Жан де Лафонтен - Любовь Психеи и Купидона

На другой день я рассказал дочери этот сон, а так как мы в это время гуляли, я заметил, что дорога, по которой меня вела Философия, начинается прямо у нашей хижины. Надо ли дальше рассказывать? Мы приняли решение до конца проверить наш сон на деле. Мы уволили наших слуг и бежали с двумя этими девочками, из которых старшей не исполнилось тогда еще шести лет, а младшую пришлось нести на руках. После тех же самых усилий, какие пришлось сделать и тебе, мы пришли к этим скалам. Мои родные расположились здесь, а я вернулся, чтобы забрать скудные пожитки, которые ты видишь, перетащив все это, равно как и книги, в несколько приемов. Что касается денег и мелких ценностей, остававшихся у нас, то они были уже спрятаны в надежном месте, у нас до сих пор еще не возникла в них нужда. Живя вблизи от реки, мы обеспечены если не роскошной и тонкой, то во всяком случае здоровой пищей. Я ловлю рыбу, которую сбываю в городе, — он находится за этой горой: там меня никто не знает. Стоит моей рыбе появиться на рынке, как она уже продана. Тамошние жители — люди богатые, лакомки и порядочные лентяи. Они неохотно выходят за стены города. Никто не явился бы сюда, чтобы прерывать мои размышления, если бы твой муж не вмешался, наконец, в дело и не стал подсылать к нам влюбленных, тех — отсюда, других — оттуда. Любовники всюду пролезут, недаром у их покровителя крылья. Этим девушкам, как ты видишь, уже пора их побаиваться. Я, однако, не уверен, что на этот счет они всегда будут держаться точки зрения своей матери. Вот каким образом я очутился здесь.

Старец закончил речь превознесением своего счастья и хвалой одиночеству.

— Но, отец мой, — воскликнула Психея, — такое ли уж благо — одиночество, о котором ты говоришь? Неужели тебе и твоим дочерям не скучно? Чем же вы занимались все эти десять лет?

— Приготовлением к будущей жизни, — отвечал старец. — Мы размышляли об ошибках и заблуждениях, коим подвержены люди; мы изучали жизнь.

— Ты не убедишь меня, — возразила Психея, — что законное величие и невинные удовольствия не заслуживают предпочтения перед образом жизни, который вы ведете.

— Истинное величие в глазах философа, — отвечал старец, — это умение управлять собой, а истинное наслаждение обретаешь в общении с самим собой. Это достигается только в одиночестве. Не скажу, что к нему приспособлен каждый: оно благо для нас, но было бы злом для тебя. Существо, созданное небом с таким тщанием и искусством, должно делать честь своему творцу и царить не только в пустыне.

— Увы, отец мой, — со вздохом промолвила наша героиня, — ты говоришь: «царить», а между тем я рабыня моей ненавистницы! Над кем мне царить? Царить над моим сердцем и сердцем Амура я не могу, царить над другими — отказываюсь.

Тут она кратко рассказала ему свою историю и, окончив ее, добавила:

— Ты видишь, сколько у меня оснований бояться Венеры. Я, однако, решила отправиться на поиски моего мужа раньше, чем кончится этот день: меня слишком беспокоит причиненный мною ожог. Не знаешь ли ты какого-нибудь средства исцелить его сразу и безболезненно?

Старец усмехнулся.

— Всю свою жизнь, — сказал он, — я изучал травы, зелья, минералы и не мог найти средства ни от одной болезни. Но не думаешь ли ты, что и боги так же бессильны? У них, наверно, есть отличные лекарства и отличные врачи, раз смерть не властна над ними. Не трудись поэтому над тем, чтобы вернуть супруга: для этого требуется время; если ты явишься перед ним раньше, чем время смягчит его, ты рискуешь тем, что он может оттолкнуть тебя, а это будет иметь весьма вредные последствия в будущем. Если уж мужья рассердились и затем отказываются мириться, они долго после этого капризничают.

Психея согласилась с мнением старца и провела в этом месте неделю, не обретя того покоя, который ей обещал хозяин. Нельзя сказать, что беседы старца и даже его дочек не оказывали иной раз целительного действия на ее душевную боль; но сразу же после этого вздохи ее возобновлялись, пока старец не указывал ей, что печаль может разрушить ее красоту — единственное благо, которое у нее еще оставалось, что несомненно повлекло бы за собой и другие утраты. Нашей героине не приводили до сих пор еще доводов, которые приходились бы ей так по вкусу.

О своей любви она говорила не только со старцем, она иногда советовалась о ней с неодушевленными предметами, ведя беседу с деревьями и скалами. Старец проложил длинную дорогу в лесу. Сверху туда проникало немного света. По обе стороны дороги были расположены уютные уголки, где красавица могла прилечь без большой для себя опасности: сильваны не посещали этот лес, находя его чересчур диким. Привлекательность места внушила Психее стихи, которые она вырезала на буковой коре. Она облекла в них мысли, подсказанные ей нимфами. Вот примерно смысл ее стихов:

У нее не было других удовольствий. Один раз, впрочем, любопытство, свойственное ее полу и лично ей, побудило ее подслушать тайную беседу двух пастушек. Старец разрешил старшей из них прочесть несколько любовных повестей, какие сочиняли в те времена, повестей, очень похожих на наши романы, и запретил это младшей, находя, что ум у нее чересчур живой и слишком восприимчивый. Это обычай, которому нынче следуют все матери: они воспрещают своим дочерям подобное чтение, чтобы помешать им узнать, что такое любовь; но в этом, я полагаю, они неправы, и все их хитрости не приводят к цели: природа выступает здесь мощной союзницей «Астреи»[53]. Мамаши выигрывают таким образом самое большее немного времени, да и это несколько сомнительно. Девица же, ничего не читавшая, думает, что ее вовсе не собираются обманывать и тем легче попадает в силок. С любовью дело обстоит как с игрой: самое разумное — преподать заранее все ее хитрости не для того, чтобы пускать их в ход, но чтобы обезопасить себя от них. Если у вас когда-нибудь будут дочери, пусть себе на здоровье читают.

Так вот две пастушки беседовали тайком. Психея сидела в двух шагах от них, скрытая листвой. Младшая сестра сказала старшей:

— Прошу тебя, сестрица, утешь меня: я уж не кажусь себе такой красивой, как раньше. Не находишь ли ты, что присутствие Психеи словно изменило что-то в нас обеих? До ее прихода я с удовольствием смотрела на себя в зеркало, теперь я больше не испытываю его.

— И не смотришься больше, — добавила старшая.

— А между тем, смотреться-то нужно: без этого не принарядишься как следует. Или, по-твоему, девушка, как цветок, располагает свои листья, не прибегая к помощи зеркала? А вдруг я встречу человека, которому не придусь по вкусу?

— Встретишь в этой пустыне! — вскричала старшая. — Это же просто смешно!

— Я понимаю, — возразила младшая, — что это весьма сомнительно, однако же не вполне невозможно. У Психеи, да и у нас тоже, нет крыльев, а между тем мы с нею встретились. Но раз уж речь у нас зашла о Психее, что означают слова, вырезанные ею на моих буках? Почему отец просил ее не объяснять мне их? В чем причина ее непрерывных вздохов? Кто этот Амур, которого, по ее словам, она так любит?

— Это наверно ее брат, — заметила старшая.

— А я уверена, что нет, — опять вставила та, что была чуточку помоложе. — Скажи мне, стала ли бы ты так убиваться из-за брата?

— Или ее муж, — возразила сестра.

— Я тебя понимаю, — откликнулась младшая. — Но разве мужья являются на свет совсем готовые? И разве они не бывают сперва чем-то другим? Чем был Амур для своей жены прежде чем на ней жениться? Вот о чем я тебя спрашиваю.

— А этого я тебе не скажу, потому что мне запрещено говорить.