Рандель встал и поклонился.
— Не найдется ли у вас какого-нибудь дела для рабочего человека, который помирает с голоду? — спросил он.
— У меня нет работы для людей, которые шляются по большим дорогам, — ответил тот, окинув бродягу злобным взглядом.
Плотник снова сел на обочину.
Он долго ждал, всматриваясь в прохожих, отыскивая добродушную физиономию, намек на сочувствие во взгляде — только к такому человеку и стоило обратиться с просьбой о работе.
Он выбрал мужчину полугосподского вида, в рединготе, с золотой цепочкой по животу.
— Я уже два месяца ищу работы, — сказал он. — И всюду мне отказывают. У меня не осталось ни единого су в кармане.
— Вам следовало бы прочитать объявление на пограничном столбе нашей коммуны, — ответил полугосподин. — У нас запрещено попрошайничать на дорогах. Имейте в виду: я здешний мэр, и, если вы не уберетесь отсюда, я засажу вас за решетку.
— Ну и сажайте, — накаляясь, буркнул Рандель. — Я не против, в тюрьме хоть с голоду не помру.
И снова уселся на обочину.
Действительно, через четверть часа на дороге появились два стражника. Они шли медленным шагом, плечо к плечу, — две четкие фигуры, так сверкавшие на солнце начищенными головными уборами, желтыми портупеями и металлическими пуговицами, точно уже издали хотели навести страх на злоумышленников и обратить их в бегство.
Плотник сразу понял, что они идут за ним, но с места не сдвинулся; в нем клокотало смутное желание бросить им вызов: пусть засадят сейчас, а придет время, он еще отомстит.
Они подходили, делая вид, будто не замечают его, по-военному печатая шаг, тяжелый и вместе развалистый, как у гусей. Поравнявшись с Ранделем, оба вдруг остановились, словно только теперь обнаружили этого человека, и уставились на него гневно и угрожающе.
Потом унтер-офицер шагнул к Ранделю.
— Что вы тут делаете? — спросил он.
— Сижу, — спокойно ответил тот.
— Откуда вы явились?
— Если пересчитать все места, где я был, часу не хватит.
— Куда вы направляетесь?
— В Виль-Аваре.
— Где это?
— В департаменте Манш.
— Это ваша родина?
— Да.
— Почему вы ушли оттуда?
— Искать работу.
— У этих мошенников всегда одна песня. Но меня не проведешь, — обернувшись ко второму стражнику, сказал унтер тоном человека, у которого нет терпения в сотый раз выслушивать такую дурацкую выдумку. — Бумаги при вас? — продолжил он допрос.
— При мне.
— Предъявите.
Рандель вытащил из кармана удостоверения и рекомендации — ветхие, захватанные, засаленные бумажки — и протянул их унтеру.
Тот медленно, запинаясь, прочитал и, убедившись, что они в порядке, возвратил владельцу, но вид у него был крайне недовольный: он явно считал, что этот пройдоха его надул.
— А деньги у вас есть? — немного подумав, спросил он.
— Нет.
— Совсем нет?
— Совсем.
— Ни единого су?
— Ни единого.
— На какие же средства вы живете?
— На то, что мне дают.
— Значит, выпрашиваете подаяние?
— Да, если удается, — твердо ответил Рандель.
И тут стражник произнес:
— Я уличаю вас в том, что вы, не имея средств к существованию, не занимаясь полезным трудом, бродяжничаете по большим дорогам и побираетесь, на каковом основании я беру вас под арест и приказываю следовать за мной.
Плотник поднялся с обочины.
— Идти так идти, — проговорил он и, не дожидаясь приказа, встал между стражниками. — Сажайте в кутузку. Крыша над головой будет, от дождя спасусь, — добавил он.
И они направились в село; до него было не больше четверти мили, сквозь оголенные ветки виднелись черепичные крыши.
Уже отзвонили к обедне, на площади толпился народ. По сторонам улицы тотчас встали живой изгородью жаждавшие взглянуть на злоумышленника, а следом за ним бежали взбудораженные ребятишки. Крестьяне и крестьянки пялились на арестанта, шагавшего меж двух стражников, и глаза у них горели ненавистью, горели желанием забросать его камнями, содрать с него шкуру ногтями, затоптать в землю. Они спрашивали друг у друга, кого он обокрал, кого убил. Мясник, служивший когда-то в отрядах спаги, утверждал, что молодчик не иначе как дезертир, содержатель табачной лавочки узнал в нем человека, который нынче утром всучил ему фальшивую монету в пятьдесят сантимов, торговец скобяным товаром готов был поклясться, что полиция после шестимесячных бесплодных поисков сцапала наконец убийцу вдовы Мале.
Стражники ввели Ранделя в зал заседаний муниципалитета; там за большим столом уже сидел знакомый ему мэр, рядом с мэром — судебный следователь.
— Ara, все-таки попался, любезный! — вскричал мэр. — Я же говорил, что засажу тебя за решетку. Докладывайте, что произошло, — обратился он к унтер-офицеру.
— Господин мэр! У этого человека нет ни крова, ни пристанища, нет, как он утверждает, ни единого су на прожитие. Он задержан мной за бродяжничество и нищенство. Имеет при себе хорошие рекомендации, его бумаги в полном порядке, — отрапортовал унтер.
— Ну-ка, дайте мне взглянуть на эти бумаги, — сказал мэр. Он взял их, дважды прочитал, потом вернул Ранделю и отдал приказ: — Обыщите его.
Плотника обыскали и ничего не нашли. Мэр, придя, видимо, в некоторое замешательство, спросил:
— Что же вы делали сегодня утром на дороге?
— Искал работы.
— Искали работы?.. На большой дороге?
— А где же мне ее, по-вашему, искать? В кустах, что ли?
Они смотрели друг на друга пристальным и яростным взглядом, как звери враждующих видов.
— Так и быть, я отпущу вас, но больше не попадайтесь мне на глаза! — пригрозил мэр.
— Лучше бы вы меня посадили, — сказал плотник. — Хватит с меня таскаться по дорогам.
Мэр нахмурился.
— Замолчите! — потом распорядился, обращаясь к стражникам: — Отведите этого человека на двести метров от села и пусть идет на все четыре стороны.
— Скажите им, чтобы хоть накормили меня сначала, — попросил Рандель.
— Накормить вас! Еще чего не хватало! — возмутился мэр. — Ха-ха-ха! Вот уж, действительно, придумал!
— Я подыхаю с голоду, и вы толкаете меня на дурное дело, коли гоните, не накормив, — жестко сказал тот. — Тем хуже для вас, для богатеев.
— Уведите его, уведите, не то я рассержусь всерьез! — вскочив, повторял мэр.
Стражники схватили плотника под руки и поволокли вон из мэрии. Он не сопротивлялся, спокойно шел с ними сперва по той же улице, потом двести метров от километрового столба по дороге, и тут унтер скомандовал:
— А теперь убирайтесь, и чтобы духу вашего здесь не было, не то я вам покажу, где раки зимуют.
Рандель ничего не ответил и снова зашагал, сам не зная куда. Так он шел минут пятнадцать — двадцать, отупевший до полного бесчувствия.
Но вдруг из приоткрытого окна домишка у обочины ему ударило в нос запахом мясной похлебки, и он остановился как вкопанный.
Приступ голода, свирепого, раздирающего внутренности, сводящего с ума голода схватил его с такой силой, что он чуть не бросился, как неразумное животное, на стену жилья.
— На этот раз вам придется меня накормить, будь вы все прокляты! — громко прорычал он и начал колотить палкой по двери. Никто не отозвался; тогда он забарабанил еще громче, вопя во всю глотку:
— Эй, эй, вы, люди, откройте!
Ни звука в ответ. Он подошел к окну, толкнул раму, и навстречу холодному уличному воздуху вырвался теплый, спертый кухонный воздух, пропахший горячим бульоном, вареным мясом, капустой.
Плотник перемахнул через подоконник в кухню. Стол был накрыт на два прибора. Хозяева, надо полагать, отправились к обедне и оставили на плите праздничный обед — отличную говядину в наваристом овощном супе.
На полке меж двух бутылок, по виду нетронутых, лежал свежий хлеб.
Первым делом Рандель накинулся на хлеб; отламывая куски с таким ожесточением, точно душил врага, он жадно запихивал в рот, глотал, не прожевав. Но запах мяса потянул его к плите, он снял крышку с кастрюли, сунул внутрь вилку и вытащил большой кусок говядины, обвязанный веревочкой. На ту же тарелку он с верхом наложил капусты, моркови, луку, поставил ее на стол, уселся, разрезал мясо на четыре части и пообедал как у себя дома. Почти доев говядину и наполовину расправившись с овощами, он захотел пить и пошел за бутылкой.
Налив себе в стакан, он, еще не попробовав, понял, что это водка. Ну что ж, она согреет ему утробу, разожжет кровь, плохо ли после того, как человек намерзся? Он выпил.
И впрямь, ощущение с отвычки было такое приятное, что он тут же снова налил полный стакан и в два глотка осушил. И сразу Ранделю стало до того весело и радостно, точно вместе с хмельным ему в нутро попала изрядная доля счастья.
И опять он взялся за еду, но уже без спешки, размачивал хлеб в бульоне, потом старательно пережевывал. Теперь все тело у него пылало, особенно горел лоб, а в голове стучали молотки.
Но тут где-то вдали раздался колокольный звон — это кончилась служба. И даже не страх, а инстинкт, тот самый инстинкт самосохранения, который в минуту опасности становится лучшим советчиком и поводырем всех живых существ, заставил плотника вскочить на ноги. Он сунул недоеденный хлеб в один карман, бутылку водки — в другой, крадучись подошел к окну и оглядел дорогу.
