миссис Кемп, концентрировалась на каминной полке. Основу композиции составляли груша, яблоко, ананас, гроздь винограда и полдюжины пухлых слив, искусно сделанные из воска и весьма популярные в середине этого славнейшего из царствований. Каждый плод был выкрашен в оттенки, предназначенные ему Природой — яблоко щеголяло красными боками, виноградины отливали иссиня-черным, листья цвета малахита придавали композиции законченность. Урожай покоился на подставке «под черное дерево», покрытой черным бархатом, от грязи же и пыли его защищал впечатляющий стеклянный колпак, отделанный красным плюшем. Лизе всегда доставляло удовольствие смотреть на эту композицию, вот и сейчас при виде ананаса у нее невольно потекли слюнки. Два конца полки уравновешивали два розовых кувшина, расписанных по фасаду голубенькими цветиками; вокруг горлышка готическими золочеными буквами шло пояснение: «Дружеский Подарок». Эти произведения относились к более поздней эпохе, впрочем, столь же не чуждой прекрасному. Промежутки были заполнены кувшинчиками и чайными парами — внутри позолота, снаружи городской вид, по окружности — «Клактон-он-Си в Сердце Носи», или «Вечно Помни Милый Нью-Ромни». Немалое количество этой сувенирной продукции успело разбиться, но было заботливо починено с помощью клея; и вообще, по мнению знатоков, керамика от трещинки-другой в цене не теряет. Еще на каминной полке стояли портреты. С паспарту в бархатных рамках, порой украшенных ракушками, на Лизу смотрели неизвестные личности в старинной одежде, женщины в платьях с корсетами и тесными рукавами, с прямыми проборами в прямых волосах, с печатью суровости на лицах, с твердыми подбородками и узкими губами, с крохотными поросячьими глазками и в морщинах; мужчины, втиснутые в воскресные костюмы, окоченевшие в пристойных позах, каждый с длинными усами, бритыми подбородком и верхней губой и таким выражением, будто на плечах его неподъемная, хоть и незримая ноша. Были здесь и два-три дагерротипа — крохотные фигурки в полный рост, в золоченых рамках. Еще были снимки отца и матери миссис Кемп, а также помолвленных или только что обвенчанных пар — непременно дама сидит, джентльмен стоит, положив руку на спинку ее стула, или джентльмен сидит, дама стоит, положив руку ему на плечо. Снимки эти стояли на каминной полке, висели над ней и на других стенах, а также над кроватью; всякий, оказавшийся в комнате, попадал в оцепление застывших в вечной неподвижности лиц, взятых анфас.
Фоном служили выцветшие от старости обои, в особо критических местах укрепленные цветными приложениями к рождественским выпускам газет. Привлекала внимание пронизанная патриотизмом картинка, изображающая солдата, который тряс руку поверженного товарища, а другою рукой бросал вызов банде арабов. Была здесь и «Спелая вишня» [11], практически черная от старости и грязи; были два календаря, один с портретом маркиза Лорна [12], изящно одетого красавца, предмета обожания миссис Кемп с самой кончины мистера Кемпа. На втором календаре имелся портрет Королевы, сделанный к Ея юбилею и несколько потерявший в плане величия по причине усов, каковые в приступе непочтительности подрисовала углем наша Лиза.
Мебель составляли рукомойник и узкий комод, служивший также буфетом для кастрюль, сковородок и глиняных горшков, что не уместились на каминной решетке; подле кровати стояли два табурета да лампа. Больше в комнате не было ничего. Лиза все это оглядела и осталась вполне довольна; воткнула булавку в верхний угол благородного маркиза, дабы не допустить его падения, повертела фаянсовые сувениры и стала умываться. Затем оделась, поела хлеба с маслом, залпом выпила кружку холодного чаю и пошла на улицу.
Мальчишки, как всегда, играли в крикет. Лиза направилась прямо к ним.
— Я с вами.
— Валяй, Лиза! — раздалось полдюжины радостных голосов, а капитан команды добавил: — Ступай к фонарю, будешь подачи считать.
— Вот я тебе сейчас самому фонарь поставлю, — вскинулась Лиза. — Сам считай, а я буду отбивать. Иначе не играю.
— Ты и так всегда отбиваешь. Не все коту масленица, — заявил капитан, который не преминул воспользоваться своим положением и уже стоял в калитке.
— Или я буду отбивать, или играйте без меня, — отвечала Лиза.
— Эрни, так тебя и так, пусть она отбивает! — закричали двое-трое членов крикетной команды.
— Ладно, пусть. — Капитан нехотя протянул Лизе биту. — Все равно долго не продержится. — И он отобрал мяч у прежнего подающего. Сомнения этому юному джентльмену были чужды в корне.
— Мяч за полем! — раздалось с дюжину голосов, когда мяч, не коснувшись Лизиной биты, приземлился на куртки, служившие калиткой. Капитан поспешил вернуть свою очередь, однако Лиза ни за что не отдавала биту.
— Первая подача не считается! — кричала она.
— Ты не говорила, что первая не считается! — возмутился капитан.
— Говорила! Я сказала, когда мяч полетел. Про себя.
— Ладно, пусть, — повторил капитан.
И тут Лиза увидела Тома среди зрителей и, поскольку в то утро была расположена к миру в целом, окликнула:
— Привет, Том! Давай с нами! Будешь подающим, а то здесь у одного руки не оттуда растут!
— Проворонила подачу, так теперь и злишься, — буркнул парнишка.
— Ты меня из игры не исключишь, не на ту напал. А первая подача всегда не в счет, это уж правило такое.
Том подавал очень медленно и мягко, чтобы Лизе не приходилось делать лишних движений. Лиза вдобавок хорошо бегала, и скоро на ее счету было двенадцать очков. Другие игроки стали выражать недовольство.
— Да он поддается всю дорогу! Он и не хочет ее обыграть!
— Эй ты, все дело нам портишь!
— Плевать, — парировала Лиза. — У меня двенадцать очков — вам столько и не снилось. А теперь мне надоело, я сама из игры выхожу. Пошли, Том.
И они с Томом вышли из игры, а капитан наконец завладел битой. Крикет продолжался. Лиза прислонилась к стене, Том стоял напротив нее, сияющий, как новенький шиллинг.
— Слышь, Том, где прятался? Я тебя сто лет не видала.
— Я не прятался; я тут и был. И я тебя видел, хоть ты меня не замечала.
— Мог бы подойти, сказать «доброе утро». Кто тебе не давал?
— Не хотелось тебя неволить, Лиза.
— Нет, ну не дурак? Скажешь тоже — неволить!
— Я думал, тебе не по нраву, чтоб я на каждом шагу попадался. Вот я и обходил тебя стороной.
— По-твоему получается, я тебя видеть не могу! Думаешь, я бы поехала с тобой на пикник, если б ты мне не нравился?
Лиза отчаянно лукавила; но в то утро она была так счастлива, она весь мир обожала, и Том шел в комплекте. Она смотрела нежно и до того довела парня, что у него комок к горлу подступил и он слова вымолвить не мог.
Лиза взглянула на дом, где жил Джим, и увидела в
