же самое желание было и у меня: освободить древний народ Израиля и поселить его в его исторической стране. Но я вас и в Египте призывал, а вы не откликнулись. Я основал во Франции Синедрион, а вы не поверили в меня…
— Освобождение? Синедрион?.. Без Мессии этого невозможно себе представить.
Бонапарт криво усмехнулся:
— Ах, вы все еще ждете Мессию? А Он ведь уже давно пришел…
3
Плечо Мойшеле, на которое опиралась слабая рука его отца, дернулось. Реб Шнеур-Залман посмотрел на него. Он понял, что его способный сын вспомнил про русское Евангелие, когда-то подаренное им в Петербурге Катериной Обольяниновой.
— Так же, как ты, говорят миссионеры, — твердо ответил реб Шнеур-Залман. — Наш Мессия еще не пришел.
— И как долго вы еще собираетесь ждать Его?
— Если потребуется — еще сотни лет и даже дольше.
— Лучше яйцо в руках, чем лебедь на крыше.
— Лучше свет вдалеке, чем туман поблизости.
— Я в первый раз слышу, что надеяться лучше, чем обладать, а голодать — лучше, чем быть сытым.
— Это не тот голод, который можно утолить хлебом, не та жажда, которую можно утолить водой, это жажда Божьего слова, жажда Его духа…
— Дух и снова дух! Ваши враги говорят, что вы практичный народ. А я начинаю в этом сомневаться. Вам не достаточно духа вашей трехтысячелетней истории?
— Надышаться досыта никогда невозможно, никогда…
— Но, помимо дыхания, нужен еще хлеб, нужно вино. Помимо Бога, нужна страна, нужна безопасность.
— Без хлеба и вина можно обходиться долго. Без дыхания не обойтись даже нескольких минут.
— Ты умен, гранд рабен дэ Ляди! Такой, как ты, мне и нужен. Однако опасные действия твоих сторонников должны быть немедленно прекращены!.. Когда я возьму Москву, я создам в Вильне новый Синедрион. Семьдесят избранных. Я велю выстроить для них самый красивый дворец, а тебя сделаю их главой.
— Если Господь не построит дома, впустую потрудились строители… [397]
— Снова Господь! Кир, царь Персии, даже не верил в единого Бога. Он был идолопоклонником. И тем не менее вы приняли от него освобождение. Навечно записали его имя в вашу Библию…
— Его приход предсказывал пророк Исайя. Захарья…
— Довольно, — коротко и резко оборвал его Бонапарт. — От легенды мы перейдем к реальности: в Польше и в части российской Литвы меня встречали хлебом-солью и со свитками Торы. А от самого Витебска ни один еврей не вышел мне навстречу. Христианское население — да, вы — нет. Мне доложили, что это ты так приказал!..
— Это доложили доносчики… мои кровные враги. Я их знаю…
— Уж, конечно, не друзья… Но от врагов каждый человек должен узнавать о своих ошибках… Мне даже доложили, что еще несколько лет назад ты прислал царю Павлу пророчество относительно меня. В нем говорилось, что сначала мне будет во всем везти, а потом я паду, и весь мир будет радоваться… Это верно?
— Верно, великий царь Франции!
— Отец!.. — схватился Мойшеле за слабую руку реб Шнеура-Залмана. Он, отыскавший это пророчество отца среди его старых рукописей, переведший его для генерала Ульянова и раструбивший о нем по всей Белоруссии, ощутил теперь всю меру ответственности за ту опасность, которой этими поступками подверг своего отца. — Что ты говоришь, отец! — лихорадочно зашептал он. — Это же очень опасно!
— Успокойся, сын мой! — ответил ему с отеческой улыбкой реб Шнеур-Залман. — Молчи и смотри, как выручит нас Бог, да будет благословенно Имя Его.
4
Сам Бонапарт явно не ожидал такого ясного, недвусмысленного ответа. Он переступал с ноги на ногу, обменивался взглядами с маршалами Неем и Удино. Суеверный, как всегда во время своих военных кампаний, он воспринял подтверждение такого пророчества, как некий голос из потустороннего мира. Однако император старался не показывать своего потаенного страха и якобы саркастически усмехнулся:
— Таким образом, ты, гранд рабэн де Ляди, считаешь, что моя российская кампания провалится?
— Если я начну заискивать перед тобой и скажу, что ты победишь, я согрешу перед моим царем — Александром. А если я скажу, что тебя победят, я снова подвергну себя опасности. Потому что ты великий царь и я у тебя в руках. Лучше мне было бы промолчать, совсем ничего не ответить.
— Скажи мне правду. Даю тебе мое слово, ты будешь цел!
— И свободен тоже?
— Этого я не могу тебе обещать, гранд рабэн!
— Этого мне не достаточно… Но я тебе скажу, великий царь Франции! Ты напрасно пришел искать врагов в чужую страну…
— Что ты хочешь этим сказать, гранд рабэн де Ляди?
— Я хочу сказать, что у тебя достаточно кровных врагов в твоей собственной стране, в твоей собственной столице.
— Ней! — сказал Наполеон, устремляя взгляд своих серых, как сталь, глаз на высокорослого маршала. — Ты слышишь? — И прошептал ему на ухо, после того как маршал вежливо склонил голову: — Ведь он говорит как оракул, этот старик! Этот вонючий лис и взяточник Талейран на самом деле худший враг мне, чем русский царь Александр. А мой министр полиции Фуше, этот интриган с десятью лицами, еще хуже моего помощника-дипломата…
Ней смущенно улыбнулся и слегка развел руками в шитых золотом рукавах маршальского мундира. Это должно было означать: «Вы ведь знаете, ваше величество, что я всегда был против этой российской кампании, как и начальник вашей провиантской службы граф Дарю. Но вы нас не послушали…»
— Гранд рабэн де Ляди! — снова прозвучал хрипловатый грудной голос Наполеона. — Врагов у каждого хватает. Но почему ты считаешь, что именно здесь мне не повезет? Ведь до сих пор мне везло повсюду…
— У каждой лестницы, как бы высока она ни была, есть последняя ступенька…
— А когда ступеньки заканчиваются?
— Начинается небо…
— А если человек не верит в небо?
— Тогда он падает вниз…
— Куда падает?
— Туда, во что он верит…
И без того нахмуренное лицо Наполеона совсем помрачнело. Он заложил руки в белых перчатках за спину и начал прохаживаться туда-сюда между толмачом и ребе.
— Хорошо, — сказал он, — гранд рабэн де Ляди! Я сдержу свое слово. Ни единый волосок не упадет с твоей старой головы. Я только не хочу, чтобы ты сбежал. Ты останешься здесь, среди войск моего гарнизона, или неподалеку отсюда. Тебя будут содержать в сытости и в почете — настолько хорошо, насколько позволяет военное время. Твоя семья сможет ехать, куда ей угодно, или оставаться здесь. Я снова тебя увижу и снова поговорю с тобой, когда вернусь из Москвы с короной Александра в руках. Это будет твоим наказанием и моей благодарностью за то, что ты говоришь императору то, что думаешь!
Реб
