за стол, и Мария, не спеша, держа вместительный чугунок белыми распаренными руками – даже ногти побелели от стирки, – каждому по очереди положила в тарелку порцию тушеного мяса с овощами. Хосе, сидя во главе стола, нарезал толстыми ломтями черный хлеб, который Николас пробовал на реке – как же давно, как далеко это было! – потом добрая Луиса произнесла благословение, и все начали есть.
Не было ни соуса, ни вина, а черный хлеб слегка смазывали оливковым маслом вместо сливочного. Мясо в рагу темное и жилистое, явно не лучшего сорта, да и не так уж много, но до чего аппетитное, с луком и кусочками красного перца – такую вкусную еду Николасу редко доводилось пробовать.
Мария, как он заметил, взяла себе очень скромную порцию, и Педро, с выражением знающего свое место человека, предостерегающе поднял руку, чтобы ему не положили слишком много. Только Хосе – единственному настоящему мужчине в доме – была предложена добавка.
Подражая остальным, Николас вытер
